Николай Удальцов - Что создано под луной?
– Дайте мне какую-нибудь газету, – сказал Риоль старичку-киоскеру, неглубоко дремавшему в углу. Но старичок продолжал дремать.
– Мне нужна любая свежая газета, – повторил Риоль и даже постучал по стеклу ларька, стараясь привлечь к себе внимание продавца.
Но вновь не последовало никакой реакции.
Тогда Риоль просунул руку в окошко и взял с прилавка верхнюю газету. И то, что он увидел на первой странице, заставило его вздрогнуть:
Над его собственным портретом в широкой черной рамке большими буквами было написано: «Надежды больше нет». И дальше хорошие добрые слова о том, что один из лучших представителей Земли, отправившийся в дальний космос, наверняка погиб, став очередной жертвой прогресса.
Риоль посмотрел на число.
Газета, попавшая ему в руки, была отпечатана через девять лет, после того, как он улетел с Земли.
– Какое сегодня число, какой год? – спросил Риоль у проходившего мимо него дорожного рабочего, но тот шел своей дорогой, не обращая ни на Риоля, ни на его вопрос никакого внимания.
В это время проснулся старичок, торговавший газетами. Он потянулся, потом вышел из киоска и, запирая дверь, пробормотал:
– Вот, опять одну газету сперли. Хорошо, что не две… – выражая, таким образом, отношение мелкого негоцианта к еще более мелкой неприятности.
– Вашу газету взял я, – сказал ему Риоль, но старик, даже не взглянув на Риоля, пошел по своим делам.Проезжавшая по дороге машина едва не сбила Риоля с ног, промчавшись мимо не только не просигналив, но и не притормозив перед человеком, стоявшим на обочине проселочной дороги.
Возвращавшийся с реки рыбак-дачник не ответил на приветствие астролетчика, а скучающий пешеход не оглянулся в сторону Риоля, когда тот спросил: который сейчас час?
Потом встречались другие люди, по одиночке и группами, но никто не обратил внимания на человека, заговаривающего с ними.
В растерянности, не думая куда идти, и не зная, зачем это делает, Риоль медленно брел к опушке, туда, где, любимые им деревья, уступали полю, разделяя тенью места своего существования.
Тень была не четкой, и густота виридона с натуральной умброй переходила в окись хрома и дополнялась оливком и кадмием там, где отраженный луч света замирал на последнем рубеже своего полета. И все цвета проникали друг в друга на равных правах, не мешая, а усиливаясь, устанавливая недолговечные законы своего сосуществования.
Законы.
Потому, что все-таки, это была тень, которая никогда не бывает бесцельной.
Тень всегда существует для того, чтобы что-нибудь от кого-нибудь скрывать…С какой-то обреченной надеждой, Риоль безответно, обращался к встречающимся ему людям, хотя ему все уже было понятно.
Вернее, ему было непонятно ничего, кроме того, что его никто не видит и не слышит.
Это провоцировало ирреальность, и лишь трава, мягко цеплявшая его ноги при движении, подтверждала то, что все это происходило на самом деле.
Когда Риоль оказался всего в нескольких шагах от деревьев, из зеленого сумрака ему навстречу вышел худой человек с усталыми голубыми глазами, обутый в стоптанные ботинки.
По выражению глаз этого человека, Риоль догадался, что человек наблюдал за ним давно, и видел все, что происходило.
– Я хотел купить газету… – испытывая странную безвинную неловкость, проговорил Риоль. И человек, мягко улыбнувшись, ответил:
– Ничего удивительного в том, что ты хотел купить газету, нет.
Это Библия служит для того, чтобы люди знали, как поступать, а газеты – для того, чтобы люди знали, как они поступают на самом деле…Риоль узнал его, и почувствовал, что этот человек имеет какое-то отношение к тому, что с ним происходит.
Хотя и не понимал, чем было вызвано это ощущение.
Но это ощущение было чем-то вызвано.
Их глаза встретились, и Риоль, не уверенный в том, что получит ответ, спросил:
– Ты знаешь, что случилось?
– Да, Риоль.
– Крайст, а ты не мог предсказать мне это заранее?
– Мог.
– Почему же не предсказал?
– Потому, что у предсказаний есть, по крайней мере, один существенный недостаток – время от времени они сбываются…Риолю не хотелось, чтобы в его голосе звучала обреченность, но она все-таки прозвучала:
– Наверное, это уже не играет никакой роли – ведь время не имеет обратной силы.
– Это не беда, Риоль. Беда в том, что время и прямой силы не имеет…– Что мне теперь делать, Крайст?
– Все. Впрочем, что именно – это ты должен решить сам.
– Но ведь меня никто не видит.
– Хуже было бы, если бы ты не видел никого. – Хорошо. Я буду стараться, – проговорил Риоль, пока не зная, что он имеет в виду, и, конечно, не заметив того, что, стоявший в тени деревьев, там, где тень была особенно густой, человек в дорогой французской тройке и шляпе коричневого цвета, собрав тонкие губы в подобие улыбки, прошептал:
– Если бы люди не старались, они попадали бы прямо в рай, а ад пришлось бы упразднить…– Крайст, я хочу задать тебе один вопрос.
– Ты получишь на него ответ, конечно только в том случае, если я буду его знать.
– Скажи, ты – тот, кто я думаю?
– Да.
– Тогда я ничего не понимаю.
– А разве – понимать все – это все, что нужно человеку?..Перемежая разговор с молчанием, Риоль и Крайст шли вдоль края леса до тех пор, пока не остановились пред изгородью, окружавшей участок вокруг дома Риоля и Эйлы.
Риоль взялся руками за металлическую решетку, заглянул сквозь ее редкие штакетины во двор и увидел мальчика внимательно смотревшего на него.
Совсем не всегда в лицах детей легко угадываются черты родителей. Прожитые годы, и, особенно, условия, в которых эти годы прожиты, накладывают свои отпечатки, делая отцов не похожими на своих детей; или, вернее, детей, не похожими на своих отцов.
Но то, что увидел Риоль – поразило его: перед ним стоял он сам, знакомый по детским фотографиям и семейным видеофильмам. Он сам, только в девятилетнем возрасте.
Мгновения было достаточно для того, чтобы Риоль понял, кто перед ним. Но это короткое мгновение показалось ему самым длинным в его жизни.
Реактивный лайнер с оглушающим треском преодолел звуковой барьер, массивное тело ледокола с грохотом раскололо вековой лед, сполох дальней грозы ослепил аборигена, заставив его вздрогнуть, в межзвездной пустоте столкнулись странники-метеориты, превратив в живую пыль свое мертвое естество.
А потом время перестало существовать, и даже то, как забилось сердце Риоля, не играло никакой роли, потому, что он услышал слова:
– Папа! Ты прилетел?
– Как ты узнал меня? – вопрос о том, видит ли мальчик отца, отпал сам собой, даже не возникнув, и это почему-то совсем не удивило Риоля.
– Я не мог тебя не узнать, папа. Ведь я так долго ждал тебя.
– Я тоже не мог не узнать тебя. И все это время, я стремился к тебе.
– А этот дядя – твой друг?
Риоль оглянулся на Крайста:
– Ты видишь его?
– Конечно.
– Мы не то, чтобы друзья… – Риоль притормозил слова, подыскивая, как определить свои отношения с Крайстом, но тот сам, застенчиво улыбнувшись ребенку, проговорил:
– Скорее, мы попутчики.
– Папа, а этот дядя был с тобой в космосе?
– Он был еще дальше.
– А разве есть что-нибудь, что больше космоса?
Риоль не знал ответа на этот вопрос, но Крайст, продолжая так же застенчиво улыбаться, вновь пришел ему на помощь:
– Конечно, маленький Риоль.
– Что, например?
– Например – надежда на то, что мечта исполнится…– Нам в школе рассказывали о том, что космос бесконечный. А я никак не могу представить себе бесконечность. – Не расстраивайся, малыш, – улыбнулся ребенку Крайст, – Большинство взрослых людей не могут себе представить и половины бесконечности…
– Папа, ты вернулся навсегда?
Риоль вновь оглянулся на замолчавшего Крайста, и увидел, что тот удрученно покачал головой.
– Нет, сынок. Я просто зашел для того, чтобы увидеть тебя.
– А маме можно сказать о том, что ты приходил?
– Пока не надо этого делать. Сейчас мы уйдем, но потом мы обязательно вернемся, – Риоль видел, что, слушая эти слова, Крайст, хоть и оставаясь грустным, но кивает головой, – И тогда мы встретимся с мамой.
– Папа, разве ты мало путешествовал?
– Я не мало путешествовал, сыночек, просто мое последнее путешествие еще не закончилось.
– Папа, но ведь то, что ты ищешь, это так далеко.
– Может быть – совсем нет, – проговорил Крайст, попеременно глядя то на Риоля, то на его сына…– Папа, а ты много видел?
– Да.
– А ты видел людей с двумя головами?
– Видел.
– Они самые умные?
– Нет, мой дорогой, для того, чтобы быть самым умным, совсем не нужно иметь две головы…– Папа, я мог бы попросить тебя взять меня с собой, но я останусь с мамой, потому, что если я тоже уйду, мама станет совсем одна, – глядя в глаза отца, проговорил сын, а стоявший в кустах поодаль человек в дорогой французской тройки и шляпе коричневого цвета, задумавшись на миг, прошептал: – Что ж, мама – это самое конкретное подтверждение того, что Богу, иногда, некогда заниматься нашим воспитанием…
