Дорис Лессинг - Браки между Зонами Три, Четыре и Пять
Когда они взобрались по длинному ущелью на плато, Эл-Ит еще надеялась, что в этом районе страна все же снова признает ее. Но, увы, здесь этого не произошло. Тогда она решила, что это произойдет, когда она встретит кого-то из жителей: королеву узнают и поприветствуют. И вот появилась группа молодых людей на обочине дороги, они шли вверх, в город на холме. Эл-Ит замедлила ход, чтобы ее увидели и окликнули, как бывало всегда, но они ее, казалось, попросту не заметили. Юноши шли ей навстречу. Эл-Ит подождала, пока поравняется с ними, но они смотрели куда угодно, только не на нее, и по-прежнему смеялись и разговаривали. Королева окликнула их:
— Привет! Как у вас дела?
И услышала в ответ:
— Привет! Спасибо, ничего, и у вас, надеемся, тоже…
Эл-Ит поняла, что ее не узнали. Такого никогда не бывало до сих пор, и в глубокой задумчивости, теперь охватившей ее, королева и не заметила, как доехала до Андаруна. Она смутно замечала, что мимо проходят люди и не узнают ее, что конь замедлил ход, погрустнел — ему передалось настроение всадницы. И в свою столицу Эл-Ит въехала медленно, как будто опасалась встретить плохой прием или даже подвергнуться наказанию. У нее самой не было ощущения, что она — часть своего любимого королевства, бедняга чувствовала себя камнем на спине коня, мешком, грузом неудач, абсолютно чуждым элементом среди очарования улиц, дорог и садов Зоны Три. Ее страна не признавала свою королеву. Эл-Ит несла в себе нечто чужеродное — даже враждебное, но как так вышло — этого она не понимала! И при мысли, что ведь надо сперва отвести в стойло верного Йори, который теперь казался ей единственным другом, а затем вскарабкаться по широким ступеням и увидеться с сестрой, потом с детьми, которым она обычно уделяла много времени, когда не ездила по стране, Эл-Ит испугалась, что у нее не хватит сил пройти через все это. Она чувствовала себя самозванкой. А с Бен Ата она ощущала тяжелую и прочную связь, по которой к ней текли его мысли, вибрировавшие и звеневшие. Он ждал ее возвращения, и в то же время тосковал от беспомощности и отчаяния, зная, что жена точно вернется. Он был не со своими солдатами, а находился в ее комнатах, в павильоне. Сидел там один в глубоком раздумье. Или ходил из угла в угол. Бен Ата старался разуметь, осознать то, что надо было понять им обоим. И Эл-Ит должна быть рядом с ним. Но барабан молчал. Она это знала. Она слышала мягкий плеск воды в фонтанах. Она слышала крики и звон оружия — это шли воинские учения на равнине. Но барабан молчал. Хотя Бен Ата прислушивался и мечтал снова услышать его бой, как и она сама. И одновременно боялась его услышать.
Сама природа Зоны Четыре состояла в конфликтах, битвах и постоянном ведении войн. Во всех аспектах существования — сплошь напряжение и борьба; так что каждое чувство, каждая мысль в этой зоне несли в себе свою противоположность.
Когда Эл-Ит доехала до дворца, располагавшегося на центральной площади Зоны Три, она спешилась и, как всегда, посмотрела, кто же ждет ее на широких белокаменных ступенях. Но никто не ждал королеву. Она прошла к деревьям, где слуги всегда готовы принять коней от тех, кто прибыл из дальних регионов, и один из них взял у нее поводья Йори, но не приветствовал ее, как раньше, не узнав Эл-Ит. Он был вежлив, но абсолютно формально. Королева вернулась к ступеням, медленно поднялась, чувствуя, как юбка ее желтого платья бьет по щиколоткам. Не было еще такого, чтобы она поднималась ко входу во дворец и люди бы не бежали со всех сторон ей навстречу, — и из здания, и из парка позади него, и с других концов площади. И всегда с криком: «Эл-Ит, Эл-Ит приехала!» В глубокой тишине, казавшейся еще глубже от доносящегося с деревьев довольного воркования голубей, Эл-Ит поднялась по ступеням в помещения первого этажа, быстро прошла через них, — посмотрела, кто там работает, что происходит: ее сестра вела заседание Совета, с ней было человек двадцать. Никто не поднял глаз, когда Эл-Ит встала в дверном пролете, они обсуждали таинственное заболевание, постигшее скот в западных регионах, — итак, ситуация не улучшилась, пока не улучшилась. Хотя, конечно, все шло к тому. Сестра сидела спиной к Эл-Ит, но до сих пор это не мешало ей ощутить присутствие королевы и обернуться поприветствовать ее. Молодая девица, которую Эл-Ит хорошо знала, одна из тех сирот, которых она удочерила, наконец подняла глаза и увидела ее, но моментально отвела взгляд, как если бы ее тут вовсе не было.
Так что королева ушла, поднялась в свои апартаменты. Они были ярко освещены закатным солнцем, и Эл-Ит села у окна, купаясь в насыщенном желтом свете, но чувствовала себя только тенью, привидением. Эти комнаты, такие простые, светлые, приятные, которые она обставляла по своему вкусу — вещами, привлекшими ее формой или цветом, она всегда считала отражением своей сущности, в них ее личность раскрывалась и проявлялась с улыбками радости… но теперь сама утонченность обстановки, изящество мебели и безделушек отказывались принять хозяйку: она стала чужой и не соответствовала этому интерьеру. Вполне вероятно, ей вообще не следовало приходить сюда.
Эл-Ит поднялась на многоуровневые крыши дворца, погуляла там, полюбовалась, как в лучах закатного солнца вспыхивают отроги гор. Под ней лежала вся ее столица, где ей были знакомы каждая улица и каждый парк. Не было тут дома, площади, общественного здания, которых бы она не знала, — часто королеве были известны даже интерьеры во всех подробностях благодаря дружбе с обитателями, не говоря уж о фасадах, крышах, расположении окон, — так уж была устроена ее память. Но теперь Эл-Ит тут не приветствовали.
Она решила, что над крышами, на колокольне могла бы достичь той своей внутренней высоты, с которой так низко пала, и стала карабкаться все выше и выше по винтовой лестнице, встала на головокружительной высоте, на уровне гор и облаков и снежных шапок гор, где птицы пролетали совсем рядом, смотрела вверх в сторону просвета между гор, за которым ждали синие пространства, но при этом бормотала: «Далеко… Слишком далеко…». Эл-Ит не верилось, что совсем недавно она стояла тут, охваченная ощущением, что стоит только втянуться в эту лазурь — и она перейдет во что-то, доселе ей неизвестное и невоображаемое, чувствовала даже, что ей стоит лишь ступить с башни — и она побежит по сверкающим небесам, легче воздуха, и исчезнет в синеве, как исчезают облака под жарким солнцем. Теперь она несла тяжкое бремя и чувствовала себя загрязненной, она понимала, что не должна стоять тут, здесь не место для нее.
Быстро спустилась в свои комнаты, а там встретила сестру. Мурти удивилась. Она вовсе не ждала Эл-Ит. Обе были удивлены и огорчены. Раньше сестры всегда были в курсе того, что делает другая и где она в данный момент времени, даже если они находились в разных концах страны.
Эл-Ит села у окна, Мурти тоже села, но не рядом. Они внимательно оглядели друг друга, но с досадой, как чужие. До сих пор Мурти воспринимала сестру как бесплотное существо, воплощение огня и блеска, как фонтан, обновляющийся каждую минуту втекающими в него ручьями, теперь же это состояние было совершенно недоступным для Эл-Ит, и Мурти казалось, что из души сестры как будто ушел свет.
— Дети обо мне спрашивали? — робко поинтересовалась Эл-Ит умоляющим тоном.
И Мурти, вздрогнув от этого нового для нее просительного тона, с трудом вымолвила:
— Нет.
— Они не скучают по мне?
— О тебе говорят, как об умершей, Эл-Ит. — И Мурти наклонилась вперед и взяла сестру за руку, по старой привычке, чтобы снова ощутить ток, который всегда протекал между ними. И медленно выпустила ее руку, вздохнув.
— Скажешь им, что я не умерла, но скоро вернусь?
Через некоторое время живые добрые глаза Мурти опустились под взглядом Эл-Ит, и она ответила:
— Все теперь по-другому. Не знаю, почему. Эл-Ит, нам тебя трудно вспоминать. Тебе это понятно?
Острая тоска заставила Эл-Ит сдержать боль, и она не заплакала. Укротила тоску, чувство, которое было так непривычно в ее милой стране, где боль и страдания считались признаком болезни, и к ним относились с терпением, сочувствием, но решительно, не давая этим чужеродным эмоциям заразить окружающих.
Эл-Ит встала. Ярко пылавшее солнце заходило, улицы и переулки окутала тень, освещены были лишь вершины гор. Сюда, наверх, с улицы доносились крики, голоса: там, внизу — тепло, жизнь, энергия.
Эл-Ит прижала обе руки к животу, как бы стараясь их прикосновением не запачкать окружающих.
— Стало ли лучше у нас в стране? Животные все еще печальны? Они до сих пор тоскуют в одиночестве?
— Тоскуют ли они в одиночестве, ты спрашиваешь, Эл-Ит? — Сестры стояли рядом, но не так, как бывало прежде, когда они брались за руки и иногда прижимались друг к другу щеками, так что каждая чувствовала биение ритма жизни в другой, как в себе самой. Сейчас они стояли рядом, но не прикасались друг к другу, и глаза их говорили, но сдержанно.
