Дэвид Митчелл - Литературный призрак
— Это я, мама!
Сестра откинула засов. Вошел ее сын, поздоровался со мной.
— Я с рыночной площади, был на собрании самокритики. Мясник донес на скотника.
— Что написал?
— Какая разница! Сойдет что угодно. Дело в том, что мясник задолжал скотнику за корову. И решил рассчитаться. Да это пустяки. Вот через деревню от нас лудильщик лишился головы только за то, что его дедушка воевал у гоминьдановцев против японцев.
— Я думала, что коммунисты сражались с японцами рука об руку с гоминьдановцами.
— Так-то оно так. Но дедушка выбрал не тот мундир. И у внука голова с плеч! А в одной деревне за Лэшанем два дня назад готовили жаркое.
— И что? — спросила сестра.
— А свинины-то у них не водится со времен Великого Голода.
— И что? — выдохнула я.
— Три дня назад там перестреляли всех членов совета коммуны вроде как за присвоение народного масла. Сами догадайтесь, что — кого — на следующий день жарили в котлах… Участвовать обязаны были все жители деревни под страхом смертной казни, так что все теперь соучастники. Жарь — или зажарят.
— В преисподней сейчас, наверное, некому работать, — вслух подумала я. — Все бесы повылазили на землю. Неужели мир потонет во зле? Может, комета во всем виновата, как вы думаете?
Племянник уставился на бутылку рисового вина. Он всегда поддерживал коммунистов.
— Это жена Мао во всем виновата, — ответил он, — Она была актеркой, а теперь у нее в руках оказалась власть. Чего можно ждать хорошего от человека, который зарабатывал притворством?
— Я возвращаюсь к себе на Святую гору, — сказала я. — И больше ноги моей не будет в долине. Навещай меня, сестра, если силы будут. Вы знаете, где найти меня.
Человеческий глаз смотрит на меня сверху. Он притворился падучей звездой, но меня не проведешь. Разве падучая звезда может лететь прямо, на одной высоте, не сгорая? Это не что-то там в форме чечевицы, нет, это именно человеческий глаз, который смотрит на меня с высоты, как и положено глазам. Чьи они и чего им от меня надо?
— Поразительно! — прошелестело Дерево, и я различила в его шепоте улыбку. — Откуда у тебя такое чутье?
— О чем ты? — не поняла я.
— Его еще даже не запустили!
Я снова отстроила свой чайный домик. Учителя нашего Будду склеила соком растений. Мир не погиб, хотя зло вырвалось из преисподней и затопило-таки его в тот страшный год. Беженцы, которые пробирались к своим родственникам на вершину горы, время от времени рассказывали мне, что происходит. Рассказывали про детей, которые доносят на родителей и становятся прославленными героями на час. Про грузовики, набитые докторами, юристами, учителями, которых везут в деревню на перековку, чтобы крестьяне их перевоспитывали в исправительных лагерях. Крестьяне не понимали, как перевоспитывать, исправительные лагеря не успевали достроить. Красных дружинников направляли охранять осужденных, и охранники со временем понимали, что они такие же пленники, как их жертвы. Эти красные дружинники — мальчики из Пекина и Шанхая, вырванные из привычной городской жизни. Головастого объявили голландским шпионом и отправили во Внутреннюю Монголию в тюрьму. Врагами народа объявили даже соратников Мао, творцов Культурной революции. Если раньше их восхваляли, теперь из Пекина подул другой ветер и их поносили на каждом углу. Что ж это за место такое — «столица», где вырвались на волю все темные силы? Самые кровожадные властители древности — котята по сравнению с сумасшедшим Мао.
Монахи больше не молились в монастырях, колокола молчали, и это продолжалось много лет.
Как сказал тот проводник своему другу — желтоволосому дьяволу: «Это было слишком ужасно».
Сменяли друг друга времена года. Я ни разу не спустилась вниз, в деревню. Зимой, правду сказать, было холодно и голодно, но лето все окупало. По утрам, когда я развешивала выстиранное белье, ко мне прилетали стаи ярких бабочек. У горной кошки родились котята, они стали почти ручными.
Горстка монахов вернулась в монастырь на вершине горы. Партийные власти не обратили на это никакого внимания. Проснувшись однажды, я обнаружила под дверью конверт. Это было письмо от моей дочери! И в нем фотография, да еще цветная! Читать я не умею, пришлось ждать, когда мимо пройдет монах. И вот что он прочитал:
Дорогая матушка!
Говорят, сейчас письма стали иногда доходить. Решила и я попытать удачи. Как видишь по фотографии, я уже немолодая женщина. А молодая женщина слева от меня — твоя внучка. На руках у нее ребеночек — это твоя правнучка! Мы небогаты. После смерти моего мужа лишились ресторана. Но дочка убирает квартиры иностранцам, так что мы не бедствуем. Надеюсь когда-нибудь увидеться с тобой на Святой горе. Ведь жизнь меняется, и все возможно. Если же этого не случится, мы обязательно встретимся на небесах. Мой приемный отец много рассказывал мне про твою Святую гору. Он уже умер. Поднималась ли ты когда-нибудь на самую вершину? Оттуда, наверное, виден Гонконг! Береги себя. Я молюсь за тебя. Молись и ты за меня.
Потихоньку стали появляться паломники. Их становилось все больше и больше: тонкий ручеек превратился в поток. У меня появились деньги, и я обзавелась цыплятами, и медной сковородкой, и мешком риса на зиму. Все чаще стали бывать иностранцы: то длинноволосые, то размалеванные, то черные, то розовато-серые. Уж не слишком ли много их пускают? С другой стороны, иностранцы приносят деньги. У них денег куры не клюют! Говоришь им, что бутылка воды стоит двадцать юаней, — и они платят, даже не дав нам возможности поторговаться. Очень невежливо с их стороны.
Однажды был такой случай. Летом комнату наверху я сдаю. Сама сплю внизу, на кухне — повесила там отцовский гамак. Конечно, мне это не по душе, но что делать — нужно подкопить денег на похороны или на случай нового голода. За ночлег с иностранца я получаю больше денег, чем выручаю за неделю с нормальных людей, торгуя лапшой и чаем. В тот вечер у меня остановились сразу иностранец и нормальная семья — муж, жена, ребенок. Иностранец не умел говорить — объяснялся жестами, как обезьяна. Наступила ночь. Я заперла чайную и легла в гамак. Сын моих постояльцев не мог заснуть, поэтому мать рассказывала ему сказку. Занятную сказку, как трое животных думают о судьбе мира.
Вдруг иностранец заговорил! Человеческим языком!
— Простите, где вы услышали эту сказку? Вспомните, пожалуйста!
Женщина удивилась не меньше моего.
— Матушка рассказала мне ее, когда я была девочкой. А ей рассказала ее матушка. Она родилась в Монголии.
— Где в Монголии?
— Не знаю. Знаю только, что в Монголии.
— Спасибо. Простите, что побеспокоил вас.
Он подошел к двери и попросил выпустить его.
— Но я не могу вернуть вам деньги, — предупредила я его.
— Не важно. До свидания. Желаю вам всего хорошего.
Странный какой! Но он твердо решил уйти, поэтому я отодвинула засов и распахнула дверь. Ночь была звездная, но безлунная. Иностранец вышел и стал спускаться вниз, хотя собирался на вершину.
— Куда же вы? — крикнула я вслед.
Но он исчез из виду, провалился в лесную тьму.
— Что с ним? — спросила я у Дерева.
Дерево промолчало — тоже не знало, наверное.
*— Мао умер!
Первым эту новость мне сообщило Дерево ярким солнечным утром. Потом ее подтвердил монах, поднимавшийся в гору. Его лицо светилось от радости.
— Хотел купить рисового вина, чтоб отпраздновать это событие, но все вино уже разобрали! Одни всю ночь проплакали. Другие проговорили о том, что нападение Советского Союза теперь неминуемо. Члены партии попрятались за закрытыми ставнями. Но большинство всю ночь веселились и запускали фейерверки.
Я поднялась по лестнице в комнату, где молоденькая девушка лежала без сна и мучилась от страха. Я знала, что она — призрак, потому что лунный свет проходил через нее насквозь и слышала она меня с трудом.
— Не бойся, — сказала я, — Дерево поможет тебе. Оно подскажет, когда нужно бежать и прятаться.
Девушка внимательно смотрела на меня. Я присела на сундук в изголовье ее кровати и запела колыбельную — ту единственную, которую знала: про кота, что плывет на лодочке по реке.
Это был добрый год. Один за другим открывались храмы, в них звонили колокола. Теперь люди могли встречать Солнце и Луну как положено и праздновать день рождения Учителя нашего, Будды. Монахи снова стали моими частыми гостями, а число паломников доходило до нескольких дюжин в день. Толстяков приносили на носилках двое-трое носильщиков. Паломник на носилках! Такая же чушь, как паломник на колесах. Люди с куриными мозгами, которые еще верили в политику, кричали про четыре модернизации, про суд над бандой четырех, про доброго духа по имени Дэн Сяопин, который призван спасти Китай. Да пусть он устраивает хоть сорок четыре модернизации. Главное, чтоб не трогал мой чайный домик. Дэн Сяопин придумал такой девиз: «Богатство не порок» — и призвал всех обогащаться.
