Валерий Генкин - Похищение
Салима холодно улыбалась. Наргес заговорил торжественно:
– Я готов выразить глубокое удовлетворение сложившейся ситуацией. Героическое деяние Дочери обожаемого Цесариума привело к тому, что идея запечатления образа великого человека, осуществление которой было под угрозой, теперь без сомнения получит свое воплощение. Блистательный художник и его ближайший сподвижник собрались вместе и в самом скором времени окажутся под гостеприимным кровом нашего Цесариума. Выражаю надежду, что более ничто не сможет отвлечь их от вдохновенного творчества и…
Рервик вопросительно посмотрел на Вуйчича.
– Он сказал, будто ты словил Болта и ждешь меня здесь,- негромко произнес Велько.- И что я должен быть один и с аппаратурой. Что у тебя замысел какой-то сумасшедшей съемки.
– И ты поверил?
– Если бы речь шла не о тебе, а о нормальном идиоте средней руки, ни за что не поверил бы.
Ремни глубоко врезались в пухлые запястья. Велько страдальчески морщился.
– Аппаратуру привез?
– Угу.
– Замечательно. Нам придется снимать великого Болта в ореоле славы и преклонения. У них в руках Марья.
– Марья?
Наргес тем временем подбирался к концу своей речи:
– …послужит утверждению справедливости, света и добра как на Лехе, так и во всех уголках нашей необъятной вселенной.
При последних звуках его фальцета Велько успел шепнуть:
– Потянуть бы до утра. Вот и задача – для Андриса с Велько и для нас с тобой. Как задержать отлет, если тут же выяснилось, что птерик ждет рядом, на поляне? Какие варианты приходят в голову?
Вуйчич хватает сумку с аппаратурой, швыряет под ноги и начинает топтать. Ах да, он же связан – ну, стало быть, сначала их развязали. Тяжела ты, участь беллетриста, все надо увязать, а кое-кого и развязать. Почему же их развязали? Да потому, что нет смысла опасаться безоружных, что надо вести их к птерику, что зря дразнить не велено – не кто-нибудь, создатели будущего шедевра, прославляющего самого-самого.., А зачем тогда связывали? Так ведь эти стражи в основном работают спинным мозгом – навалиться, связать, а уж потом думать.
Ай-яй, нет аппаратуры, нечем снимать. На Лехе приличного съемочного оборудования не достать: отсталая планетка, прошлый век, электромобили, биокомпьютеры, рухлядь всякая. Это вам не Малая Итайка, не Джапан-три. Только в группе Рервика есть нужные для съемки штучки. Наргес скрипит зубами: отправлять пленников без аппаратуры – получить крепкий нагоняй. Послать человека в город с запиской от Велько или Андриса? Но как получить такую записку? Не для того, верно, топтал этот сукин сын сумку со своим барахлом. Остается шантаж. Старый добрый шантаж.
На самом деле им развязали только ноги и, грубо подталкивая рукоятками плазмеров, погнали к птерику. Велько чуть замешкался на верхней ступеньке трапа, когда на нижнюю ступеньку встали два стража, навьюченные сумками и баулами с кинооборудованием.
Замыкающий страж нес святая святых – кожаный чехол с хрупкой любимицей Рервика суперкамерой "ВОЛК-ПОМО-Р" [Ни к хищному животному, ни к жителю европейского севера России название камеры отношения не имеет. Расшифровывается оно следующим образом: волоконная камера Петербургского оптико-механического объединения. Буква же "Р" означает, что этот аппарат был сделан специально для Рервика. Изготовил чудокамеру в единственном экземпляре мастер Рувим Стацирко, прославленный изобретатель, которому суждено сыграть важную роль в этом повествовании, о чем ниже.]. Велько старательно споткнулся и полетел вниз. Завопил рухнувший на землю страж. Захрустела под стокилограммовым помощником режиссера драгоценная оптика.
– Слушайте, Рервик, Я сожалею о поступке вашего друга. Боюсь, вы тоже не одобряете его. Сейчас я доложу Цесариуму о прискорбном обороте событий. И попрошу помощи. А помочь нам сможет только глубоко чтимая и нами и вами мадемуазель Лааксо. Неужели вы хотите обеспокоить ее нашими мелкими проблемами?
– У вас есть связь с Болтом?
– Мы же цивилизованные люди, Рервик.- Наргес вытянул из кармана передатчик, состряпал почтительную физиономию и набрал комбинацию цифр.
– Слушаю, Наргес. Что там? – Низкий голос Болта был глух и спокоен.
– Цесариум, я счастлив сообщить. Дочь невредима.
Подошла Салима.
– Отец!
– Салима!
Женщина нежно коснулась решеточки микрофона.
– Вылетай скорее, я жду.
Салима смотрела на Андриса.
– Мы немного задержимся. Придется послать птерик в город за камерой.
– Разве…
– Аппарат разбился. Случайно. Я думаю, Рервик сможет быстро достать другой.
– Хорошо, жду.
Наргес широким жестом пригласил Андриса за стол.
– Напишете или наговорите на кристалл?
– Напишу.
Он набросал несколько слов. Наргес посмотрел на сообщение.
– Авсей?
– Авсей Год. Найдете его в студии.
– Авсей Год… Кажется, я слышал это имя.
Сделав жест одному из охранников – следуй за мной,- он пошел к птерику.
Рервик и Вуйчич сидели на лавке под дулами плазмеров.
Салима вышла во двор – в окно была видна ее фигура в черном плаще, медленно идущая к опушке.
– Утром здесь должна быть группа. Сцена охоты…- пробормотал Велько по-русски.
– Только на интере! – закричал страж.
– А пошел ты! – по-русски же сказал Велько, стараясь придать голосу благодушный тон.
Похоже, оба приходят к одному выводу: коли вместо сломанной камеры могут найти запасную, надо ломать птерик, хотя бы приборный щиток. Возникает вопрос, зачем было крушить аппаратуру?
А очень просто: для нагнетания напряжения, так сказать, для динамики повествования. И вообще, это дало возможность оттянуть полет в надежде, что там, дальше, еще что-нибудь подвернется.
Перед глазами Рервика встает приборный щиток птерика: голоэкранчик, за которым комп-навигатор. Один хороший удар ногой…
Но их могут посадить вдали от пульта…
– Пульт, Велько. Я беру пульт, ты поможешь,- пробормотал он снова по-русски и еще раз послал куда подальше привставшего стража.
Тянуло в сон, и Рервик задремал, нащупав затылком удобный скат бревна. И тут же проснулся – шумно вошли Наргес и Салима.
– Уже? – удивился Рервик.
За окном темнело.
– А где камера? – спросил Велько.
– В птерике. Хрупкая вещь, сами понимаете. Зачем зря носить. Надо торопиться, пока совсем не стемнело.
Первым шел Наргес, следом – Велько и Рервик, за ними – два стража. Последней шла Салима. У птерика – легкой прогулочной машины открытого типа – дожидался еще один страж. Рервик летал на таких машинах и мысленно представил внутреннее пространство. К счастью, третий страж, он же – пилот, еще не сел за штурвал. Андрис чуть потеснил Велько у входа и поднялся вслед за Наргесом. Теперь между ним и пультом был только розовый горбун, а позади – Велько. Стражи на мгновение потеряли его. Рервик прыгнул. Отшвырнул локтем Наргеса. Каблук пробил экран и, хрустя кристаллами, увяз в электронных кишках. Велько метался, путаясь в ногах стражей. Салима едва взглянула на пульт, отвернулась и пошла обратно к дому Иокла.
Камера смотрит ей вслед. Отъезд. Небо в тучах. Капли на колпаке птерика. Затемнение.
Били их жестоко. Сухой и жилистый Андрис переносил избиение несколько легче друга. Рыхлый Велько, весь в крови, по-детски всхлипывал, пытаясь закрыться связанными руками или сложиться в комок.
– Мерзавцы, прекратить! – кричал Андрис, кривя разбитые губы, но голос его едва ли доходил до ушей стражей. Наргес сложил узкий рот скорбной дугой и был недвижим. Салима, казалось, торжествовала. Но когда Рервик поймал ее взгляд, что-то похожее на смущение мелькнуло в ее темных глазах.
– Око за око, губа за губу,- сказал Андрис, сплевывая кровавый сгусток.
Салима подняла руку. Избиение прекратилось. Стражи покинули комнату один за другим. Велько привалился к стене в полуобмороке. Рервик еще раз перехватил взгляд Салимы. В холодных глазах кроме усмешки было еще что-то. И Андрис понял вдруг, что, ударив это холеное создание по щеке и губам – там, в пещере Болта,- он приобрел у Любимой Дочери немалый кредит уважения. В каком-то смысле он стал ее господином. Ведь она была женщиной. К тому же ее никогда не били. Более того, он внезапно сообразил, что при иных обстоятельствах вполне мог бы претендовать на место зятя великого тирана. И Андрис усмехнулся.
Та же комната в доме смотрителя. В углу, связанные, сидят Рервик и Вуйчич. Двое стражей не сводят с них глаз, третий прислуживает Салиме и Наргесу, которые что-то едят и пьют из грубых кружек, найденных, по-видимому, в хозяйстве старого Иокла. Остальных стражей не видно – они несут наружное охранение. Голова Наргеса перевязана, углы рта печально опущены. Салима, отвернув голову, смотрит в окно. У губ – дымящаяся кружка. Такая вот сцена.
