Уильям Котцвинкл - Доктор Рэт
– Мама, а вот и скунсы! Их целая цепочка! Мы не будем подходить к ним близко, чтобы не получить плевок в глаз.
Но позже я отправилась следом за ним, без всякой надежды отыскать его, ведь я знала, что он ушел. Высоко на дереве я нашла отметки его когтей и не смогла дотянуться до них.
***
Прокладываю свой путь из этой норы, прорываюсь сквозь последние слои грязи и мусора, и вновь высовываю нос на воздух, поближе к ораторствующим бунтовщикам. Важные шишки. И у каждого множество напыщенных идей. Но представили ли они свои соображения в трех экземплярах? Удалось ли им опубликовать хоть какие-то путанные статьи? Ни один из этих бунтовщиков не имел неприятностей с составлением аннотаций, примечаний, библиографии и индексации.
Но вы только взгляните туда, на стол ученого-профессора. Почти законченная рукопись его книги о Королеве, шимпанзе, полная удивительных подробностей, в которой он убедительно доказывает, что повреждение моторного отдела коры головного мозга приводит к параличу ее руки. И что еще более важно, когда Королева пробуждается и обнаруживает свою руку бездействующей, она проявляет удивление.
Это последнее замечание особенно важно, и представлено наиболее полно, с большим количеством перекрестных ссылок и аннотаций. Так и должно быть, потому что Королева была удивлена настолько, когда проснулась и обнаружила, что ее рука бесполезна, что сжевала концы пальцев и разодрала все мышцы от запястья до предплечья.
Черт бы побрал этих плешивых крыс! Бунтовщики пытаются освободить нашу контрольную обезьяну от ограничивающего движения стула. Они уже грызут стяжки на ее передних и задних лапах!
– Прекратите, педерасты! (Смотрите: "Содомия среди обезьян-резусов", Харрис и Логан: "…самый слабый из самцов, Сьюзи, был подвергнут содомии (мужеложеству) со стороны своих приятелей"; смотрите также мой "Научный бюллетень" за март.)
Они освободили его! Вот он идет, разносчик особо важного вируса, который мы разработали для использования против коммунистической угрозы. Его глаза подернуты пеленой, и он ворчит, как в бреду, на собравшихся крыс. Его голова ярко светится. Ее окружает широкий круг света, похожий на радугу, и внутри него, под каждым из цветовых потоков, можно видеть содержание передачи мятежников. Вдоль радуги, окружающей голову обезьяны, бесконечной лентой вспыхивают сигналы: бегущие антилопы, гориллы, продирающиеся сквозь джунгли, гиппопотамы, вылезающие из своих болот! Они все идут, каждое животное, обитающее в мире, направляется на встречу бунтовщиков!
В соответствии с эмоционально-реактивным фактором Кирби-Ханта, я тут же нагадил, пораженный всем происходящим вокруг обезьяны. Как вы знаете, наши молодые ученые, получающие поддержку из федеральных средств, потратили массу времени на анализ крысиного дерьма, рассматривая испражнение как убедительный признак степени эмоциональной реакции на стрессовую ситуацию. Да, сам профессор Кирби, великий профессор Кирби, должен быть приглашен со всем его опытом для подсчета того количества шариков, которое я оставил сзади себя в этой лаборатории в попытках установить порядок.
***
Я медленно двигаюсь через огромную равнину. Мне нужно быть очень осторожной, чтобы слон не наступил на меня и не раздавил мой панцирь. Я никогда не видела такое множество слонов. Я уже ползу несколько часов, и все не вижу им конца. Конечно, черепаха очень медлительна, но даже если и так, колонна этих гигантов все равно длинная-предлинная.
Я двигаюсь вдоль нее, разглядывая все, уделяя внимание каждой семье. Такая удивительная встреча. Возможно, наконец-то мне удастся решить загадку моего панциря, на поверхности которого находятся очень важные знаки, которые мне никак не удается увидеть. Там написана моя судьба, что наиболее вероятно, но ведь так и повелось: труднее всего увидеть собственную судьбу. Я только однажды попыталась разглядеть самый край ее, отразившийся в воде небольшой лужи где-то посреди джунглей. Однако временами мне кажется, что я чувствую, как весь рисунок, прожигая панцирь, непосредственно отпечатывается на моей коже.
Я знаю многое о нем: центр рисунка составляет мое сердце. Маленький фрагмент рисунка, который я видела в луже воды, был похож на фигуру птицы, парящей за облаками, далеко от земли. И вот я пришла, волоча по земле свой панцирь, свою загадку. Неужели я буду летать, как птица?
Мне это кажется невероятным. Но кто знает? Этот большой сбор непохож ни на что, о чем я могла бы даже мечтать. Тем не менее, это тоже записано где-то на моем панцире.
***
Благослови меня, Клод Бернар! Дай бедному старому доктору Рэту силу свершить это. Волны плещутся о края длинной лабораторной раковины, и поверхность воды вспыхивает под лунным светом, падающим из окон, выходящих на юг. Вниз, Рэт, прячься!
По воде двигалась губка с патрулем мятежников, и три крысы-моряка гребли кончиками языков. Они смеялись и шутили, не обращая никакого внимания на прибрежную кромку. Я быстро пробегаю вдоль раковины к сушилке для посуды и скрываюсь за ней.
Теперь через этот проход, где стоят баки с отходами. Это малообитаемая часть нашей колонии, все ее улицы пустынны. Слышно только плеск воды и отдаленный смех моряков…
Некоторые баки перевернуты мятежниками, и их содержимое вывалилось прямо на улицу. Несвежее печенье, объедки со стола, все было просто свалено в сточный желоб. Очень непривлекательная часть города. Нужно отправить отчет по этому поводу для персонала сторожей.
Что это я слышу?
Музыка! Очень тихая и плохая. Я и понятия не имел, что наш ученый-профессор имел такую "белую" музыку в своей фонотеке. Без сомнений, это здесь с научной целью. Но лучше я все-таки расследую это. Кажется, она доносится вот из той большой темной клетки, вон там.
У двери обломки нескольких разбитых ступеней. Я осторожно взбираюсь по ним и заглядываю.
– Добрый вечер.
– О, да… да, разумеется. Добрый вечер.
О, небо, эта крыса, стоящая сразу за входом, имеет розовую карточку-идентификатор. ("Гомосексуализм у крыс", Ратледж и Хелл; смотрите так же "Социальные отбросы по всем группам самцов", Рендела и Бейли.)
Я очень осторожно продвигаюсь вперед, стараясь не проявлять любопытства. Сейчас музыка звучит громче, пол покрыт шелухой от земляных орехов. В углу…
Ах, моя добродетель!
Повсюду видны крысы с розовыми карточками, они болтают и около водяного крана, и развалясь сидят вокруг глиняной кормушки. У некоторых повязаны головы, у одного повязка на глазу, другой одет в черный мышиный пиджак.
Крысы-самцы танцуют друг с другом, прижавшись щека к щеке, усы к усам!
Этот парень сводит меня с ума,
Я от него совсем без ума…
Добрый доктор попал в притон п… п… Весьма красивый самец приближается ко мне. Я отворачиваюсь, делая вид, что не замечаю его, но мое сердце сильно бьется.
– Ты один?
– Почему… ах, да, да.
– Разреши предложить тебе что-нибудь выпить.
Ведь они пьют виски, принадлежащее лично ученому-профессору!
– Боюсь, я…
– Держи это. Сейчас трудные времена.
– Хорошо…
– Очень трудно найти содержательные дружеские отношения.
– Я…
– Нам придется заняться любовью там, где найдем для этого место.
Его взгляд пронизывает меня. У него прекрасное телосложение, должно быть он достиг высокой ступени протеиновой диеты. Мимо проходят танцоры, вращая бедрами. Ох, нет! В дверях появились две крысы солдата. Мне нужно прятаться.
– Расслабься. Здесь тебя никто не обидит.
Крысы-солдаты даже не взглянули в мою сторону, они прошли прямо к танцевальной площадке и начали отплясывать буги-вуги, их наперсточные шлемы были лихо сдвинуты, закрывая им глаза.
– Я могу дать тебе глубокие отношения. Я вижу, что ты весьма чувствительная натура.
Сенсорная стимуляция, звон колокола, воздушная волна, Морган и Беннингс.
– Многое закончилось для тебя. Ты слишком напряжен.
Признаки невралгии, удар сжатым воздухом, далее смотри мои заметки. Он ведет меня в угол. Я чувствую слабость в коленях.
– Мы просто поднимемся по ступеням наверх и там все искренне обсудим.
Я пытаюсь дать задний ход, остановиться.
– Несомненно, вы знаете, что святой Павел был против гомосексуализма, это не по-христиански.
Его хвост уже касается моего.
– Я могу предоставить доказательства из библии!
– Не тревожься. Я христианский священник.
– Ты?
– Я.
Он толкает меня вверх по ступеням. Другие лапы подхватывают меня сзади.
– Что за дебаты предстоят нам! Я могу процитировать вам кое-что из моей статьи…
– У меня и моих друзей наверху есть отдельная комната. Идем…
Его друзья - два матроса! Они сплошь покрыты татуировками. Я проношусь вверх по ступеням вместе с ними.
В их комнате горит свеча, на полу разбросана солома. Пламя свечи мерцает, отбрасывая странные тени на стены, где развешаны модернистские картины, явно нарисованные кончиком хвоста. Я пытаюсь ускользнуть отсюда, но что-то внутри меня хочет, чтобы я остался. Сквозь доски пола чуть слышно доносится музыка, навязчивая, но веселящая:
