Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…
– А что?
– Тебе лучше не знать, – сообщил Френсис. – Просто ешь и наслаждайся.
– Нет уж, – отрезал Максим, – сам ешь. Тогда передай вон те коричневые палочки… Если скажешь, из чего сделаны, – убью!
Глава 7
Евген насытился первым, установка по щелчку его пальцев и приказу нейроинтерфейса синтезировала легкое красное вино, неделю назад его в очередной раз объявили полезным и нужным для тех, кто хочет жить долго и счастливо.
Хвастливый лозунг «Умереть на бегу» и американский вариант «Умереть в своих башмаках» начали выходить из моды ввиду показушности, потому все производители товаров в первую очередь поспешно подчеркивают их необходимость для здорового образа жизни и непременного продления на радость себе и обществу.
– И что, – сказал Максим, усиленно стараясь не коситься на цветущую радостью Аллуэтту, – мы хорошо проводим время или как?
– Смотря откуда зреть, – ответил Евген. – С точки зрения интеллектуального меньшинства, к которому принадлежу я и еще несколько человек в мире, просто замечательно. С точки зрения Ани Межелайтис, яркого выразителя абсолютного большинства, мы просто придурки.
– Придурки, – согласился Джордж, – меняющие мир.
Он шевельнул над головой пальцами, словно показал кому-то рожки, стена напротив вспыхнула экраном новостей во множестве окошек.
Джордж небрежным жестом вывел одну на всю стену. Там сыпались сообщения, что правительства европейских стран наконец-то выделили дополнительные средства из бюджета, чтобы оплачивать крионирование всем желающим.
– Ну как? – спросил он с иронией. – Спохватились наконец!
– Ну да, – согласился Френсис, – когда крионирование оказывается почти ненужным или устаревшим.
Посмотрели на Максима, тот сказал рассудительно, он же не просто Максим, а заведующий лабораторией:
– А как иначе, народ только сейчас массово поверил в крионику. Раз уж появились сообщения о первых благополучных опытах по размораживанию теплокровных, то да, теперь можно рискнуть, как они считают, хотя какой теперь риск?.. Хотя уже видно по результатам, что подопытные полностью сохранили память, привычки и наклонности. Но если бы какое правительство выделило деньги на крионирование раньше, его бы сразу в шею без выплаты пенсии!
Джордж сказал с тоской:
– Вот только теперь начнут спешно строить добавочные хранилища, создадут комиссии по распределению фондов…
Максим покачал головой:
– Все равно массового перехода от погребения в земле или сжигания в крематориях не произойдет.
– Уверен? – спросил Евген.
– Полностью, – ответил Максим. – Дело даже не в религии. Большинство не в состоянии выйти из накатанной колеи. Как поступали деды, так, дескать, и мы…
Аллуэтта оторвала взгляд от экрана, она чувствовала, что, если заговорит, на нее будут смотреть, как на щуку, которую вытащил из проруби Емеля, но все равно сказала, чувствуя, как голосок вот-вот задрожит:
– Но количество желающих крионироваться сразу увеличилось на два порядка! Уж не тысячи, а миллионы готовы… А это значит, проблема с размораживанием примет несколько иные масштабы.
Максим смолчал; снова показалось, что у Аллуэтты нечто на уме, зато Френсис просто расцвел, как майская роза под теплым солнцем.
– Аллуэтта!.. Поздравляю с полноценным членством в нашем тесном коллективе высоколобых. Во-первых, ты пришла на работу в выходной, что делает тебя членом элитнейшего клуба, во-вторых, ты приняла участие в обсуждении на равных… Не завидую тому, за кого изволишь выйти замуж. Красивая, да еще и умная!.. Просто адова смесь.
Максим нахмурился, все дружно посмотрели на него и как будто в самом деле пожалели, хотя кто их знает, ценности и приоритеты меняются причудливо.
– Миллионы, – сказал он, – это разве много?.. Из десяти миллиардов, или сколько нас сейчас?.. Нет, мы еще не скоро скажем, что разумны. Что наконец-то разумны.
Аллуэтта смотрела исподлобья, предполагая каверзу, а Френсис, все уловив, сказал неожиданно мягко:
– Шеф прав, хоть и шеф, что удивительно… даже сейчас, когда строим коллайдеры, все еще руководствуемся инстинктами, и только инстинктами. Все у нас направлено на удовлетворение базовых инстинктов: продление рода, экспансия на новые территории эт сетера.
Она проговорила с опаской:
– А как иначе?
– Сперва перейдем, – пояснил Френсис, – на иную платформу. На кремний, металл или в волновые поля, это уже не так важно. Лишь тогда избавимся от древнего наследия животных… Да и то сомневаюсь, сумеем ли избавиться полностью? Или хотя бы в весьма значительной мере? Но все-таки, все-таки…
Евген сказал гордо:
– На меня не кивай, я уже сейчас почти сингуляр. Элитный, украинский!.. Ты вот за кого болеешь?
Френсис ответил равнодушно вежливо:
– Спасибо, я здоров.
– Я тоже здоров, – возразил Евген, – я спросил, за московский «Спартак» или киевское «Динамо»? У них завтра сшибка в финале!
– Ты нездоров, – ответил сухо Френсис, – давай отсядь от меня, а то еще заразишь.
Евген картинно изумился:
– Чем?
– Дуростью, – ответил Френсис сердито. – Дуростью почему-то легко заразиться, а вот умностью нет. Как думаешь, почему?
Громко заржал Георгий:
– Ну ты нашел у кого спрашивать… Он же пока дрозофильщик недобитый! Вот перейдет на мышей…
– Сам ты дрозофил, – сказал Евген. – Я вообще не понимаю, что было бы, если бы я был, скажем, в этом существе с разинутым ртом на той стороне стола, которое именует себя почему-то Георгием?.. Это было бы ужасно. Нет, это немыслимо, невозможно!..
Френсис фыркнул:
– Почему?
– Не знаю, – тоскливо, но с достоинством ответил Евген. – Только чувствую, что ну никак не мог быть в его глупом теле. Или вообще быть им. Я должен был оказаться здесь! И только здесь. В этом теле.
Георгий рассматривал его беззлобно, повернулся всем корпусом к Максиму:
– А вообще интересный вопрос… Я тоже иногда не понимаю, почему я именно здесь?.. И в этом времени?.. Я же мог быть в теле римского легионера или египетского раба на постройке пирамид!.. Но я здесь, на самом краю времени!.. Это слишком невероятное совпадение, чтобы позади меня миллионы лет, а впереди – ничего, чтобы именно я оказался на этом постоянно сдвигающемся острие времени!.. Нет, чего-то мы еще недопонимаем.
– Невероятно, – согласился со вкусом и Джордж. – Вообще невероятно, что при необъятности вселенной и времени мы оказались в этой вот точке.
– Вот именно, – воскликнул с жаром Георгий. – В этой, а не в конечной, когда все уже позади, как должно быть хотя бы по теории вероятностей, а мы бы только наблюдали пришедший к концу мир…
Джордж медленно проговорил, растягивая слова:
– А может быть, так оно и есть?
Аллуэтта прошептала Анечке тихо:
– О чем это они?
– Умничают, – обиженно сказала Анечка. – Образованность все хочуть показать!.. А мы как бы ничего не поняли, что значит – две дуры такие глазами хлопаем.
Аллуэтта шепнула еще тише:
– Пусть так и думают. Но мы же знаем, как на самом деле?
Анечка посмотрела на нее с подозрением, потом заулыбалась:
– Ну да, конечно!
На экране среди новостей мелькнула грандиозная панорама ВВЦ, которую старшее поколение все еще называет ВДНХ. Там затеяли полную реконструкцию, когда снесут все старинные помпезные здания, олицетворяющие мощь и достижения СССР, а выстроят вот это, смотрите, просто чудо, Православный Комплекс Приобщения к Иисусу.
Торжествующие телеведущие радостными голосами рассказывали о всенародном энтузиазме при известии о начале демонтажа последнего из знаковых примет режима сталинской эпохи, из-за которого Россия теперь вынуждена каяться перед всем миром до конца веков, величественнейшего из фонтанов «Дружба народов».
– Был там в детстве, – сказал Максим с непонятной ноткой в голосе, – там по кругу, как говорят теперь, представители всех республик того времени…
– А между ними, – подхватил Джордж, – проложены снопы золотой пшеницы и пучки конопли, основных сельскохозяйственных культур царской России и СССР. Я знаю, я же не русский, потому там был несколько раз.
Максим шумно вздохнул, а Георгий сказал мечтательно:
– Мир был чище…
– Еще бы, – сказал Френсис с иронией, – поля засевали маком и коноплей…
– И что? – возразил Максим. – Из мака зерна на лекарства и маковые пироги, из конопли самые лучшие веревки.
Евген подтвердил с готовностью:
– Куда прочнее льняных! У нас целые области коноплю выращивали! Никто и не знал, что это адский наркотик. Из нее еще бумагу делали, одежду, обувь, нитки, канаты и тросы… А семена ели… А что сейчас?
– Прогресс движется зигзагами, – сказал Максим. – Вперед, но с небольшими… маа-а-ахонькими скачками вбок и даже назад. Но все же…
– Ага, – сказал Евген, – махонькими. Ну да, совсем.
Дальше он заговорил, что не только мак и конопля, но из аптек исчезли безобиднейшие таблетки и микстуры, которыми привыкли пользоваться при простуде и кашле, но Аллуэтта дальше уже не слушала, присматривалась к Максиму.
