Андрей Дмитрук - Имбики
В конце концов, стало понятно, что команда на бывшем экскаваторе, теперь носившем название «национальный танк», направляется в город, на соединение с частями войск, непосредственно подчинённых вождю, а также с отрядами добровольцев вроде их собственного. (Первые состояли из специально отобранных здоровых юношей, нёсших нечто вроде воинской повинности, а вторые — из крестьян, рыбаков, лесорубов, испытавших патриотический подъём чувств.) Поскольку ожидается десант с Ранарити (так говорят имбики), очевидно, боевиков вместе с солдатами посадят на моторные баржи и повезут через пролив, к ранаритийскому берегу, чтобы внезапной атакой предупредить подлую вылазку врага.
Из того, что я у себя дома узнал об истории архипелага, никак не явствовала страсть вождей большого острова к войнам; наоборот, под скипетром тамошнего владыки все острова жили мирно и процветали, как никогда. Но выкрики хмельных «лемуров» резко противоречили этой идиллии: «Да они там спят и видят, как бы нас опять сделать своими рабами!» — «Они всю жизнь только и делали, что захватывали чужие земли…» — «Сами ничего не умеют, вот и заставляют других на них работать». Старейший из «лемуров», массивный, седобровый, с гранатами вокруг пояса и кинжалом за сапогом, выдал следующее:
— Ну, ничего, имбики им покажут, с какого конца банан едят!
Ага! Тут мне просверкнул новый смысл происходящего, и я поспешил всунуться между их возгласами:
— Ребята, а почему имбики на вашей стороне? Им что, Ранарити не нравится?..
Ответил тот же седой, с ритуальными шрамами на чугунном лице, боевик. И, пока он говорил, я понял: старик сумбурно, тяжело пьян. Он не покачивался — долгий опыт брал своё, — но, туманно глядя и буквально выталкивая непослушным ртом слова, вымолвил:
— Почему не любят? Очень даже любят. Да вот только они не нравятся ихнему вождю. Туда, понимаешь, сунулись раньше, чем сюда… а он им — от ворот поворот.
Сведения о том, что «учители из таинственных глубин бытия», появившись в нашем мире, первым делом проникли на Ранарити, — такие данные и вправду к нам поступали. Но — смутные, не подтверждённые. «Лемур» же говорил, морща низкий лоб:
— Понимаешь, почему королевство крепко стояло? Там шахты есть… ну, сейчас, может, заброшенные, а раньше — ого-го! От них и сила была. Копали — и продавали всему миру. А они решили, что и до сих пор там есть чего копать… а что? Им виднее.
— Какие шахты, угольные?
— Хрен тебе угольные. Вроде оно для этих идёт… для бомб! Ну, знаешь.
Я знал. Это мы знали ещё из школьной географии. Ну, скорее, — кто любознательный, знал из внешкольной. Никелевые руды, чрезвычайно богатые кобальтом. Их добывали на Ранарити, но однажды запасы сочли исчерпанными. Это было одной из причин распада королевства. Неужто имбики разглядели новые богатые залежи? Но почему именно для бомб? У кобальта много сфер применения. Должно быть, тоже просочилось от «учителей». Да, эта новость — всем новостям новость.
Внезапно седой боевик умолк, не окончив фразы. Схватился за горло. Я подумал было, что ему требуется срочное причащение из фляги, — но «лемур» громко заклокотал. В углах его рта показалась пена. Странно затанцевав, затоптавшись, старик упал на спину. Я рванулся было к нему — помочь, поднять, — но, неожиданно сильно, будто клещами, схватив за локоть, меня удержал Папалоа. Не дал он и использовать камеру: «Это нельзя снимать, сэр, вас убьют!..»
«Лемур» всё слабее, всё медленнее корчился на мостовой, пытаясь то согнуть ноги в коленях, то простереть дрожащую руку. Никто не помогал упавшему. Наоборот, умолкнув и насупившись, добровольцы отошли от него. Мне показалось, что они испытывают не столько сожаление или страх, сколько некое неудобство: надо же, какой позорный случай! По крайней мере, это сквозило в их переглядывании и перешёптывании. Куда и дружелюбие девалось: сбившись между телом старика и своей машиной, все сумрачно косились на меня.
«Не надо, сэр, поверьте: ничего не надо делать, это нас не касается», — дрожа всем телом, бубнил Папалоа. Меня мало интересовал его лепет: я уже представлял, как вот сейчас любой из этих мужиков, только что пивших со мной заправленную спиртом номору, вскинет свой автомат, и. Не в силах сдвинуться с места, я стоял и глядел на них, на их угрюмые лица, пытался вслушаться в тихие переговоры. Вероятно, я очень побледнел. Но магнификанцы не разбираются в оттенках белой кожи.
Перестав биться, старик вытянулся и одеревенел. И тут же прочие «лемуры», не сговариваясь, деловито шагнули к телу. Мигом были сняты с пояса гранаты, вынут кинжал из-за сапога, забран автомат. Вслед за тем добровольцы обшарили карманы мёртвого, добыв оттуда некий жетон и несколько денежных бумажек, каковые тут же были поделены между двумя-тремя старшими.
И тут некий подсознательный зов заставил меня обернуться к кабине.
Почему-то раньше она вовсе не интересовала меня, тем более прикрытая глухим железом с горизонтальными щелями под козырьками. Теперь же — притянула однозначно. Непостижимым образом, сквозь металл я ощущал чьё-то присутствие. На меня смотрел водитель «национального танка». Никогда я не испытывал ничего подобного: из прорези, полной тьмы, веяло холодным любопытством, смешанным с острой неприязнью… и, пожалуй, с опасением. Возможно, тому, незримому, не хотелось рисковать, убив корреспондента газеты, пользующейся мировой известностью. Исключительная осторожность, да.
Затем мне почудилось, что смотрит не одна пара глаз.
Господи, вот бы с ним познакомиться, возопила во мне профессиональная страсть, — какой был бы очерк, какие фото! Ведь пославшие меня на Магнифико более всего надеялись, что я раскрою тайну пришельцев. Кобальт кобальтом, однако — «интервью нашего собственного корреспондента с представителем внеземной цивилизации». Блеск!
Но затем, и очень скоро, возобладало другое желание: чтобы поскорее убрался отсюда этот чёртов драндулет, даже ценой качества будущей статьи. Что будет дальше, что я ещё увижу на острове перед обратной транспортировкой, назначенной сегодня на вечер, — Богу ведомо. Но сейчас.
Словно получив неслышный сигнал, «лемуры» преспокойно грузились обратно в кузов. Нашёлся кусок брезента, в который завернули труп — и без всякого бережения перебросили через борт. Теперь они вообще не замечали нас с Джоном — а может быть, пришло распоряжение не замечать; и только один щуплый, косоглазый доброволец робко помахал на прощание.
Понятное дело, нам и в голову не пришло попросить их зацепить «шевроле» тросом или хотя бы подвезти нас до города.
Зачихав, выплюнув струи дыма, «танк» стронулся с места. Покатил, качаясь с боку на бок. Сквозь лязг и скрежет пробилась песня, ныне носившая печать тоски и растерянности. А может быть, мне лишь так показалось — и мужики, управляемые из кабины, уже забыли о гибели товарища?
Злой народ, ранаритяне,
Чужды нам, как марсиане:
Им нас не запугать!
Пусть не лезут к нам с оружием,
От того лишь будет хуже им…
Мы снова остались ждать того, кто выручит и поможет добраться до столицы.
