Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)
– Так, ша! – прикрикнул он на шумящее и волнующееся море стриженых голов. – Дело это не только сложное, но и опасное, и подходить к нему надо с военной дисциплиной. Записывать в кружок будем только учащихся седьмых-девятых классов, имеющих отличные оценки по химии, и сдавших экзамен по технике безопасности!
Самым сложным оказалось уговорить инструкторов юнармейского училища взять на себя надзор над взрывоопасным творчеством воспитанников. Однако мой авторитет члена ЦК, и дошедшие до них слухи о моих хороших отношениях с Котовским и даже с самим наркомом, все же возымели действие.
Массовое ракетное моделирование выходило на старт…
Возвращаясь на поезде из Харькова, я раз за разом прокручивал в памяти события, случившиеся за три недели до моей поездки…
Когда в начале июля вышел номер «Комсомолки» со статьей Шацкина (надо же, и название осталось то же – «Долой партийного обывателя!»), гром, вопреки моим ожиданиям, не разразился. Разразился он на следующий день, когда в той же газете появилась статья Стэна «Выше коммунистическое знамя марксизма-ленинизма!». Словосочетание «марксизм-ленинизм», мне честно говоря, претило, в том числе и потому, что самого Маркса коробило от слова «марксизм», да Ленин не согласился бы, чтобы его имя лепили приставкой к марксизму. Кроме того, изобретатели термина «марксизм-ленинизм» явно хотели дать понять, что это – вовсе не то же самое, что «просто марксизм», а то, что хотят туда вложить сами изобретатели. Но устраивать склоку ещё и по этому поводу ни мне, ни Стэну не стоило, тем более что хватало причин поважнее. Впрочем, я отвлекся.
Ещё до полудня у меня в кабинете раздался звонок. Звонили из секретариата ЦК ВКП(б), собирая на срочное совещание всех членов ЦК, кто в данный момент находился в Москве. Такая практика уже успела стать привычной после XV съезда – для принятия решений от имени ЦК не назначали каждый раз Пленум, а ограничивались сбором тех, кто был под рукой в данный момент, с остальными же членами ЦК согласовывали проект постановления по телефону или по телеграфу.
Сразу после рабочего дня в здании аппарата ЦК, находившегося буквально через дорогу от ВСНХ, в бывшем здании шикарной гостиницы «Боярский Двор», отрылось заседание. Тон ему задал Каганович, ставший к тому времени одним из секретарей ЦК. Он гневно обрушился на неуместные публикации «Комсомольской правды»:
– Эти вылазки с нападками на партийное большинство, на самые наши заслуженные кадры, эти клеветнические намеки на бездумное голосование, надо пресечь на корню.
Его поддержал один из заместителей председателя Совнаркома, Молотов:
– Ответственным партийным работникам нельзя спускать подобное ребячество, когда они в погоне за хлесткой фразой и дешёвой популярностью начинают порочить партийную дисциплину! Такому непартийному поведению следует дать саму жесткую оценку. Мы уже привыкли слышать эдакие речи из уст оппозиционеров, но куда годится, ежели им начнут вторить люди, прикрывающиеся якобы верностью генеральной линии нашей партии!
В том же ключе выступили Сулимов, 1-й замнаркома путей сообщения, и член Оргбюро ЦК Станислав Косиор. Их поддерживал своими одобрительными репликами с места председатель Совнаркома. Однако далеко не все были настроены столь сурово.
– Да, парни хватили через край, – в своей обычной мягкой манере произнес Бухарин, – но зачем этот случай на ЦК тащить? Тут товарищи из этих не самых удачных статей прямо какую-то оппозиционную вылазку изобразить пытаются. К чему это? Начнем раздувать дело, так, пожалуй, привлечем излишнее внимание, создадим им ореол пострадавших за правду. Пропесочить в рабочем порядке – и закончить на этом.
Его призыв не делать из мухи слона поддержали нарком труда Шмидт, Сокольников, и председатель Мособлисполкома Уханов. Внес свои пять копеек и я:
– Мне представляется, что членам ЦК, обдумывая решение по этому поводу, не стоит увлекаться, призывая к организационным выводам – даже независимо от оценки самих статей. Если кто-то подзабыл, то осмелюсь напомнить вам о партийном Уставе. И Щацкин, и Стэн является членами ЦКК, и поэтому любое взыскание им, как и членам ЦК, может вынести только съезд партии. Даже то исключение, которое Ленин провел на X съезде, позволяет нам выносить взыскания, вплоть до вывода из состава, только членам ЦК, только в случае установления фактов фракционной деятельности, и только решением объединенного Пленума ЦК и ЦКК большинством не менее двух третей голосов.
Сталин, по своему обыкновению, довольно чутко следивший за настроениями выступавших, предложил проект постановления, достаточно мягкий по сравнению с тем, какого можно было бы ожидать, судя по его репликам. Согласно принятому после недолгого обсуждения документу, публикация статей Шацкина и Стэна в «Комсомольской правде» с непродуманными формулировками была признана ошибочной и несвоевременной. Обращалось внимание ЦК ВЛКСМ и редакции газеты на проявленную безответственность в допуске к публикации статей, способных привести к искаженному толкованию позиции высших органов партии по острым вопросам партийного строительства, играющему на руку оппозиции.
В общем, Шацкин и Стэн отделались легким испугом (почти так же, как было и в моей истории). В отличие от того, что помнилось мне, Тараса Кострова не выгнали из редакторов «Комсомолки», – ЦК ВЛКСМ ограничился лишь строгим выговором с занесением в учетную карточку.
Тем не менее, как я и ожидал, моим друзьям достался ещё один пинок. Через две недели журнал «Большевик» вышел со статьей «Правый уклон в практической работе и партийное болото», подписанной той же троицей, что была памятна мне – Ежов, Мехлис, Поспелов. Но основой удар эта публикация наносила не по строптивым членам ЦКК.
Конечно, им тоже досталось на орехи: партийные чиновники не стеснялись в выражениях такого рода, которые до этого отпускались лишь в адрес исключенных из партии оппозиционеров. Нехороший знак. Троица втолковывала читателям, что партийное болото – это вовсе не то, что думают Шацкин со Стэном, а… Вот тут-то и начиналось самое интересное. Устами этих мелких функционеров верхушка партийной бюрократии нанесла удар по своим соперникам в руководстве партии. Устами главного теоретического и идеологического органа ВКП(б) любые серьезные упущения, любые признаки разложения, любые хозяйственные преступления подводились под марку «правого уклона в практической работе». Тем самым «правый уклон» становился синонимом всех и всяческих негативных явлений в партии, а те, кого можно было объявить идеологами правого уклона, автоматически становились ответственными за всю эту дрянь.
Ну, что же, сигнал получен недвусмысленный. Теперь каждый, на кого повесят ярлык «правого», становится законным объектом для травли. Осталось лишь дождаться, когда «правыми» объявят Бухарина, Рыкова и Томского, и судьба их будет предрешена. И противный холодок внутри провоцировал внутренний голос то и дело задавать вопрос: «А сам-то ты не загремишь заодно с ними?».
С такой возможностью следовало считаться. Поэтому делаю для себя два вывода: первый – не присоединяться к политическим заявлениям «правых», чтобы давать как можно меньше формальных поводов для санкций; второй – постараться срочно закруглить ряд важных неотложных дел, пока меня ещё не выкинули с руководящих постов.
Моя поездка в Харьков и участие в организации кружков ракетного моделирования, начало которым было положено в коммунах у Макаренко, имела свое продолжение. Многие участники этих кружков загорелись не только перспективами создания сигнальных, осветительных и зажигательных ракет для РККА, но и идеей межпланетных полетов. Не прошло и нескольких недель, как эти энтузиасты завязали переписку с Циолковским, и уже в августе я оказался втянут в организацию поездки группы воспитанников Макаренко в Калугу, в гости к Константину Эдуардовичу.
Не то, чтобы я горел желанием лично познакомиться с пионером отечественной космической науки, но вот общение с ребятами и девчонками из нескольких трудовых коммун поднимало мне настроение, помогало отдохнуть душой от того напряжения, которое копилось весь последний год. И я не упустил лишний раз воспользоваться такой возможностью, а заодно разобраться на месте, как идут дела у Калужского совнархоза – ведь это, помимо всего прочего, прямо входило в круг моих должностных обязанностей.
Описывать, с каким восторгом молодежь взирала на Циолковского, я не буду. Старик тоже был рад, особенно тому, что, как оказалось, многие из коммунаров читали его работы, и засыпали его вопросами насчет технических деталей ракетостроения. А когда речь зашла о межпланетных перелетах, в разговоре всплыла фамилия Кондратюк – Циолковский сослался на его недавно вышедшую книгу «Завоевание межпланетных пространств». И тут у меня в сознании всплыли слова «трасса Кондратюка». Как будто открылась какая-то заслонка, и прочитанное некогда, в прошлой жизни, в какой-то популярной статье, всплыло в памяти. Ёлки зеленые, так его как раз этим летом вроде бы подвели под статью о вредительстве, где-то в Сибири! Надо срочно разыскивать мужика и вытаскивать из неприятностей, тем более что в памяти всплыла ещё одна подробность: Кондратюк, мобилизованный в Белую армию, а затем дезертировавший из нее, имел другую фамилию, а документами на имя Кондратюка прикрывался, чтобы не всплыло его офицерское прошлое и служба у белых. Как же её звали-то на самом деле? Вертится что-то в голове, но никак не ухватишь… А, ладно – в любом случае надо действовать.
