Олег Овчинников - День Барсука
– Да, конечно, кое-какие мелочи, вроде твоей реакции на мое предложение поужинать или варианта контрольной, который мне достается. Именно эти мелкие различия и оставляют мне надежду.
– На что?
– На то, что когда-нибудь произойдет радикальное изменение, после которого временная петля, в которую меня угораздило угодить, разорвется. Кроме того, никакому прогнозированию не поддаются мои собственные поступки. Поэтому я каждый день решаю, бриться мне сегодня или нет, ехать в институт или не ехать. И все равно бреюсь. И еду. И решаю эту осточертевшую контрольную, хотя уже почти не надеюсь узнать когда-нибудь результат.
Отчаяние, скрытое в его словах, тронуло ее. А что, задумалась Лариса, если бы не Ленечка, а она сама надолго задержалась в одном дне как в застрявшем лифте? Как бы она себя повела? Во всяком случае не стала бы истязать себя ежедневным бритьем и институтскими занятиями! Скорее уж шлялась бы целыми днями по любимым московским улочкам, пересмотрела все фильмы в кинотеатрах, посетила все бутики и кафе. И не ограничивала бы свое меню горсткой риса и овощным салатиком! Ведь если никакого завтра не будет, к чему следить за фигурой? И за внешностью, ведь – внимание! – старость не наступит никогда!!! Жаль только погода сегодня не сказать чтобы «самое то», девятое сентября выдалось слякотным и промозглым. Лучше бы было застрять в каком-нибудь летнем дне и не здесь, а где-нибудь поближе к коралловым атоллам, но и в московской ранней осени есть свои прелести. И если уж этот день стал для тебя последним, то прожить его следует соответственно: взять от жизни все и не задумываться о последствиях!
Да, прервала поток собственной фантазии Лариса, все это хорошо – для нее, юной, привлекательной и успешной. А как быть Ленечке, нескладному, некрасивому и за всю жизнь не получившему не то что письма – короткой записки от так называемых «женщин»?
Она подняла на него взгляд, в котором зависть смешалась с сочувствием как мартини с тоником в ее любимом коктейле (хотя, в отличие от коктейля, взгляду заметно недоставало льда), и спросила:
– А… зачем так себя истязать? Не проще расслабиться и попытаться получить удовольствие?
– Я и пытаюсь, – разглядывая свои ладони, признался он.
– И я… твое очередное удовольствие? – понимающе улыбнулась Лариса.
А что? Проинспектировав все кинотеатры, бутики и кафе, она, пожалуй, тоже занялась бы поиском своей второй половинки. Или трех четвертушек. Или семи осьмушек – чего стесняться, если назавтра все равно все забудется? Но она, присматривая очередного партнера, по крайней мере не поленилась бы адекватно оценить свои шансы. Эх, бедный, бедный Барсучок…
– Ты мой путь, и истина, и жизнь. – Ленечка прямо посмотрел на нее. – Это из Библии, цитата… Ты знаешь, я долго думал, какой во всем этом смысл. Почему именно я остался во вчера, когда все остальное человечество привычно шагнуло в завтра.
– И что решил?
– Я думаю, это такое испытание. Лично для меня. Путь в завтра мне заказан, потому что у меня остались какие-то незавершенные дела еще сегодня.
– Незавершенные дела… – повторила Лариса. – Так обычно перед смертью говорят. А вдруг… – начала она и замолчала, напуганная собственной догадкой. Затем все-таки решилась продолжить: – А что, если ты не можешь жить дальше, потому что именно сегодня должен умереть? Ты не пробовал как-нибудь?..
– Самоубиться? Как в «Зеркале для героя»? Я думал об этом… А ты бы на моем месте попробовала?
– Еще чего!
– Вот и я пока нет. Но если ты мне не поможешь, придется попробовать. Только я пока не решил, каким способом уйти из жизни. Броситься ли под колеса метропоезда, прыгнуть с моста или попросту погибнуть от передозировки…
– …сосисок! – подсказала Лариса, поморщившись. – Может, хватит пафоса? «Погиб поэт, невольник миски, сражен отравленной сосиской», – экспромтом продекламировала она. – И потом, перестань уже меня шантажировать! Говори прямо, какой помощи тебе от меня надо?
– Погоди, я как раз к этому подхожу. Умереть было бы слишком просто и, скорее всего, глупо. Меня же не оставляет мысль, что я должен сделать что-то правильное. Оттого и вожусь каждый день по полчаса с бритвенным станком, и трясусь в трамвае по дороге в институт, и раз за разом вписываю окружность в основание усеченной пирамиды – потому что все это правильные поступки. Понимаешь? Не самые приятные, но правильные. И все-таки те неведомые силы, что задержали меня здесь, явно ждут от меня чего-то другого. Тоже правильного, но более важного и, наверное, сложного. Я должен чего-то добиться, прыгнуть выше головы, стать лучше.
– Как можно стать лучше, если каждый день начинаешь с нуля? – возразила Лариса.
– Не совсем с нуля. У меня же остаются воспоминания, и приобретенный опыт, и кое-какие навыки.
– Навыки?
– Угу. Хочешь, на шпагат сяду? – неожиданно предложил Ленечка.
– Ты?! Хочу!! – с восторгом согласилась Лариса.
В самом деле, Ленечка, которому не жалко потратиться на ужин в приличном ресторане – это одно, но он же, сидящий на шпагате, – абсолютно другое. Ведь она собственными глазами видела, не далее, чем на прошлой физкультуре, как он висел на перекладине. Ни дать ни взять приговоренный декабрист. Нет, во всем, что касается физической культуры, Барсуков был безнадежно, чудовищно бескультурен!
Не обращая внимания на окружающих, Ленечка вышел из-за стола, сложил руки на боковой валик дивана и, скрипнув подошвами, разъехался ногами. Не сказать, чтобы легко и грациозно, но опустился до самого пола и даже звякнул чем-то металлическим по клетчатому мрамору, наверное, ключами в кармане джинсов.
Наградой ему стали несколько вялых хлопков со стороны трех скучающих девиц-переростков, чей столик украшал одинокий полупустой бокал с тремя искусанными соломинками. Вероятно, ленечкину эскападу девицы сочли за продолжение циркового представления, начатого нашими меньшими братьями. Хотя, по мнению Ларисы, Барсуков на шпагате – это намного круче, чем «пашикашинские» гномики, танцующие на столе.
– Неплохо! – не удержалась она от похвалы.
– Пустяки, – отмахнулся Ленечка, бережно подбирая себя с пола. – Каких-нибудь полгода ежедневных тренировок.
– А на руках пройтись слабо? – подзадорила расшалившаяся Лариса, но Ленечка не разделил ее задора. Вместо ответа он раскрыл рюкзак, достал из одного из 112-ти карманов какой-то листок и протянул ей. На узкой полоске бумаги крупной прописью было написано: «А НА РУКАХ ПРОЙТИСЬ СЛАБО?»
– Видишь? – спросил Ленечка. – Я знал, что ты это скажешь.
– Знал?.. – глупо повторила она. – А… что я сейчас скажу?
Этот ответ он не доверил рюкзаку, припрятав в нагрудном кармане.
Новый клочок бумаги и новая надпись: «НЕ ЗНАЮ ТОЧНО, НО ОЧЕНЬ НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ СКАЖЕШЬ: ДА!»
Он ждал ее реакции, не моргая. Даже узкие глазки его на время расширились и перестали масляно блестеть.
– А… – беспомощно начала Лариса.
– Может быть, хватит проверок? – голосом, полным спокойной усталости, спросил он.
– Может быть… – согласилась она.
– Теперь ты веришь мне?
– Да.
– Ты – лучшее, что я видел в этой жизни, – честно и без тени пафоса признался Ленечка. – Ты – то, чего я больше всего хочу добиться. И если не ты моя цель, то я не знаю… Тогда мне, наверное, действительно придется попробовать что-нибудь суицидальное.
– Конкретней, пожалуйста! Что я должна… Чего ты хочешь от меня?
– Побудь со мной, – попросил он. – Просто побудь. Честное слово, я пальцем тебя не трону. – В подтверждение чистоты намерений пухлые ладошки убрались под стол. – Я надеюсь, что если ты будешь со мной в тот момент, когда календарь обычно дает сбой, все пройдет, как надо. Как правильно. Думаю, одного твоего присутствия будет достаточно.
«А если не будет?» – с внутренней усмешкой подумала Лариса, которую уже начинала утомлять эта его «правильность». И, выпустив усмешку наружу, уточнила:
– Просто побыть? До шести утра? – Пожала декольтированным плечом. – Ну хорошо, тут совсем недалеко «Прыг-Скок», там до первого метро никого не выгоняют. Посидим или… попрыгаем?
– Ой, нет, – спохватился Ленечка. – Мы же не в кино. В моем случае момент смены дня не связан с конкретным временем. Сбой происходит не в полночь и не в шесть утра, а именно тогда, когда я засыпаю. Или просыпаюсь. Короче, во сне. Я пытался обмануть систему, вообще не ложась спать, и доживал таким образом до десятого и даже одиннадцатого сентября. Но в конце концов засыпал и снова оказывался в девятом.
– И ты хочешь, чтобы, когда ты сегодня заснешь, я просто была рядом? – недоверчиво уточнила Лариса, выделив слово «просто».
– Да! Так ты согласна?
Его глаза впивались взглядом в ее лицо, а на коже лба, ноздреватой и влажной после ужина и волнующего разговора, плясало отражение пламени стоящей на столе свечи.
Какой же он все-таки неприятный, подумала Лариса. Хотя сама по себе попытка, нужно сказать, недурна. И накормил, и удивил, и даже очень… По крайней мере услышала она совсем не то, что рассчитывала, соглашаясь на его предложение «где-нибудь перекусить».
