Алексей Притуляк - Пепельные цветы
- Не кричите на меня, пожалуйста, - затянул знакомую песню этот слизняк.
- Я не только кричать буду, - прошипел Маклахен. - Я тебе ещё и зуб выбью, щенок. Чёртов артиллерист!
- Не надо!
- Надо! - Маклахен пошёл к нему, качая головой, как отец, который намерен выпороть непослушного мальчишку. - Чтобы ты знал наперёд, как не слушаться хозяина отеля.
- Я буду, буду слушаться! - запричитал слизняк, прижимаясь к стене и бледнея. - Только не бейте меня! Я боюсь боли, очень боюсь боли!
- Как вы все мне обрыдли! - простонал Маклахен, подойдя и остановившись напротив, заглядывая в эти белесые от ужаса глазёнки, впитывая его страх. - Насекомые! Мелкие, гнусные насекомые! Вши! Вам бы только жрать, жрать, жрать...
Дурак трясся, как в лихорадке. Он был так бледен, что Маклахену показалось даже, что этот недоумок грохнется сейчас в обморок. Или обделается напоследок от страха и подохнет.
- Я не хочу есть! - причитал он. - Не буду больше есть! Не кричите. Пожалуйста.
- Не указывай мне, насекомое! - напирал хозяин. - Ничего, ничего... Скоро вы все передохните.
- Мне страшно. Я не хочу передыхать.
- Не наложи в штаны, - усмехнулся Маклахен. - Как ты мне противен!
- Я пойду в угол. Хотите? - по щекам идиота стекли две мутные слезы. - Я встану в угол, только не кричите на меня.
- Чего-о? - вытаращился на него Маклахен. - Да ты окончательно спятил за эти дни, точно тебе говорю. Вошь бесполезная. Ты бесполезная вошь! Зачем только тебя земля носит, бестолочь!
Ллойд, плача, упал на колени.
- Папа! - вскричал он. - Папочка, не говорите так! Я буду хорошим! Честное слово буду хорошим!
- Чего? - оторопело отшатнулся Маклахен. - Да ты совсем... того... Папа... Совсем того! Папа... Совсем... Какой я тебе папа, придурок! Фу ты!.. Сгинь!
- Ну где же ты, милый? Мы ждём! - в дверях появилась Беатрис. Увидев стоящего перед Маклахеном на коленях Ллойда, она бросилась к нему, опустилась на пол рядом, прижала его голову к своей груди.
- Что? Что, мой милый? - гладила она придурка по волосам. - Что случилось? Что он тебе сделал? Не бойся, мой сладкий, не надо, я не дам тебя в обиду.
- Я не буду! - забился в истерике идиот. - Я не буду больше есть! Я стану хорошим, уверяю вас!
- Чокнутые! - пробормотал Маклахен. - Вы все здесь спятили.
- Уйдите, мерзкий вы человек! - повернулась к нему Беатрис.
Маклахену показалось, что она сейчас бросится на него.
- Чего-о? - протянул он, раззадоривая себя, приводя в ярость. Но что-то внутри него оцепенело и никак не хотело завестись, раскачаться.
- Уйдите, умоляю вас! - она чуть не плакала. - Он же с ума сойдёт от страха!
- Плевать, - отозвался Маклахен. - С ума сойдёт... Да он с него сошёл ещё когда родился.
Он постоял с минуту, глядя на эту парочку, раскачиваясь с пяток на носки. Потом бросил:
- Будь вы прокляты! Как вы мне все противны!
И вышел в тёмный коридор.
Едва не разбив лоб о стену, ничего не видя перед собой и только бормоча что-то под нос, дошёл до заветного окна. Кое-как уселся на стул.
- Папа... Совсем спятил... - прошептал он, глядя на маяк и не видя его во мраке. - Какой я тебе... Чёрт те что!..
А в груди его клокотало и сипело при каждом выдохе, и откашляться не получалось.
Будь вы прокляты! Всё равно вы раньше сдохнете!
Папа...
Умалишенец.
21. День двадцать первый. Беатрис
Ребёнка утешить проще. А мужчину, даже любимого, - задачка та ещё. Приёмы, наработанные на ребёнке, почти наверняка не сработают. А если опыта вообще нет никакого, по причине отсутствия детей...
Мужчинам в этом отношении проще: опыт утешения женщин они приобретают уже на ранних стадиях знакомства, а потом только поддерживают и развивают...
Не смешно.
Любимому плохо, страшно, а Беатрис тут мысленно зубоскалит. Нехорошо это...
И всё-таки, ей в этом плане повезло, потому что она примерно знала, как утешить ребёнка. А чем её милый так уж отличается от...
Тьфу на тебя! Какая же ты..!
- Тише, мой хороший, тише... - убаюкивала она Ллойда. - Что он тебе сделал? Он ударил тебя? Противный, мерзкий тип!
- Не говори так, он услышит, - плаксиво прошептал ей в шею Ллойд.
- Пусть слышит.
Она повернулась к двери, за которой скрылся хозяин:
- Мерзкий, противный тип!
- Нет! - в панике крикнул Ллойд, пытаясь зажать ей ладонью рот. - Умоляю, не надо! Он будет сердиться. Он вернётся и поколотит нас.
- Да пусть только посмеет!
- Он будет ругаться. Не надо, Беатрис!
- Тш-ш-ш... Тише, мой милый, тише. Я не дам тебя в обиду, поверь мне. Я... я покусаю этого подлеца!
Под её поцелуями, поглаживаниями и тихим шёпотом Ллойд постепенно успокаивался. Он перестал дрожать и всхлипывать, как в приступе лихорадки. Он положил голову ей на плечо, а она гладила и перебирала его волосы.
- Давай уедем отсюда? - произнёс Ллойд
- Уедем?.. Куда же мы можем уехать, милый? Увы, на этом острове нам, кажется, придётся провести ещё не один день.
- Ну, тогда — уйдём. Хозяин говорил, что где-то на острове есть брошенная деревня. Мы станем там жить. Вдвоём. Найдём подходящий домик и... Я починю его, если он окажется слишком уж... Ты будешь создавать уют. Я стану рыбачить, охотиться и собирать ягоды. Наверняка на острове растёт малина, ты любишь малину? Или смородина. Но смородину я не люблю, - Ллойд всё больше воодушевлялся картинами, которое рисовало ему воображение, забывал о Маклахене; глаза его смотрели в фантастическую даль и улыбались. - А когда я буду возвращаться с охоты... или с рыбалки... ты будешь встречать меня поцелуем и окликать нашу дочку: «Эй, Карис, беги сюда скорей! Папа пришёл, добытчик наш!» Она прибежит, вся такая радостная, пахнущая малиновым вареньем и свежими булочками... Я подниму её на руках, прижму к себе. И мы будем счастливы. Втроём. А?
- Милый, милый... - Беатрис незаметно смахнула повисшую на ресницах слезинку. - Я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю. Давай уйдём, а?
- Это было бы прекрасно, - грустно улыбнулась Беатрис, целуя его щёки. - Я очень хотела бы поскорей остаться с тобой наедине, в нашем собственном доме. Родить тебе дочку и назвать её Карис. И чтобы мы были счастливы... Но пока... пока это невозможно, мой хороший, увы. С этим придётся повременить. Совсем недолго, надеюсь. А сейчас... Сейчас пойдём пускать петарды? Липси и Гленда, наверное, совсем заждались нас. Они уже замёрзли — на улице довольно холодно.
- Петарды! - оживился Ллойд. - Хозяин хотел отнять их у меня. Но я не отдал!
- Молодец, мой хороший. Я горжусь тобой.
- Правда?
- Ну конечно правда, глупый!
Он быстро поднялся, подхватил её под руку.
- Идём! Скорей! Это будет салют в твою честь. В честь Беатрис — моей любимой и самой прекрасной женщины на свете!
22. День двадцать первый. Шон Деллахи
У смерти особый запах. И этот запах Деллахи хорошо знал. Поэтому, едва войдя в бельевую, где жила Джайя, он сразу поморщился и замер, глубоко вдыхая ещё сохранившийся здесь особый запах стираного белья, мыла и дерева.
Несколько сушилок стояло вдоль стены. Другую стену от пола до потолка занимали стеллажи, на которых лежали простыни, наволочки, одеяла, матрацы и ворохи разномастного белья непонятного назначения.
Джайя устроила себе лежанку на широкой скамье, стоящей под окном. Окно сейчас было занесено толстым слоем пепла и снега, едва пропускало внутрь свет.
Деллахи без всякой надежды найти что-нибудь облазил всё помещение. Потом открыл тощую дорожную сумку.
Юбка... три кофты... бельё... пара гребней... монисто...
Следов крови не было.
Он почти не сомневался, что не найдёт здесь никакой записки. Джайя и писать-то, скорей всего, не умела.
Разумеется, деваться цыганке было некуда. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что если Джайи нет в доме, значит её нет и в живых. Но только теперь, по тому особому запаху, Деллахи совершенно точно определил, что цыганка мертва. И почти уверен был, что её убили. И ни секунды не помедлил бы с ответом, если бы его спросили, кто убийца. Он бы даже, не сомневаясь ни минуты, списал на Маклахена и Меган. Зачем этому человеку больная лежачая жена — какая от неё польза? Вошёл к ней, придавил спящую подушкой... А, Маклахен? Ведь переправил жёнушку свою на тот свет? Мразь.
Наверное, здесь, на острове можно избежать разных формальностей. Можно довольствоваться подозрениями и чутьём — достать пистолет, пойти и разнести Маклахену башку.
Можно?..
Можно.
Ну, а если этот деревянный Маклахен не причастен?
И вообще... Суета это всё. Смерть — вон она, за окном. Пялится на на них на всех своими серыми глазами, ждёт. Недолго ждать ей осталось. Она бы и больше ждала, с её-то терпением — сколько надо, столько и ждала бы.
Ну и ладно...
Вышел из бельевой, тихонько притворил за собой дверь и отправился в гостиную.
Там было пусто. Стоял только слабый, почти неуловимый запах духов Беатрис. Значит, вышла она отсюда не больше минуты-двух назад.
