Келли Линк - Милые чудовища
— Я постараюсь, — сказала я. И я стараюсь, Зофья. Я очень очень стараюсь. Но ведь это нечестно. Джейк там смотрин на всякие чудеса, разговаривает со зверями, а может, — кто знает? — учится летать или говорить по-бальдезивурлекийски у какой-нибудь очаровательной трехтысячелетней девушки из-под холма. Наверняка она живет в избушке на курьих ножках и просит Джейка сыграть ей что-нибудь на гитаре. Может быть, она заколдует тебя, Джейк, и ты ее поцелуешь. Только что бы вы там ни делали, не ходи к ней домой. Не засыпай в ее постели. Возвращайся скорее, Джейк, и принеси с собой ридикюль.
Я ненавижу фильмы и книжки, где парень куда-нибудь отправляется и с ним происходят всякие приключения, а девушка в это время должна сидеть дома и ждать. Я феминистка. Я даже подписалась на журнал «Бюст» и смотрю каждую серию «Баффи — истребительница вампиров». Я не верю во всю эту чепуху.
Мы и пяти минут не пробыли в библиотеке, а Зофья уже вытащила с полки биографию Карла Сагана[22] и бросила в ридикюль. Она явно тянула время. Изобретала план — как помешать моему плану. Хотела бы я знать, в чем именно, по ее мнению, состоял мой план. Наверняка он был гораздо лучше того, что я придумывала на самом деле.
— Не надо! — сказала я.
— Не волнуйся, никто не видит.
— Ну и что, что никто не видит! Вдруг Джейк сидит там в лодке или возвращается назад, а ты бросаешь книги ему на голову!
— Нет, там так не бывает, — сказала Зофья. — В любом случае, книга сослужит ему хорошую службу.
И тут к нам подошла библиотекарша. У нее на свитере тоже была именная табличка. Как я устала от людей с этими дурацкими табличками! Даже не буду вам говорить, как ее звали.
— Я все видела, — сказала она.
— Что видели? — Зофья улыбалась библиотекарше сверху вниз, как Библиотечная Королева, к которой пришли подавать прошение.
Библиотекарша строго смотрела на нее.
— Я вас знаю, — сказала она вдруг почти с испугом, как турист, внезапно увидевший йети. — У нас на стенде висит ваша фотография. Вы мисс Суинк. Вам запрещено брать книги.
— Какая нелепость, — сказала Зофья. Она была выше библиотекарши фута на два, не меньше. Мне стало немного жалко библиотекаршу. В конце концов, Зофья только что украла книжку, которую выдают на семь дней. И лет сто ее не вернет. Мама всегда говорила, что я обязана защищать людей от выходок своей бабушки. Похоже, до того как стать хранительницей ридикюля, я была хранительницей Зофьи.
Библиотекарша протянула руку и схватила ридикюль. Низкорослая тетка, но крепкая. Она рванула ридикюль на себя, Зофья споткнулась и упала. Я не верила своим глазам. Кто угодно, кроме меня, заглядывает в Зофьин ридикюль! Какая я после этого хранительница?
— Женевьева, — сказала Зофья. Она крепко сжала мне руку, и я посмотрела на нее. Зофья сильно побледнела и чуть шаталась. — Все это мне очень не нравится. Так и передай маме.
И еще что-то добавила, только, кажется, по-бальдезивурлекийски. Библиотекарша сказала:
— Я видела, вы положили книгу в сумку. Прямо в сумку.
Она открыла ридикюль и заглянула туда. Раздался долгий жуткий вой, полный ярости, нестерпимого одиночества и безнадежности. Я ни за что не хотела бы еще раз услышать его. Все, кто был в библиотеке, посмотрели на нас. Библиотекарша сдавленно захрипела и отшвырнула ридикюль. Из носа у нее потекла кровь, капнула на пол. Первой моей мыслью было: чистая случайность, что ридикюль закрылся, когда упал. Второй — надо попытаться разобрать слова Зофьи. Я не очень хорошо знаю бальдезивурлекийский, но, кажется, она сказала что-то вроде: «Прокол. Дура библиотечная. Придется идти возиться с проклятым псом». Может быть, так все и было. Может, какая-то часть Зофьи отправилась во тьму к Сторожу без шкуры. Может, она сразилась с ним, одолела его и закрыла ридикюль. А может, они подружились. Она же всегда угощала его попкорном в кино. Может, Зофья до сих пор в ридикюле.
А в библиотеке произошло вот что: Зофья слегка вздохнула и закрыла глаза. Я помогла ей сесть в кресло, но, по-моему, в библиотеке ее уже не было. Когда наконец примчалась скорая помощь, я поехала с Зофьей в больницу и, клянусь, даже ни разу не вспомнила о ридикюле, пока не пришла мама. Я ни слова ей не сказала. Просто оставила ее с Зофьей, которая лежала под аппаратом искусственного дыхания, и побежала в библиотеку. Библиотека была закрыта. И я побежала обратно в больницу, но вы уже поняли, что случилось, да? Зофья умерла. Я ненавижу эти слова. Моя высоченная, насмешливая, очень красивая бабушка, которая играла со мной в «Эрудит», воровала библиотечные книжки и рассказывала истории, умерла.
Но вы ведь ее не знали. Наверное, вам интересно про ридикюль. Что с ним стало. Я развесила объявления по всему городу, будто Зофьин ридикюль — что-то вроде пропавшей собаки, но никто так и не позвонил.
Такая вот история. Я совсем не жду, что вы в нее поверите. Вчера Натали и Наташа пришли ко мне, и мы поиграли в «Эрудит». Вообще-то они не любят играть в «Эрудит», но считают, что должны теперь развлекать меня и подбадривать. Я выиграла. Когда они ушли, я перевернула фишки буквами вниз и стала делить на группы по семь штук. Я хотела задать вопрос, но вопрос у меня был не один, а выбрать я никак не могла. Слова тоже получались неважные, и тогда я решила, что английские слова не буду составлять. Только бальдезивурлекийские.
Когда я так решила, сразу все стало ясно. Сперва я составила слово «kirif», что значит «добрая весть», а потом выпали b, о, l, е, f, еще одна i, s и z. И я превратила «kirif» в «bolekirifisz», что переводится как «удачный исход в результате упорных усилий и терпения».
Я найду волшебный ридикюль. Так предсказали фишки. Я открою застежку, заберусь внутрь, у меня тоже будет множество приключений, и я спасу Джейка. Едва ли до нашего возвращения здесь пройдет много времени. Может, я даже подружусь с бедным псом без шкуры или хотя бы как следует попрощаюсь с Зофьей. Когда Руслан снова придет к нам, он будет очень жалеть, что пропустил ее похороны, и на этот раз соберется с духом и расскажет обо всем маме. Расскажет, что он ее отец. Только она ему не поверит. И вы не верьте этой истории. Обещайте, что не поверите ни единому слову.
Шляпа специалиста
— Когда ты Мертвая, — говорит Саманта, — тебе не надо чистить зубы.
— Когда ты Мертвая, — говорит Клер, — ты лежишь в деревянном ящике, и там всегда темно, но ты нисколько не боишься.
Клер и Саманта — двойняшки. Вместе им двадцать лет, четыре месяца и шесть дней. Быть Мертвой у Клер получается лучше, чем у Саманты.
Няня зевает, прикрыв рот длинной белой ладонью.
— Я сказала, идите чистить зубы и пора спать.
Она сидит между ними на цветастом покрывале. Все трое играют в паунс, карточную игру с тремя колодами, по одной на каждого игрока. У Саманты не хватает валета пик и двойки червей, Клер то и дело жульничает, но няня все равно выигрывает. На руках у нее разводы крема для бритья и прилипшие кусочки туалетной бумаги. Трудно сказать, сколько лет этой новой няне — сперва двойняшки думали, она взрослая, но сейчас няня кажется не старше их самих. Как ее зовут, Саманта забыла.
— Когда ты Мертвая, — упрямится Клер, — ты не спишь всю ночь.
— Когда ты Мертвая, — объясняет няня, — тебе всегда очень холодно и сыро, и надо лежать тихо-тихо, а то придет Специалист и заберет тебя.
— Тут в доме водятся привидения, — сообщает Клер.
— Я знаю, — кивает няня, — я здесь жила.
Кто-то крадется по лестнице вверх,
Кто-то рыдает, рыдает в холле,
Кто-то приоткрывает дверь,
Кто-то вздыхает под полом.
Клер и Саманта приехали на лето к отцу, в старый дом под названием Восемь Труб. Мама у них умерла. Ровно двести восемьдесят два дня назад.
Отец пишет книгу о Восьми Трубах и о поэте Чарльзе Читхеме Рэше, который жил здесь в конце прошлого века. В тринадцать лет Рэш убежал из дома на море, а в тридцать восемь вернулся. Женился, произвел на свет ребенка, три тома слабых малопонятных стихов, роман под названием «Смотрящий на меня в окно», еще более слабый и малопонятный, и в 1907 году снова исчез из дому, теперь уже навсегда. Отец говорит, что некоторые стихи Рэша все же не лишены смысла, да и роман не такой уж длинный, в конце концов.
Как-то раз Саманта спросила, почему он решил писать книгу именно о Рэше. Потому что этого еще никто не делал, сказал отец, а вы с Самантой лучше идите играть на улицу. Это я Саманта, сказала она, но он только нахмурился и проворчал — как вас различить, если обе в синих джинсах и клетчатых рубашках? Почему одна не может одеваться в зеленое, например, а вторая — в розовое?
Двойняшкам больше нравится играть в доме. Восемь Труб — дом большой, не меньше приличного замка, только еще темнее и грязнее, чем Саманта представляла себе замок. Правда, здесь больше всяких диванов, фарфоровых пастушек с отбитыми пальцами и меньше комплектов оружия. А рва вовсе нет.
