Ирина Дедюхова - Ирина Дедюхова Армагеддон № 3
— Я так и думал, что ты с этим старым пендюком мне помешать попытаешься, — в сердцах бросил Веселовский.
— Глупости говоришь, Денис! — без всякой злости ответил Капустин. — Я отлично понимаю, что мне за тобою никак не угнаться. Мне ведь уж и подполковника никто не даст, разве что перед пенсией. А ты запросто можешь и до генерал-майора дойти. Потенциал у тебя есть. Не отнекивайся, есть потенциал! Но на этом деле ты можешь сломать шею запросто, поверь мне! Не надо так гнать лошадей! Я ведь в органах давно, знаешь, сколько я слышал хруст позвонков у таких вот молодых, с потенциалом?
— Да что ты каркаешь, Капустин? Какое дело-то? Ты действительно веришь в этот Армагеддон? — растерянно спросил Веселовский. — Ты совсем сдвинулся? Да это… разборки всяких сект, типичные ритуальные убийства и все такое прочее.
— Хорошо, не веришь — это твое дело! Но и до моей веры не докапывайся, лады? — устало кивнул Капустин. — Согласно оперативным данным у нас должны быть три Привратника, которые идут туда же, куда и идут какие-то сары, чтобы встать у каких-то Нижних Врат. Такой сценарий. Спрашивается, не проще ли выявить этих трех? Все-таки трое, это куда заметнее, чем двое. Трое мужиков легко выявляются в любой толпе, да и они все-таки, как утверждают наши подследственные — обычные люди.
— А зачем цепляться за Привратников, если они — обычные люди? — с ходу включился в оперативную разработку Веселовский. — Незачем. Тем паче, что их и так легко вычислить из окружения саров. Мне кажется, надо не за саров цепляться и не за Привратников, а за объект. Надо установить, где эта гора?
— Согласен, Денис, — довольно пробурчал майор. — Я же чувствую в тебе потенциал! Значит, будем искать объект.
Веселовский, набуровив себе огромную кружку кофе из вскипевшего чайника, положил ноги на стол и с наслаждением закурил. Майор только поморщился, пробурчав: «От этого рак легких бывает!»
— Не успеет, Капустин! — затягиваясь, ответил Веселовский. — Нас с тобой гораздо раньше кокнут…
— Кстати, Потапенко мне интересную вещь сказал, — со смешком вспомнил слова приятеля и пендюка Капустин. — Я думал, это только у меня такой сдвиг, а он теперь тоже всю историю по Армагеддонам делит. Остается выяснить, какова же теперь роль нашей-то личности в этой истории?
— На счет чьей-то роли в истории, — покачал головой Веселовский. — Так ведь это изначально очень хитрожопая теория, согласись! Если посмотришь на всю историю, в особенности с нашими нынешними сорванными тормозами… Совершенно очевидно, что именно личности и делают историю. А как только речь доходит до «роли масс», то за этим обычно стоит такая паскудная личность, с которой никто напрямую якшаться не захочет. Потому такой личности надо непременно свою личность — безликой массой прикрыть. Я, Капустин, думаю, что наше учреждение имеет полное право дезавуировать свою полезную деятельность «ролью масс». А всем прочим личностям— хрен с маслом! Раз массы наши, то и роли мы им должны распределять!
— Да как ты распределишь при таком финансировании? — понуро заметил Капустин.
— Интересный вопрос, майор! Посмотри, все тут же в денежку уперлось! Бабло побеждает зло! — с нескрываемой издевкой сказал Веселовский.
— Вот видишь, Денис, ты уже сам пришел к стратегической цели первого Армагеддона. Не нравится тебе мистика — не жри! Но, как профессионал, ты не можешь не видеть отличной тактической разработки и решения четко поставленных оперативных задач. Правда это все или нет, но я давно понял, какая туфта вся эта марксистско-ленинская теория о роли масс в истории. За долгие годы работы в нашей конторе понял только одно: ни хрена эти массы в собственной истории не значат.
Слушая Капустина, Веселовский в задумчивости потушил сигарету и отправился мыть чашку к умывальнику.
— Копья ломаного не стоят эти гребаные массы, — крикнул ему в спину Капустин. — Нынче тоже живут себе, а за их спиной этакое интенсивное шуршание…
— А вот тут ты не прав, Капустин! Это не их спиной, это за нашей спиной! — обернулся к нему от умывальника Веселовский. Потом, включив холодную воду, решительно опустил голову по струю, забрызгав линолеум возле умывальника.
— Полотенце в шкафу возьми и не брызгайся, — недовольно сказал Капустин.
— Если меня берут за глотку, друг Капустин, я не собираюсь ждать, когда в ней дырки станут делать! — решительно заявил Веселовский, обмотав голову казенным вафельным полотенцем. — Это уже сугубо личное! Чтобы какая-то падла в подведомственном нам гарнизоне — денежки распределяла, чтобы мне даже на сигареты не хватало, а за моей спиной еще кто-то будет Армагеддоны устраивать, да? И плевать всем на мой интерес? Обломаются!
Высказав эту гневную, патетическую речь, капитан энергично сунул свернутый кукиш куда-то в пространство, как бы адресуясь к неизвестным армагеддонщикам, которые решили пренебречь его, Веселовского, личностью в истории.
— Ладно, не ори, — пытаясь вернуть подчиненного в деловое русло, сказал майор. — Слушай, насколько я знаю, только у евреев на эту тему — около десятка разных религиозных течений. И они за это готовы друг другу глотки грызть! А добавь сюда староверов с православными, протестантов, католиков, мусульман, свидетелей Иеговы… «Дружественные конфессии»! Ты можешь мне объяснить, как эти-то, из Ордена Приврата, в тайное общество сумели объединиться?
— На общей идеологической базе. У них это нечто вроде приветствия и пароля-отклика: «У каждого времени — свой Армагеддон, у каждого народа — свой!» Армагеддонщики всех стран и конфессий объединяйтесь! — засмеялся Веселовский.
— Денис, не ерничай, — жалобно произнес Капустин. — Я ведь с этими сарами две недели разбирался… Пытался в иврите чего-нибудь накопать, поскольку «сары» — еврейское понятие. Итак, «ангел» на иврите — «малах», а «малаха» — труд, ремесло. Ангела-воина называют «сар», что означает наместник, вельможа, правитель, военачальник, а на современном иврите — еще и министр. Отсюда и прозвище Яакова, боровшегося с ангелом божьим — Йиасраэль. А вот слово «демон» однокоренное со словом «демьйон» — фантазия, воображение — от слова «димуй» — образ, сравнение. Сам видишь, что по лексическому анализу получается, что «два неразлучных» сара, пытающиеся подтолкнуть мир к Армагеддону и воспользоваться его плодами — это не демоны, как считает часть наших армагеддонщиков. И не обычные ангелы! Ты хоть на полпальца в этом что-то понимаешь, а?
— Видишь ли, противостояние Бог и Сатана — это поздние христианские выверты. Пережитки неправильных учений. И прикинь, сколько полуграмотных переписчиков здесь постарались! У меня волосы на заднице дыбом встали, когда я… Где же эта бумажка? У меня же это в лаптопе есть! Слушай!«…другая ветвь, партикуляристы, считали, что Яхве — бог иудеев, могучий демон, связь с которым помогает членам общины. Партикуляристы делились на фарисеев (книжников, людей Библии), и на садуккеев (храмовое жречество и землевладельцев)». Ты понял, Капустин? Некоторые вообще их не разделяют, признавая их единство!
— Денис, я такого не вынесу, — с мукой признался Капустин. — У меня бабка в деревне жила, в бога верила. Но мысли не допускала, что верит в такую хрень… Не могу больше!
— Как бы тебе пояснить на доступных критериях? Вот мы с тобой, товарищ майор, разве против президента идем? — строго спросил Веселовский Капустина.
— Не-е-ет. С чего ты взял? — сказал Капустин неуверенно, интенсивно крутя Веселовскому у виска пальцем и показывая на телефон.
— Жучков я с утра проверял. До завтра новых не будет. Я это к тому говорю, что президент у нас — гарант, мать ее, Конституции, где речь идет о личной безопасности граждан. А сколько мы с тобою этих граждан?.. И на «я», и на «ё» мы с тобой этих граждан — вспомнить приятно! И всякому прохожему не объяснить, в чем те граждане перед нами провинились. А еще я лично два года сотрудником американского посольства представлялся и граждан к очень разным вещам склонял. Сам-то теперь понимаешь, куда я нынче тебя клоню? С точки зрения чистой монотеистической религии, Бог и Сатана не могут быть антиподами! Как наша с тобой служба, которая, Капустин, и опасна, и трудна, не может быть направлена против нашего с тобою Президента.
— Слава Богу, Будде слава! Однако многие, очень многие из нашего учреждения не столь привержены существующей законодательной власти, — все-таки шепотом сказал Капустин, почесывая лысину.
— Но они повязаны присягой. У нас с тобою, кроме звездочек, есть присяга. Оставим столь высокие категории и вернемся к сарам. Знаешь, чем дольше про них думаю, тем больше вижу общего с нами! — неожиданно выдал Веселовский. — У нас с тобой — пропуски и допуски, которые все же раньше обеспечивали определенное влияние и, чего уж греха таить, неплохое содержание. Но за нами при этом — сила светской власти, всего государства, всей системы. А эти… Они вне системы, как бы не прикидывались.
