Николай Удальцов - Что создано под луной?
– А что вы там делаете?
– Как, что? Голосуем…– А за что вы голосуете? – девушку, нарисованную углем остановить было трудно – она не обратила внимания даже на то, что Крайст, опустив голову, тихо сидел в своем кресле, давая понять профессору Юдину, что он к этим вопросам никакого отношения не имеет.
Молчание, явно осуждающее подобную фривольность в выборе вопросов к депутату, придало Сергею Сергеевичу уверенности. Он увидел в коллеге, «профессоре Назаретове», коллегу по эпохе:
– Милая девушка, доченька, вы еще слишком молоды для того, чтобы понять всю глубину ответственности, которая лежит на людях, которым доверено принимать государственные решения.
– Пожалуй, мне действительно не понять всей глубины, – послушно, как школьница, сказала девушка. А Искариот вновь не удержался:
– Если политик не может объяснить то, чем он занимается даже ребенку – это не политик, а брехло…Тогда девушка, нарисованная углем, тихо шепнула Искариоту:
– Наверное, я могла бы быть политиком потому, что я знаю, что такое «брехло».
Правда, я пока не знаю – что такое ребенок…– Но, все-таки, – неожиданно на место девушки, нарисованной углем, пришла девушка, скачанная с интернета, – Голосуя, вы можете проголосовать «против»?
Сергей Сергеевич удивился совершенно искренне:
– А зачем?..– Во время голосования мы опираемся на веления сердца и постановления нашей родной коммунистической партии.
На общественное мнение, наконец, – в кабинете профессора Юдина вновь наступила тишина. И в этой тишине, Риоль отчетливо услышал, как Крайст подумал:
– Общественное мнение – это то, на что опираются люди, когда не хотят, чтобы общество имело свое мнение…* * *Постепенно хозяин кабинета приступал к закипанию, то есть переставал напоминать чайник и начинал напоминать жидкость – агрегатное состояние, принимающее любую форму, но только в пределах своего объема.
И способную создавать перегретый пар.
– Да поймите же вы, мы власть, служащая для того, чтобы принимать законы, которые служат людям!
Услышав это, Искариот в очередной раз склонился к уху Риоля и шепнул так тихо, что только Крайст укоризненно посмотрел на него: – Не существует стольких хороших законов, чтобы предусмотреть все людские глупости…
– Мы служим обществу, – на этом месте Сергей Сергеевич слегка запутался, – Но обществу не простому, а общественному. – А мне кажется, – ответила ему девушка, нарисованная углем, – Что чем больше люди имеют личного, тем больше они общественно полезны…
– И какой, например, товарищ профессор, закон вы приняли последним? – спросила девушка, скачанная с интернета.
– Мы приняли закон об уголовной ответственности за анекдоты, порочащие партию и правительство, – почти гордо ответил девушке профессор Юдин.
– А мне казалось, что если народ рассказывает о правительстве анекдоты – правительство не должно их запрещать.
– А, что же, правительство должно терпеть анекдоты?
– Если правительство не может терпеть анекдоты о себе, оно должно уйти в отставку…Пауза проскочила не заметно, как вор.
Дальше декан Юдин говорил не прерываясь, кажется, даже не задумываясь не только о том, согласны с ним его гости или нет, но и о том – слышит его кто-нибудь или не слышит:
– Мы создаем страну, которой власть законов станет основным приоритетом!
И мы подчиним законам все общество.
Власти Советов нужна власть законов! – декан замолчал. С одной стороны, ему очень понравилась его последняя фраза.
«Почти афоризм», – подумал он.
Но с другой стороны, афоризмы о власти Советов – были, очевидно, не его делом.
«Как еще посмотрят наверху на такую самодеятельность?» – подумал он еще раз.
«Конечно, надо бы согласовать…» – «Но, ведь мы одни. Если, что – скажу, что я ничего не говорил…»
И все-таки, фраза так понравилась самому профессору Юдину, что он опять повторил ее.
И довольно улыбнулся.
Правда, сделал это уже без всяких восклицательных знаков:
– Власти Советов нужна власть законов.
Риолю показалось, что профессор Юдин улыбается не своей улыбкой, когда улыбается, а когда говорит – говорит не своими словами.И тогда, девушка, нарисованная углем, словно вспомнив что-то из своей прошлой жизни, проговорила:
– А я думала, что власть законов нужна, прежде всего, для того, чтобы ограничивать власть…
Профессор Юдин замолчал.
И пока он молчал, Риолю показалось, что кабинет, в котором они находились, стал изменять свою форму.
Комната, из слегка прямоугольной, почти квадратной, стала превращаться в вытянутый коридор, который становился все уже и теснее. А вместо окна, в самом дальнем конце коридора появилась кирпичная кладка.
Риоль несколько раз мотнул головой, сбрасывая с себя наваждение, и кабинет вновь принял свою форму.
А профессор Юдин, отчего-то понизив голос, подошел к Крайсту и сказал:
– Коллега, по-моему, нам с вами необходимо выйти.
У меня есть к вам приватный, так сказать, разговор.
– Я к вашим услугам, коллега, ответил Крайст, и двинулся вместе с профессором Юдиным в соседнюю комнату.
Того, о чем совсем не долго говорили они за дверью, никто из присутствующий в кабинете не слышал.Дело в том, что Сергей Сергеевич давно усвоил нехитрую, хотя и неписанную истину: от ума до отрицания социализма, а, значит, до очень больших неприятностей – один шаг. А опыт работы на идеологической ниве позволял ему безошибочно делать стойку на любую разумную мысль.
– Скажите, профессор Назаретов, вам не кажется, что некоторый высказывания ваших спутников не совместимы с социалистическими позициями? – Скажите, профессор Юдин, вы увидели это, поняв, каковы взгляды моих спутников или поняв, каков социализм?..
* * *Тут даже Риоль почувствовал, что дело пахнет очередной утратой спокойствия хозяина:
– Интересно, к разведке какой страны он припишет меня?
Но Крайст в очередной раз вернул покой и безмятежность в душу немятежного профессора:
– Ваши ученики были так любезны, что рассказали о ваших литературных успехах.
Давайте поговорим о литературе.
– С удовольствием, – потирая ладошки, вдруг ставшие пухленькими, ответил профессор Юдин.
Сергей Сергеевич был уверен в том, что разговор о литературе не грозит ничем опасным.
Как и еще очень многие – он недооценивал литературу.
– Больше того. Я с радостью подарю вам свою новую книгу.
Правда я не бог, но кое-что у меня получается.
Крайст поднял на декана свои голубые глаза, потом опустил их.
И поднял вновь:
– Работа писателя сложней, чем работа Бога.
Бог только создал мир, а писателю приходится его объяснять…Профессор Юдин протянул Крайсту довольно толстую книгу, страниц этак на шестьсот, в картонном, но, не смотря на это, кажущемся массивном переплете.
Книга называлась «Юность беспокойная моя».
Крайст с благодарственной улыбкой принял этот подарок, едва заметным движением кисти прикинул его приблизительный вес, и после не долгих пререканий с автором:
– Ну, прошу Вас.
– Что вы, это не скромно.
– Поверьте, мне это будет очень приятно, – заполучил автограф Сергея Сергеевича на титульный лист фолианта.
– Только прошу не считать это автобиографией. Скорее, это несколько обобщенная оценка прошлого, – скромно подвел итог автор. Искариот принял из рук Крайста книгу профессора Юдина, положил ее в откуда-то взявшийся портфель типа «дипломат», и не удержался от шепотных слов:
– Если бы своевременно не обобщали прошлое – прошлое нечем было бы оправдать…Профессор Юдин не слышал слов Искариота, и это было подарком ему в его звездный час.
Не причинно, а просто так, но все-таки невдруг, он почувствовал то, как надоели ему и история КПСС, и история, пишущаяся под контролем КПСС.
И улыбки почти незнакомых ему людей, деливших с ним кабинет, показались профессору важнее, чем все похвалы его собственных коллег по работе на кафедре.– А, может, правда, выйти на пенсию, да заняться литературой? – подумал он, – И забросить к чертовой матери все эти дурацкие даты, съезды, постановления.
И долбаный коммунизм, как электрификацию всей страны, который пообещали людям через двадцать лет, а все никак не сядем в поезд к светлому будущему, а только суетимся и толпимся на перроне, и непонятно – почему не садимся.
Да и вообще, электрификация – разве это идея? Как будто нельзя электрифицироваться без чертовой советской власти?
Вот, Братскую ГЭС построили, а коммунизма как не было видно, так и не видно. Саяно-Шушенскую и Красноярскую ГЭС построим, и опять, вместо коммунизма получим фиг, даже без масла, а с речами козлов из ЦК.
И как надоело повторять: «Мы сделали свой социалистический выбор!»
Да никакого выбора я не делал.
И не выбор это, а приговор.
– О чем вы задумались, профессор? – очень мягко, почти ласково, спросил Сергея Сергеевича Крайст.
Но профессор истории КПСС уже победил в Сергее Сергеевиче непрофессора:
