Павел Иевлев - Телефон Господень
Коротенький коридорчик упирался в пустую кухню. Повсюду была мерзость запустения – посередине лежала табуретка без ножки, на месте вырванных розеток торчали из стены белые червяки проводов, а на окне свисали лоскутами содранной кожи остатки потерявших цвет занавесок.
- Пусто, - разочарованно сказал Петька, - давайте в комнатах посмотрим.
Первая дверь просто отсутствовала – в проеме была видна большая комната со свисающими со стен обрывками обоев. Вторую слегка перекосило, и на нее пришлось приналечь могучим плечом Доллара – с душераздирающим скрипом она провернулась на ржавых петлях, открыв нашим взглядам, несомненно, детскую. В нос шибанул затхлый запах склепа. Удивительно, но в комнате была мебель – покрытый мерзкой зеленой плесенью диван с расползшейся обивкой, маленький покосившийся письменный стол и даже платяной шкаф без дверей. На обоях плясали веселые гномики в обнимку с медвежатами, и присутствовали темные квадратные пятна от картин. И еще одно пятно – точно посередине стены – странной, но какой-то смутно знакомой формы.
Мозолевский неожиданно издал тихий горловой звук и резко шагнул вперед, уставившись на стену. Вид у него был, как у человека, наткнувшегося в газете на собственный некролог.
- Я видел, - тихо сказал он, - я это все видел.
- Где? – отреагировал Петька.
- Во сне видел. Я знаю… - неожиданно Мозоль повернулся к Доку и сказал, - дай крест.
Док молча потянул с шеи тесемку и подал крест. На лицо его при этом лучше было не смотреть – похоже, что он размышлял над тем, убежать ли сразу, или сначала треснуть Мозоля по голове осиновым колом и посмотреть, что будет…
Мозолевский медленно подошел к стене и приложил большой медный крест к странному пятну – контур совпал. Вытянув вверх тесемку, он привстал на цыпочки и зацепил ее за маленький, почти невидимый гвоздик. Крест висел точно на своем месте.
- Я это видел во сне, - еще раз повторил он, - и, кажется, не один раз. Только забывал сон все время. А теперь вспомнил.
Все молча смотрели на висящий крест.
- И что еще ты в этом сне видел? – спросил Док. Голос его был как у человека с сильной ангиной.
- Я во сне поднимался на третий этаж, в мансарду, открывал дверь и видел что-то важное… Но что именно – не помню. Всегда на этом месте просыпался.
- Ну, третий этаж нам не светит – лестница обвалилась, - с облегчением сказал я.
- А я не по этой лестнице поднимался. Во сне там была еще одна лесенка, в другом конце коридора, за коричневой дверью, - ответил Мозоль.
- Откуда у тебя этот крест, Док? – Доллар задал вопрос, который вертелся на языке у всех.
Док почти неуловимо замялся, как будто раздумывая, не соврать ли? Но потом тряхнул головой и сказал:
- Светка дала.
- Когда это? – вопрос прозвучал довольно резко, в отношении нашей Музы мы были взаимно немного подозрительными.
- Вечером. Я уже шел к вам, и тут она мне навстречу, будто специально искала. Спросила, действительно ли мы в Тот Самый Дом собрались. Ну, я сказал, что все серьезно, но чтоб она не зазнавалась – не из-за ее прекрасных глаз, мол, а потому, что давно пора посмотреть. Тогда она достала этот самый крест и говорит что-то вроде того, что он нам там пригодится. Ну я и взял – почему бы и нет?
- Не думал, что Светка в Бога верит… - сказал Петька.
- Тут, похоже, не так все просто… Откуда у нее именно этот крест? – задумчиво пробормотал Док.
Мозоль между тем стоял и молча, как кролик на удава, пялился на стену. Петька подошел и крепко взял его за плечо.
- Ну, Мозоль, кончай – мало ли что приснится! Мне вот надысь приснилось, что мне училка по пению в любви объясняется и в штаны руку сует… Просыпаюсь – нет, не училка. Это я сам…
Мозолевский продолжал молчать.
- Ну ладно, ну хочешь, пойдем и посмотрим, есть ли там твоя лестница! - видно было, что неожиданная идея привела Доллара в восторг.
- Да, наверное… - тихо сказал Мозоль.
- Я бы, на вашем месте, никуда не ходил., - медленно и отчетливо произнес Док.
- Да иди ты, командир выискался! – не унимался Петька, - пошли, Мозоль, надо же наверняка выяснить, что это за сны тебе снятся!
- Может все-таки не надо? – осторожно сказал я, - может утра дождемся?
- Ну вы, блин, и трусы! Пошли Мозоль, пусть они нас тут ждут!
Мозолевский молча повернулся и направился к двери. Лицо его мне крайне не понравилось – с таким лицом выходят к доске на экзамене, когда в пустой голове только стыд и страх перед комиссией.
Я с тяжелым вздохом направился было за ними, но Док придержал меня за плечо.
- Не спеши. Здесь в этой комнате есть что-то важное. Я чувствую. Пусть идут, придурки…
Ага, а наш интеллектуал-то обиделся! Кому понравится, когда трусом обзовут, даже если обзывает такой известный обалдуй, как Доллар…
Док медленно огляделся и осторожно подошел к стене. Подвигал крест туда-сюда по обоям, потом приподнял и заглянул под него.
- Иди сюда! Смотри!
Я подошел поближе и посветил фонариком. Не сразу, но разглядел то, что показывал мне Док – на обоях, точно под крестом, была нарисована шариковой ручкой стрелка, указывающая вниз.
- Ты что, думаешь, здесь клад? – спросил я
- Давай диван отодвинем. Там разберемся, что за клад…
Массивная плесневелая мебель при первой же попытке сдвинуть ее с места тяжко рухнула на подломившиеся ножки и распалась на части. Из дыры в обивке неожиданно выскочила здоровенная, как сарделька, многоножка и побежала у меня по руке. Тут я, как говорится, «потерял лицо» - ненавижу все многоногое и быстробегающее… Так что я самым дурным образом заорал, пытаясь стряхнуть с руки эту белесую мерзость. Не то, чтобы я боялся, что она меня укусит, – само ощущение от бегущей по коже шустрой твари было непереносимо. Если бы она забралась под рубашку, я бы, наверное, умер от омерзения. К счастью, от моих диких прыжков насекомое свалилось и закрутилось посреди комнаты. Я даже не мог заставить себя ее раздавить – отвращение было непередаваемое, и я еще секунд десять орал просто по инерции. Когда Док хладнокровно наступил на нее кедом, от хрустяще-чавкающего звука меня чуть на вырвало. Я стоял и трясся, покрытый мурашками размером с кулак – меня всего передергивало. Док к чему-то внимательно прислушивался, потом сказал:
- Нашли, значит. Почему-то я так и думал.
- Ч-что на-а-шли? – я никак не мог справится с дрожью.
- Лестницу ту самую. Ну, которую Мозоль во сне видел.
- Почему ты так решил? – дрожь постепенно унималась, но соображалка еще не работала.
- Если бы они были еще на этом этаже, то, услышав грохот дивана и твой вопль, уже неслись бы галопом. Сюда, или отсюда – не знаю, но неслись бы точно.
- И что?
- А ничего, сюда гляди!
За руинами дивана открылся участок вспученного паркета. Приглядевшись, я понял, на что показывает Док – одна паркетина встала торчком, и под ней виднелась темная полость. Забрав из моей все еще подрагивающей руки фонарик, Док посветил в отверстие, потом медленно и аккуратно засунул туда руку. Когда он встал с колен, в его руках была обыкновенная общая тетрадь в черном клеенчатом переплете. Страницы ее слегка покоробились и попахивали плесенью. Док бережно открыл первую страницу и посветил на нее фонариком. Потом протянул тетрадь мне.
- Читай!
На первой странице были нарисованы разноцветными ручками несколько цветочков и сердечек, и аккуратным девичьим почерком было выведено: «Секретный дневник Лены Лазурской. Кто прочитает, тот последний подлец.» Впрочем, последняя фраза была несколько раз перечеркнута – явно позднее и чернилами другого цвета.
- Лазурской? – обалдел я, - ничего себе совпадение…
- Какое совпадение? – злобно зашипел на меня Док, - ты что, так ничего и не понял? Это же дневник ее старшей сестры!
- Но у нее нет сестры…
- Теперь нет. Но была – на десять лет старше. Мне Борисыч говорил. До меня только сейчас дошло, что они раньше в этом доме жили…
Док, не обращая внимания на грязь и пыль, уселся на пол и начал листать страницы.
- Так, чушь всякая… Цветочки, стишочки – девчонкины страсти… Неужели ничего… Ага, вот, кажется оно:
Сегодня утром хоронили Сережу. Никогда не забуду его лицо, когда он лежал в гробу. Не хотела смотреть, но не могла удержаться… Эта маска смерти на таком знакомом лице… Он совсем не был похож на спящего. Никогда больше не пойду ни на чьи похороны! Лучше помнить человека живым. Теперь я вспоминаю не Сережу, а только это страшное белое лицо в гробу…
Не могу поверить! Этого просто не может быть! Он был такой робкий – тихий интеллигентный мальчик, играл на скрипке и прекрасно рисовал… Как он мог так поступить? Взять, и перерезать себе вены… Он же боялся крови до обмороков! Как это могло случиться? Мне иногда кажется, что его каким-то образом убили… Но следователь сказал, что никаких сомнений нет – ванная была закрыта изнутри. Говорят, он разрезал себе обе руки лезвием от безопасной бритвы, которым точил карандаши, и лежал в ванне, полной крови…
