Джон Уиндем - Кукушата Мидвича
— Начнем по порядку. Во-первых, они сняли запрет на передвижение; вчера я объяснил им, что это глупо и никому не нужно. Никто не собирался покидать Мидвич. Я уже не упоминаю мисс Лимб и мисс Огл. И еще, я им пригрозил, что прекращу свои лекции, если половина из них все время будет околачиваться на дорогах и тропинках вокруг деревни.
— И они что, так сразу с тобой и согласились?
— Конечно. Их нельзя обвинить в отсутствии ума и они прислушиваются к разумным советам. Уж так у них получилось.
— Так, тосты готовы. Отменили, стало быть, запрет. И это после всего, что мы здесь пережили?
— А что делать? — пожал плечами Зеллаби. — Возбужденные и напуганные, они совершают глупые поступки. Что, мы их не совершаем? Они молоды и не брезгуют грязными приемами. А что, мы в молодости — были сильно разборчивыми? Они нервничают. А что, мы бы не нервничали, если бы над нами висело нечто, сродни Гежинску?
— Гордон, — перебила жена. — Я тебя не понимаю. Они убили шесть человек, которых мы все очень хорошо знали. И еще многие получили серьезные ранения и увечья. В любой момент тоже самое может постигнуть и нас. Как ты можешь их оправдывать?
— Я их не оправдываю, дорогая. Я только хочу объяснить, что в возбужденном состоянии они совершают те же ошибки, которые совершили бы и мы. Тем не менее, для собственного выживания им необходимо избавиться от нас. Они это понимают, нервничают и начинают совершать одну ошибку за другой, думая, что их время уже пришло.
— Так значит мы должны покачать головками и сказать «мы сожалеем, что вы убили шесть человек, давайте о них забудем».
— Ну и что, ты предлагаешь выступить против них?
— Да нет. Но если закон запрещает прикасаться к ним, я не понимаю тогда, что толку в таком законе. Нет необходимости делать вид, что ничего не случилось. Есть же еще и социальные меры воздействия.
— Они продемонстрировали нам чего стоят эти меры.
— Мне трудно понять тебя, Гордон, — сказала Анджела. — У нас вроде бы всегда были похожие взгляды на разные вещи. Теперь мне кажется, мы с тобой теряем нить взаимопонимания. Любая попытка просчитать будущее в настоящий момент больше напоминает соглашательство и даже поощрение действий Детей.
— Мы просто смотрим на данный вопрос по-разному. Ты в своем мнении исходишь из законов общества и определяешь сложившуюся ситуацию, как элементарную борьбу за существование. — Последнюю фразу Зеллаби выговорил странным, непохожим на него, тоном. — Мудрая овца не гневит льва. Она отдается в его лапы в надежде на лучшее. Дети любят карамельки и будут трепетно их ждать.
Глаза Зеллаби и Анджелы встретились. Растерянность исчезла с лица жены, она доверчиво заморгала. Меня лично эта сцена даже несколько смутила. Зеллаби повернулся ко мне.
— Дорогой мой друг, у меня сегодня масса дел. Может, вы пожелаете отпраздновать поднятие шлагбаума? Составьте компанию Анджеле, хорошо?
Незадолго перед вторым завтраком мы вернулись в Киль Мейн. Зеллаби сидел в кресле на веранде. Он не слышал звука моих шагов. Я поразился выражению его лица. Перемена была разительной. Еще за завтраком он выглядел моложавым и достаточно сильным. А сейчас передо мной сидел уставший больной человек. Остро очерченное лицо, тяжелый взгляд, устремленный вдаль. Легкий ветерок шевелил его волосы.
Половицы под моими ногами заскрипели. Зеллаби встрепенулся. Отрешенно-пустое выражение слетело с его лица. И передо мной вновь предстал Зеллаби, каким я его всегда знал. Я сел в кресло рядом с ним и поставил на стол большую металлическую банку с карамельками. Зеллаби внимательно посмотрел на нее.
— Они их просто обожают. Ведь это всего лишь дети.
— Послушайте, Зеллаби, — сказал я, — не хочу быть назойливым, но, по-моему, вряд ли стоит идти туда сегодня. Сложившееся положение повернуть нельзя. Они должны осознавать, что против них могут быть приняты меры. Их ультиматум сразу в расчет не примут, если вообще примут. И они нервничают, вы сами говорили, и остаются крайне опасными.
Зеллаби покачал головой.
— Только не для меня, мой дорогой. Я стал их учителем еще до того, как власти наложили на нас лапу. И я продолжаю их учить. Не скажу, что полностью их понимаю, но, по крайней мере, знаю о них больше любого другого человека. И еще — они мне доверяют.
Зеллаби откинулся в кресле.
— Доверяют… — повторил он.
В комнату вошла Анджела с подносом в руках. На нем стояла бутылка вишневой наливки в окружении нескольких стаканов. Зеллаби тут же принялся расспрашивать её, о чем говорят в Трейне и как там относятся к нам.
За обедом, обычно разговорчивый, он в основном молчал. По окончании трапезы тут же встал и ушел в кабинет. Чуть позже я видел его направлявшимся к шоссе — обычный путь его ежедневной прогулки. Однако он почему-то не пригласил меня составить компанию. В итоге я битый час валялся в кресле ничего не делая. Зеллаби, как всегда, вернулся к чаю и тут же посоветовал мне плотно поесть, поскольку из-за его лекции на Ферме ужин будет перенесен.
Без особой надежды Анджела спросила:
— Гордон, но ведь ты уже показывал эти фильмы по крайней мере дважды. Неужели ты не можешь подождать, найти новый фильм и тогда устраивать показ?
— Но, дорогая, это очень хороший фильм. Его можно смотреть бесконечное число раз, — немного обиженно парировал Зеллаби. — И ведь я никогда не повторяюсь в своих объяснениях. А о Греции всегда есть что сказать.
В половине седьмого мы начали загружать машину. Оказалось, Зеллаби брал с собой довольно много вещей. Бесчисленные коробки с проектором, усилителем, динамиками, лентами, магнитофоном. И все очень тяжелое. Уложив все и окинув взглядом, мне показалось, что Зеллаби собрался не на вечернюю лекцию, а в длительное путешествие. Сам Зеллаби крутился вокруг, поправляя, проверяя, пересчитывая. Затем сверху пристроил банку карамелек и с довольным видом повернулся к Анджеле.
— Я попросил Гейфорда проводить меня на Ферму и помочь разгрузиться, — сказал он. — Не беспокойся, — он обнял жену, прижал к себе и поцеловал.
— Гордон, — сказала она. — Гордон…
Зеллаби слегка отстранился и поглядел ей в глаза.
— Не волнуйся, дорогая, я знаю, что делаю.
Он повернулся, сел в машину. Мы выехали на шоссе. Анджела осталась стоять на ступеньках дома — одно большое, сжатое в комок, горе.
Я не совсем уверен, что при подъезде к Ферме у меня не возникало дурных предчувствий. Однако, внешне Ферма не вызывала тревоги. Довольно большое здание старого образца, сильно изуродованное новейшими пристройками — бывшими лабораториями мистера Кримма. Лужайка перед домом еще носила на себе следы ночного побоища двухнедельной давности. Наш приезд заметили и еще до того, как я успел открыть дверцу машины, парадная дверь распахнулась и около десятка Детей, шумно галдя, сбежали по ступенькам.
— Здравствуйте, мистер Зеллаби!
Они мгновенно открыли заднюю дверь машины и мальчики принялись вытаскивать вещи и нести их в дом. Девочки взяли с собой микрофон и свернутый рулоном экран. Банка карамелек вызвала всеобщий бурный восторг.
— Подождите, — остановил их Зеллаби, когда они дошли до тяжелых ящиков. — Это очень хрупкие инструменты, обращайтесь с ними аккуратно.
Мальчик улыбнулся ему в ответ и легко поднял большой черный ящик. Ничего страшного или загадочного сейчас в Детях не было. Разве что их потрясающая схожесть, словно они все были из хора театра музкомедии. В первый раз со времени своего приезда я увидел в них просто детей. Трудно было представить в этих симпатичных смышленых мальчиках и девочках нечто, несущее угрозу всему человечеству. Я даже подумал, а те ли это Дети, которые уничтожили в констебле человека и спровоцировали кучу других бед в Мидвиче. И еще труднее было поверить, что это именно они предъявили свой зловещий ультиматум.
— Надеюсь, на сегодняшней лекции будут присутствовать все, — полуутвердительно произнес Зеллаби.
— Все, кроме Уилфреда, мистер Зеллаби, — заверили его. — Он еще в санчасти.
— Ага. И как он там?
— Спина все еще болит, но повязку уже сняли и доктор уверил, что все будет в порядке.
Смешанное чувство удивления и недоумения продолжало расти во мне. Мне все труднее было принять факт, что они умудрились прикончить шесть человек. Меня так же удивлял Зеллаби. Словно не он говорил сегодня утром о смертельной угрозе со стороны Детей.
Последние ящики вынесли из машины и тут я вспомнил, что они уже находились там, когда мы начали грузиться. Ящики были очень тяжелыми, каждый несли вдвоем. Зеллаби провел глазами последний ящик и повернулся ко мне:
— Большое спасибо за помощь.
Я разочарованно выгнул шею. Мне бы остаться и поизучать Детишек поближе. Зеллаби уловил мои чувства.
— Я бы пригласил вас остаться, — пояснил он, — но, должен признаться, мне не дают покоя мысли об Анджеле. Она выглядела немного нездоровой, волновалась. Всегда чувствует себя неуютно, когда дело касается Детей. Последние несколько месяцев сильно ее огорчали. Я очень надеюсь, мой дорогой друг… Это было бы весьма любезно с вашей стороны…
