Игорь Саенко - Кадар
А потом…
Потом глаза Цугенгшталя закрылись навсегда.
По молчаливой договорённости жители города, облучая по плану этот участок леса, дерево доктора обходили стороной. Ни у кого не подымалась на него рука. И дерево разрослось – и вширь, и ввысь, словно платановая роща…
В этот момент, чмокнув последний раз, стих биогенератор. Я сел и критически осмотрел ногу. Что ж, работа получилась превосходная. Даже основной биогенератор не справился бы лучше. Любуясь, я несколько раз согнул и разогнул ногу в колене. Пожалуй, обошлось без дефектов.
Я сложил инструменты обратно в сумку, оставив только нож, потом, раздвигая липнущие со всех сторон ветви-щупальца, встал. То ли действие тонизирующих таблеток ещё продолжалось, то ли силы действительно полностью вернулись ко мне, только чувствовал я себя превосходно.
Итак, подведём итог.
Я – Корд.
Я – в лесу.
Я знаю, почему я в лесу.
И я знаю, что мне сейчас делать.
Довести начатое до конца. Я должен похоронить Кипа. И не ради того, чтобы успокоить не в меру разыгравшуюся совесть. И не ради того, чтобы кому-то там, пусть даже и самому себе, что-то доказать. Нет. Просто… Просто не могу я сейчас иначе. Да, я убил своего друга, убил предательски, можно сказать – из-за угла, но… Что-то я всё-таки должен для него сделать. Нет, не ради того Кипа, что, наверное, носится сейчас по всему городку, как дебильный телёнок, не ради него, а ради вот этого, ради этого вот Кипа, что лежит сейчас неподвижной глыбой в полотняном мешке. Лежит, как укор, как немой крик, как улика, на которую невозможно смотреть.
И пусть меня проклянут мои же друзья, пусть я сам вскоре стану жертвой, пусть сожрут меня деревья, но я сделаю, сделаю то, что должен сделать. Сделаю, несмотря ни на что.
Я это сделаю, сделаю!
Ведь он так любил лес.
Я опустился на корточки и принялся ножом копать могилу.
Почва была мягкой, податливой, как масло или студень. Нож входил в неё легко, без всяких усилий, но толку от этого было мало. Едва я выкапывал ямку, как почва начинала густеть, липнуть к лезвию ножа комками, превращаться в вязкую клейкую слизь. Ничего у меня не получалось. Но я не сдавался. Раздирая в кровь пальцы, пытался разгребать почву руками. Матерясь, колол её ножом, и мне казалось, что я колю живую плоть.
И всё равно, я тебя одолею. Одолею, несмотря ни на что. Даже если понадобится здесь умереть. А всё потому, что некуда мне уже отступать. Я и так уже пал достаточно низко, на самое дно, когда… когда убил. А ещё потому я одолею тебя, почва, что ты – всего лишь ничто, всего лишь сыворотка, биосубстанция, лишённая способности мыслить, я же – человек, человек мыслящий, разумный, от века предуготованный тобою владеть…
Почва, однако, была со мной не согласна.
Видимо, по вопросу господства у неё имелось собственное мнение.
Я совсем выбился из сил, и прошла, казалось, целая вечность, но выкопанная мной ямка едва ли вместила б в себя даже кулак. Я выпрямился. В голове мелькнул малодушный помысел, а не слишком ли я тут усердствую. Может, бросить всё, уйти, пусть лес сам решает, принимать ему эту жертву или нет.
Но помысел этот промелькнул и исчез, не найдя пищи для роста, разбившись о мою непреклонность.
Я только крепче сжал зубы и снова наклонился над почвой. За те несколько секунд, что я отдыхал, ямка исчезла. Прелые листья, гнилые ветки, трава, прочий разнообразный мусор, стремительно теряя очертания, расплывались и краснели. Я едва успел, подхватив сумку, отскочить в сторону. Укрывшись за стволом дерева, я наблюдал за тем, что происходило сейчас на поляне. Ярко-красный, в синюю и зелёную крапинку ковёр неправильной формы с рваными неровными краями находился сейчас там. В самом его центре лежало тело несчастного Кипа. Потом по ковру прошли волны лёгкой ряби, его края стали загибаться кверху, обволакивая полотняный мешок. Вскоре там остался только крапчатый продолговатый холм.
Я перевёл дыхание.
Кажется, лес принял жертву.
Кажется, принял.
Что ж, я ведь именно этого и хотел.
Пожалуй, делать мне больше здесь нечего. Надо уходить. Прочь.
Прочь от этого места, с которым меня ничто уже не связывает… Здесь так давно уже не проводилось Облучение, а степень Одушевления окружающей материи превысила уже, наверное, все мыслимые и немыслимые пределы.
Эх, Кип…
Эх…
Я вырвал из чмокнувшего дерева кулак, который успел незаметно увязнуть, и, ссутулившись, побрёл прочь.
Прочь!
Домой!
Закрыться и попытаться заснуть. Главное, ни с кем не общаться.
О, Небо! Как же я устал.
…Спустя полчаса я выбрался наконец из леса. Передо мной, чернея покрытыми золой склонами, лежал низкий широкий холм. Кое-где зола ещё курилась синим дымком. Тянуло гарью, душными запахами спёкшейся плоти. То там, то здесь торчали обугленные стволы сожжённых деревьев. Казалось, что не человеческих рук это дело, а что сам сатана прошёл здесь, испепеляя всё и вся геенским огнём из непокорных уст.
На холме располагался наш город. Несколько сот жавшихся друг к другу домишек, обнесённых дощатым забором, из-за которого то там, то здесь торчали головки облучателей и жерла огнемётов. Выше всех над городом возвышалась исполинская башня биогенератора.
Я решительно пошёл наверх, но уже через несколько шагов не выдержал и оглянулся. Лес, конечно же, был на месте. Он стоял плотной стеной из множества однообразных фиолетовых стволов, утопавших в мясистой змееподобной зелени. Он оставался. На меня ему было ровным счётом плевать.
Я вдруг с невыразимой тоской понял, что это он, он отобрал у меня Кипа. Не то тело, что я похоронил всего полчаса назад. А того Кипа, которого он околдовал гораздо раньше, которого победил чем-то мне совершенно непонятным, которого заставил просто-таки влюбиться в себя. Да, именно влюбиться, ведь всё это происходило чуть ли не на моих глазах.
Интересно, а лес платил ли ему тем же? Любил ли он Кипа так же самозабвенно, как тот его?
Какое теперь это имеет значение? Кипа больше нет, а я… Меня тоже, наверное, скоро не будет.
Эх, лес, я не желаю тебя больше видеть. Прощай.
Прощай навсегда.
Я повернулся и по едва заметной тропинке стал подыматься наверх.
На внешнем посту всё ещё дежурил Дорз. Он сидел на раскладном стульчике, погрузившись в чтение старого захватанного журнала. Кажется, это был "Поиск наслаждения". Я хотел пройти незамеченным, но Дорз каким-то образом почувствовал моё присутствие и поднял голову. Поверх журнала на меня уставились жёсткие подозрительные глазки.
– Смерть лесу! – гаркнул он секунды три-четыре спустя.
– Смерть лесу, – откликнулся я машинально и зашагал себе дальше, чувствуя, как жёсткий внимательный взгляд по-прежнему буравит мне спину.
Не он ли мой Покровитель, подумал я невольно. Впрочем, узнать это наверняка вряд ли возможно. Обычно это становится ясно только в самую последнюю секунду, да и то не всегда.
Пожалуй, не стоит этим голову забивать.
Я выбрался на центральную улицу и остановился там, озираясь по сторонам. Куда бы пойти? Может, отставить спать да завалиться вместо этого к Мокаисе? Или, может, в Клуб лучше пойти, надраться там до бесчувствия? Пусть оно всё… А может, к Сейтру? Он, помнится, звал меня давеча…
Проклятье!
Я двинулся по улице, отсутствующим взглядом окидывая окрестности. По обе стороны потянулись неказистые строения, служившие колонистам жильём. Большей частью это были сложенные из стеклянного дерева домики. Только столовая была из кирпича, да ещё приземистый, как гриб, корпус административного здания и лаборатория, стены которой были причудливо искривлены – результат прошедшего через неё четыре года назад Циклона. Страшное дело – этот Циклон. За считанные секунды степень Одушевления увеличивает в сотни, а то и в тысячи раз. Пожалуй, Извержения значительно более безобидны, хотя их, конечно, намного больше, чем Циклонов. Только на одной этой улице – несколько свидетельств их прорывов, изрытая, как экскаваторами, земля, покрытая золой, спёкшаяся местами в стеклянистые комки от чудовищной температуры.
От раздумий меня отвлекла какая-то возня. Шум какой-то раздался вдруг справа. Я повернулся и увидел двух свежаков, которые, гогоча и подшучивая друг над другом, волокли кого-то третьего, обмякшего и ни на что не реагирующего. Только окровавленная голова у того мотылялась из стороны в сторону.
Приблизившись, они бросили труп на землю и стали меня приветствовать.
– Привет, Корд! Смерть лесу!
– Смерть лесу, Корд! Ты что такой озабоченный? Мокаиса, что ли, отшила?
Они снова загоготали.
– Вам-то что за дело? Смерть лесу, – неприветливо ответил я.
– Ну, не хочешь, не отвечай. Мы ребята не обидчивые.
– Мы больше хорошую чарку любим.
– Да ещё жаркую девку.
– Хочешь, приходи сегодня к нам. Мы целый бочонок браги наварили. Придёшь?
– Не знаю. А кто это у вас там? – спросил я, приглядываясь к трупу.
