Александр Ермак - Жизнь по контракту
Ева протерла повлажневшие глаза:
– Еще несколько человек, знакомых мне по школе резерва АИК, ходят сегодня под разными категориями. У кого «D», у кого «C»… Нет, в целом жизнь не всех сделала сторонниками или противниками АИК. Дети выросли, и идеологические вещи быстро выветрились из их головок, заменились рациональными или прагматическими соображениями о семейной жизни, работе, пенсии… Кто-то по глупости стал работать в АИК, кто-то из-за карьеры, как Эраст. Ну, а кто-то разочаровался в Контракте… Взрослая жизнь, она же другая. Совсем другая…
– Другая, – согласился Герман и обнял Еву.
Они целовались, но недолго. Желание стало затягивать их глубже и глубже, прижимая друг к другу все теснее и все сильнее. Еще немного и чувство победило бы разум, но Ева оттолкнула Германа:
– Пойдем в лагерь, не будем больше его мучить.
Они вернулись, ощущая, что Эраст по-прежнему рядом, следует за ними по пятам…
А следующим вечером Ева вдруг потащила Германа вглубь леса, в самые заросли. Он жадно обнимал, целовал ее, не понимая. Она прошептала, сдирая с себя камуфляжную куртку, помогая раздеться раздевающему ее Герману:
– У Эраста и Анджея на это время назначена встреча с несколькими командирами отрядов. Его не будет с нами сегодня…
Это был сладкий, сладкий вечер. Накопившаяся страсть двух молодых любящих тел и душ выплескивалась снова и снова. Какое божественное, гибкое, сильное, страстное тело имела Ева. Это была настоящая женщина, не чета скучно-ленивой Ольге из сети кафе «Элефант». А про обкуренных Линду с Тильдой он даже и не вспомнил….
Когда они отдыхали, Герман рассказывал о себе. О погибших в автокатастрофе родителях – о переводчике-маме и бывшем летчике-отце, ставшим работником Комитета гражданских прав и свобод, а еще об Элике, вышедшей замуж за его друга Гиви, о Сэме, о начальнике Ароне, об острове и о бывшем штурмане Родионе. Рассказывал то, о чем не рассказал бы ни Анджею, ни Эрасту, ни даже под пытками в АИК. Но в объятиях Евы все говорил и говорил. И признался:
– Ты так похожа на маму. Не внешне. У нее тоже был очень сильный характер. Это невозможно представить, но она до конца оставалась с отцом. Только, когда умер он, отпустив ее руку, не приходя в сознание умерла и она…
Герман так давно не выговаривался. Даже ведь и Родиону мог сказать не все. Герман был мужчиной и не мог выглядеть в глазах другого мужчины немощным, говорить с ним о собственных слабостях. Ева была права – Герман и хотел быть сильным в ее глазах и нуждался в ее помощи. И она помогала, внимательно слушала, гладила его, целовала, иногда роняя капли слез на плечо…
Герману стало как-то легче, свободнее дышать, думать, и, наверное, действовать. И он вспомнил про Мирагоу. Хотел поделиться с Евой этой историей про дружный экипаж отца, но не успел. Они услышали невдалеке хруст ветки. Ева тут же взглянула на часы:
– Это он… Ищет нас… …
Они осторожно встали и оделись. Пошли к лагерю, обходя блуждающего между сосен Эраста. Неожиданно ветка хрустнула совершенно с другой стороны.
Герман и Ева переглянулись. Кроме Эраста здесь был кто-то еще?..
12. Горькая ночь
До выступления оставалось несколько дней. На предпоследний Герман запланировал тренировку без физической нагрузки, чтобы отряд немного отдохнул перед штурмом:
– Будут только тактические занятия по схеме АИК.
Отряд облегченно вздохнул. Все уже изрядно притомились от тренировок, и даже кто-нибудь нет-нет, да и бурчал, что уж слишком большие нагрузки им перепадают. Подобные разговоры Герман легко пресекал, безмилостливно заставляя недовольных отжаться пару лишних десятков раз или присесть столько же. К тому же «Сильная рука», все-таки переживавший, видимо, что чуть не расстрелял такого человека, запросто мог отвесить подзатыльник любому недовольному распоряжениями Германа. А рука у него была действительно сильная. Самая сильная не только в отряде, но и во всем лагере.
Новость о «легком» дне всех обрадовала, но Герман сказал:
– Зато сегодня будет очень тяжело.
Они провели в этот день совершенно обычные тренировки. Отряд все ждал каких-то особых нагрузок, но к вечеру, так и не дождавшись их, расслабился:
– Обошлось.
Не обошлось. На этот день у Германа были особые планы. Он не знал, сколько времени уйдет на штурм Агентства Исполнения Контракта, возможно тот и затянется. Поэтому хотел провести напоследок и ночную тренировку. Никого об этом не предупреждал. Не сказал даже и Еве, пожалев ее, решив дать ей спокойно поспать.
Ночью Герман тихо, чтобы не будить весь лагерь, поднял отряд. Выбежал вместе со всеми на поляну на краю территории, объявил:
– Ночная тренировка.
Раздался чей-то вздох разочарования и следом же – звук подзатыльника. И еще голос:
– Какая задача, командир?
Это был голос Евы. Кто-то все-таки поднял девушку, считая ее, видимо, из-за совместных дневных тренировок человеком их отряда. Ну, не возвращать же ее обратно в лагерь. Раз поднялась, прибежала, значит, сама хотела.
Герман объявил:
– Сейчас у нас ночной кросс по незнакомой местности: берегите ноги и глаза, тренируйте слух и зрение, ориентируйтесь по звездам, как учились. А потом будет обычная отработка входа в здание АИК и действий на этажах, но, как уже, наверное, поняли, в условиях ночи. Вопросы есть?.. За мной бегом марш!
И они побежали. По зарослям, по полянкам, по овражкам и болотцам… На этой ночной тренировке Герман хотел проверить и выносливость отряда, и то, как бойцы усвоили ориентирование без компаса и карты – по памяти, так, как их учил он, так, как его учил Родион. Зачем именно отряду нужно было умение ориентироваться по небесным светилам, он не мог точно сформулировать. На всякий случай, наверное. Или потому что он просто поделился с бойцами теми, в общем-то, немногими своими околовоенными знаниями, которые смог усвоить с помощью Родиона.
«Повезло нам», – думал он, глядя на яркие луну и звезды. Герман еще не знал, насколько им повезло…
Они выбежали на пост охраны лагеря, которая остановила отряд. Старший караульный сурово заметил:
– Никому нельзя выходить за территорию лагеря.
– Мы не выходим, а выбегаем, – пошутил Герман, но дальше заговорил серьезно. – Мы отрабатываем важное задание штаба. Анджей нам разрешил…
Старший караульный нахмурился в ярком свете луны:
– Что-то мы об этом ничего не знаем. Нас никто не предупреждал.
Герман сказал:
– Это срочная вводная, о которой не предупреждают заранее. Я – командир отряда и беру всю ответственность на себя. Можешь переписать всех выбегающих вместе со мной. Обратно мы будем через час-полтора и таким образом не нарушим особого распоряжения о выходе из лагеря не более, чем на два часа. А на входе в лагерь снова проверишь всех по списку.
Старший караульный махнул рукой:
– Ну, если вернетесь через час-полтора и если под твою ответственность…
– Под мою ответственность…
– Тогда бегите. А переписывать поименно я не буду, пересчитаю только…
Он потыкал пальцем в фигуры и сказал Герману:
– Вместе с тобой тридцать один.
Он кивнул:
– Так и есть – полный состав отряда.
Они выбежали за пост. Герман уверенно вел отряд по небесным светилам. Им нужно было сделать восьмерку и вернуться к посту другим путем.
Немного все-таки поплутали и к посту вернулись почти через три часа. «Придется объясняться», – думал Герман, командуя:
– Перейти на шаг.
Они подошли к посту, но на положенном расстоянии до него их никто не окликнул. Герман насторожился, остановил отряд и послал двух разведчиков вперед:
– Осмотритесь. Спят, что ли, черти?
Разведчики вернулись бледными даже в свете луны. Один из них – слесарь Карен сказал:
– Они не спят. Они…
– Ну.
Карен опустил голову:
– Они – мертвые.
– Что с ними?
Разведчики переглянулись:
– Никаких ран… Просто лежат, и никого вокруг…
Вместе с теми же разведчиками и Евой к посту подошел сам Герман. Действительно, все три постовых, с которыми они совсем недавно разговаривали, лежали на земле. Но лежали так, как будто их кто-то мучил перед смертью. Герман взял у одного из мертвых постовых фонарик, посветил, пытаясь обнаружить на телах какие-либо раны. Их не было.
Первый разведчик предположил:
– Может, отравились чем? Грибов не тех сварили?
Второй принюхался и заметил:
– А ведь пахнет здесь чем-то.
– Верно, – согласился Герман.
Он тоже почувствовал, что пахнет чем-то необычным, горьковатым.
– Это запан, – сказала Ева, также осмотрев тела, – распыляемый яд с горьковатым запахом, вызывающий удушье и оставляющий характерные пятна на теле. Глянь. И лучше бы нам уйти отсюда.
Герман осмотрел пятна, на которые фонариком указала Ева, и скомандовал:
– Всем назад в лес.
Они отбежали назад, пока не перестали чувствовать запах газа. Герман выстроил отряд:
