Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2010 №11
Расплывалось окружающее, предметы сливались с тенями, тени с мыслями, и как-то приглушенно звучал океан. Там, где мы оказались, этот бедняга ничем не мог помочь.
— Накручивай! Живее! — командовал хриплый голос.
Издалека донеслось механическое дребезжание. Тыр-р, тыр-р. Лебедка?
Нас растянуло по палубе и стало медленно поднимать в воздух. Тогда мы затряслись яростнее, слыша скрип навеса, — вдруг оборвется? Нас оторвало от пола. Я и мисс Н. почувствовали себя висельниками; петля держала хвост — не сорваться.
— На память, Джо, — сказал другой голос, — пару снимков.
Глаза ослепили вспышки, мерзкие, уродливые отпрыски молний. Когда сияние схлынуло, мы заметили толстый канат с крюком. Вот кто нас вытащил — зуб-одиночка.
Но я и мисс Н. не сдаемся: мы собрали в этом теле энергии всех течений, кто распутает клубок? Сейчас… Сделать вид, что присмирели. Вот: большая усталая рыба, безвольная, как плеть на гвозде. Господа, кто еще хочет сфотографироваться? Ты? Ну, давай… Ага, расслабился…
Хвать!
— Глуши ее! А-а-а!!!
Вычитаем из целого руку, ребра и литры крови. Получаем смертельное неравенство.
Гвалт встает над водой; люди суетятся. Разматывается трос, меня и мисс Н. сбрасывают и тщательно колотят — как будто скалкой сейчас раскатают. Кто-то всаживает в спину острое, расклинивая мышцы и хрящи.
Мы больше не можем.
Пучины сна.
Акушер вкладывает ребенка во чрево матери — и стихия принимает мое тело. Мне теперь легче дышать, зато труднее плыть. Волны ворочают мощный корпус с бока на бок, словно ветер, гоняющий мусор по пыльным переулкам. Гудят моторы-судна, доносится чья-то брань и крики чаек.
Непривычно.
Подхватить течение не в моих силах, холодная струя не стелется тропой, а презрительно плещет себе мимо, — почему?! Соль проникает в организм, свободно входит и выходит. Что-то разладилось в нашем теле, одном на двоих…
Нашем? Двое?
Мисс Н.?!
В моем нутре пусто: исчезли эти горячие сильные руки, сжимающие сердце. Больно колет разбившаяся на осколки сфера одной на двоих души. Сфера выпускает наши искры куда-то вверх, на палубу, в завернутые в полиэтилен контейнеры. На моих глазах наворачиваются слезы — нет! она же выпила их досуха! давным-давно, под кроной тополя туманной дали…
Я опять плаксивое ничтожество.
Только у меня нет набрякших век и позвоночного столба. Клятва расторгнута, мисс Н. покинула меня, и стихия мягко рокочет, приговаривает, что скоро приплывут такие, как я. С острым обонянием и манией величия. Они помогут мне раствориться, с легкостью, ибо нет более стального каркаса, великой страсти, нет моей богини шторма.
Прежде чем утонуть без всякой возможности пошевелиться, я вижу черно-белых людей. Рыбаки стоят, облокотившись на борт, и смотрят на меня, распластанного и беспомощного. В их глазах столько омерзения и страха, что воздух между нами начинает исходить паром, клубиться. Человеческие эмоции охватывают меня гигантским спрутом и тянут ко дну. Искры вылетают из дырявой души и парят вверх без оглядки, оставляя развороченное тело наедине с небытием.
Я презираю себя.
Презираю мисс Н., которая сотворила со мной это. Мы разделились, и мир вокруг не преминул измениться.
Мне нужно поскорее умереть, лелея надежду, что мисс Н. поздоровалась со смертью первой. Что она не заведет больше новых знакомств, не исказит черты человеческие. Разродившись однажды невообразимой Местью, мы должны скончаться в один день.
Реальность смазывается.
Мозг, не спеша выдернуть последние вилки из розеток, выдает предсмертное видение — персонально для меня, мелочного, гиперчувствительного мужчины, не прощающего обид.
Части целого, кусочки меня — плавники — покоятся в контейнерах. Они обложены льдом; их подадут в лучшем виде. Потому что я — деликатес. Я проделаю долгий путь. Суда, грузовики, оптовая закупка. Мясистые пальцы повара превратят меня в шедевр кулинарии. Я лягу между салатом и белым вином. Официант, покачивая холеной дланью, расскажет посетителям, что я — изумительное блюдо. Пальчики оближешь!..
То, что лежит у вас на тарелке, сэр, когда-то принадлежало во-от такой рыбине. Она бороздила этим океанские просторы, даже людей пожирала. А теперь ее отведаете вы, сэр, ха-ха!
Я бы посмеялся, подыгрывая официанту, но не могу. Я чувствую холод; видение пропитывается озоном.
Дочка этого «сэра», первый раз в жизни очутившаяся в ресторане, хмурит брови. Забавный подросток смотрит на мои плавники, и на глазах его наворачиваются слезы. Кажется, я и после смерти способен на кое-что. Заразить подростка плаксивостью — сущий пустяк.
Мой потусторонний мир содрогается, когда сидящая за соседним столом дама подмигивает этой хмурой девочке. Мисс Н. улыбается, проводит рукой по волосам, отбрасывая их назад. Официант продолжает нахваливать мои плавники, отец семейства его внимательно слушает, а девочка не отрывает взгляда от мисс Н.
Голоса, стук каблуков, хлопающие двери — все глохнет. Над рестораном резвятся молнии, нарезая вечер дольками.
Мисс Н. подходит к девочке и вытирает ее слезы горячей ладонью…
И очень серьезная девочка встает из-за стола. Она говорит официанту, что белых акул осталось всего лишь несколько тысяч. Что акулы — это небывалое сочетание хитрости и силы, лучший хищник, которого когда-либо видел свет. Девочка кричит на весь ресторан, обвиняет леди и джентльменов в преступном аппетите к редким видам животных. Мисс Н. скалит зубы и потирает руки. Мой умирающий мозг тщится дать ответ на то, каким образом она выжила.
А подсказка лежит на столе. Между салатом и белым вином.
Эта крохотная частица меня пронесла в себе и мисс Н.
Вилка срастается с розеткой, электричество исчерпано, мозг обрывает трансляцию на самом интересном месте. Я мог увидеть, как увольняют официанта. Как отец наказывает дочь, лишая ее кукол и карманных денег. Мог увидеть, как девочка сбегает из дома, бедствует, попрошайничает, пока не прибивается к тусовке хиппи. Слова и марихуана ее не устраивают; немного разобравшись в этой вселенной, потыкавшись там и тут, она примыкает к радикальным «зеленым». Она говорит «нет» предприятиям, загрязняющим окружающую среду. Она проводит демонстрации, распускает зоопарки и рушит системы.
Вернее, не только она.
Она и мисс Н.
О, я знаю: если любить мисс Н. очень сильно, со всей страстью молодой души, можно многого достичь.
Эта необузданная, неотразимая дама творит чудеса.
Она найдет лазейки. Она пробьется силой.
Неповторимая. Невозможная. Ненасытная.
Подруга жизни, ночной кошмар, бессмертная зараза — моя мисс Н.
Ненависть моя.
Алексей Рыжков
Нанолошадь Забайкальского
Рассказ
Первый табун спустя неделю передох почти весь. Остались две кобылки и красавец Вороной, ростом почти на полнанометра выше подруг. Петрович подкармливал оставшихся сахарным сиропом и мелко нарезанным клевером с лужайки около дома. Три дня он почти не отходил от самодельного наноскопа, разве только покурить на улицу да перекусить на кухню. Через три дня Петрович поскреб заросший щетиной подбородок и весомо изрёк: «Выжили-таки, сукины дети». Ещё через два дня одна из кобыл принесла жеребёнка. Петрович усмехнулся и увеличил норму клевера. А дальше пошло-поехало… Минуло полгода, и Петрович выделил из миллиардного табуна пару миллионов самых здоровых, крепких особей и приступил к обучению. Рефлексы у нанолошадей Забайкальского, как скромно нарек их Иван Петрович, были простыми — есть, пить, размножаться. Сконструированная Петровичем модель двигателя внутреннего сгорания использовала именно эти рефлексы. Толкая всей толпой поршень цилиндра, нанолошади получали пайку сахарного сиропа. На обратном ходу немного воды и мелко нарезанной травы. Надо добавить мощности? Без проблем. Небольшой разряд — и табун начинал двигаться резвее. Спустя неделю обучения Петрович промыл хорошенько двигатель своей «шестерки» и после небольшой модификации запустил в цилиндры размножившийся до десяти миллионов обученный табун. Как останавливать двигатель, он понял уже позже. Просто вываливал специальным рычажком добрую порцию еды, и довольные нанолошади оставляли поршни в покое. Мощность двигателя, конечно, немного упала. Да и следить за лошадьми приходилось, как за всякой живностью. Тут уже машину на месяц не бросишь — все передохнут. Зато на заправке Петрович больше не появлялся, и среди друзей начались пересуды.
Шила в мешке не утаишь — городок-то маленький и всего две заправки. Прошло время, и кто-то из соседей по гаражу заметил Петровича, сующего в карбюратор пучок сена. Сосед покрутил пальцем у виска и пошел дальше. Потом кто-то увидел Забайкальского, заливающего в двигатель воду, и тут уж началось. А началось с литра водки. Именно столько принес сосед справа в пятницу вечером. Акция, видимо, была спланирована заранее, потому как гости всё подходили, и каждый с бутылкой и нехитрой закуской. Через два часа Петрович сдался.
