Алекс Змаев - Песок под солнцем
А с папашей у мамы случился облом. То есть первые три года было все в шоколаде, зарабатывал папаша неплохо, деньги на мамин счет перечислялись регулярно. А потом его одна «змея подколодная», по маминому выражению, поймала. Вообще-то за обраслеченными меньше охотятся, но более стеснительные или просто неудачницы и таких подбирают. А все потому, что доля доходов по «дойному браслету» не может быть уменьшена. Соответственно, если за первый браслет снимают половину дохода, то за второй половину от половины, то есть четверть. За третий — восьмушку. При этом остаток не должен быть меньше прожиточного минимума. Так вот, та «змея подколодная» умудрилась залететь двойней и папаше защелкнули сразу два браслета. А папаша посчитал, что оставшаяся осьмушка ненамного больше «минимальной», да и ушел сторожем в котельную.
Тут-то все и обломилось. Маме вместо денег в очередной месяц пришел на счет фиг с маслом. Той «змее» — тоже. Только она сделала, как обычно в таких случаях — сразу по рождению сдала пару моих сестричек в интернат и пошла следующего мужика ловить. А мама меня оставила. Вышла на работу. Может, за три года привязалась, может, еще что, но денег с тех пор у нас особых не было, хотя на жизнь хватало.
И вот теперь мама перестраховывается и уже несколько раз заговаривала со мной о «сером браслете». «Серый браслет» или «Браслет Уклониста», значит, его владельцу сделана операция искусственного бесплодия. Не, яйца не режут, были, говорят, в старину такие звери, которые мужикам что ни попадя резали. Сейчас все культурно. Что-то облучают, что-то перенаправляют. За серый браслет отчисляют ту же половину дохода, что и за первый золотой биод. Только на содержание детских интернатов. Но зато серый браслет гарантированно будет единственным и никто за «уклонистами» не бегает. И надежды на исполнение сказки — образовать когда-нибудь «совместно живущую» пару — тоже можно забыть. Вот это-то и грустно…
Мама права и в том, что мужчин как раз ловят на несбыточных мечтах. Но все-таки… вот тому же Педро повезло. У него родители — «живущие вместе». Есть сестренка. У отца, понятное дело, два браслета. Только деньги как бы по кругу ходят. С него снимается три четверти дохода на счет матери Педро, а она на эти деньги ему машину дарит. И не подкопаться — все по закону, кому хочет, тому и дарит. Ему, конечно, страшно, выгнать могут, но ведь пока не выгнали. И женщина есть, с которой спать можно, не боясь. Только мало их, «живущих вместе». Хотя никто точно не знает, сколько. И мама говорит — не светит мне такого. Но все-таки я так пока и не сходил на операцию. А тут еще этот бал. Но все равно, хочу увидеть кошей. А с девчатами буду очень-очень осторожен.
* * *Журналистов не привлек «студенческий бал», который точнее было бы назвать потанцульками. А коши пришли, да еще втроем. Один мне знаком по телепередачам — посол Теодран, большой, в полосатом, наверное, форменном, пледе таких же цветов, как шку… то есть кожа. А вот двух других видел впервые. Советник Корат с дочерью Рафелой. Коши женского полу редко появляются на человеческой территории. А их молодых девушек я вообще раньше не видал.
Первую часть вечера решили сделать зрелищной, настоящим «балом», под старинные вальсы, в фольклорных костюмах. Для демонстрации вышли не абы кто, а только участники «кружка традиционного танца». А я пересказывал послу, что за чем идет, да почему так, да что означают движения. У меня уже язык отсох рассказывать смысл происходящего в зале. Он слушал внимательно, почти не шевелил черно-зелеными ушами с белыми шерстинками внутри, щурил желтые глаза то на меня, то на танцующих. Когда я совсем уже охрип, Елена из нашей группы принесла поднос с каким-то коктейлем и с милой улыбкой предложила всем. Коши пить не стали, а я обрадовался и выдул залпом. Говорить сразу стало куда легче, слова принялись толпами приходить в голову и мир вокруг сделался веселее. И тут я как-то внезапно заметил, что молчу и смотрю на мелкую кошу. То есть на Рафелу. А посмотреть вообще-то есть на что. Личный цвет у нее рыжий. Рыжее на зеленом — интересное сочетание. Ушки тоже рыженькие. И одета в свои цвета. Полосатая шерстяная юбка в темно-зеленую моховую и солнечно-рыжую полоску. Из под юбки выглядывает кончик такого же полосатого хвоста и рыженькие сапожки. Небольшая грудь затянута в короткую маечку оранжевого шелка, едва доходящую до края ребер. Спина и живот открыты. Коротенький гладкий мех на животе того же темно-зеленого цвета, что и полоски на юбке. Даже на вид выглядит теплым, так и хочется протянуть руку и погладить. Ой, чего это я? Опять молчу и пялюсь…
Из ступора меня вывело движение Кората, он зачем-то решил поправить свой плед, перевязанный поясом из змеиной шкуры. Хотя одежда на нем и так сидела идеально. А может быть, он так хотел намекнуть мне, чтобы говорил уже по делу и не разевал рот на дочку?
Ну вот, все… официальная часть заканчивается. Виола разносит напитки. Молодцы все-таки девочки, правильно сообразили с этой газировкой. Коротенький перерыв, а потом уже обычные танцы, без всякого фольклора. И я, наверно, могу оставить делегацию и уйти. Мама велела держаться подальше от танцев. Вот и стакан:
— Спасибо, Виола.
— Да не стоит благодарности. Мне жалко тебя стало, ты прямо как экскурсовод трудишься, Мишенька, лапонька, ну разве так можно? Допивай, да идем танцевать.
— Но я…
— Конечно, я понимаю, столько стоять — ноги затекли. Ничего, мы их разомнем, и но-о-оги, и повы-ы-ше… погла-адим, и потом еще раз разомнем. Сейчас приду!.. — и она исчезла среди гостей.
— А… — в голове как-то тихо звенит, ничего не понимаю. Я что, согласился танцевать с Виолой? Но ведь сейчас «медляк» включат. Пора уйти. Но это ее «погла-адим.» Надо уйти. Или остаться…
Кто-то сзади трогает меня за плечо, легко так, но я весь вздрагиваю, и мурлыкающе спрашивает:
— Вы не могли обучить гостью вашим танцам? Хотя бы чуть-чуть?
Оборачиваюсь на голос. Рафела? Вот это да! Вертикальные зрачки смотрят в упор, требовательно и тревожно. В голове проясняется. Осознаю: ведь я только что едва не влип. И чего согласился остаться на танцы? Помутнение какое-то. Но есть выход. Если я танцую с кошей, никто цепляться не станет. Откашливаюсь:
— Из меня не слишком хороший учитель. Но постараюсь сделать все возможное, Рафела.
Протягиваю руку, она кладет в мою ладонь свою, почти горячую и слегка пушистую у запястья.
— Среди друзей меня обычно зовут Рафа, вы не против? Михаил, кажется?
— Тогда уж Мих и на «ты».
— Договорились, — улыбается. А я что? Я ничего, начинаю движения показывать. Только врет она, что ее надо учить танцевать. Все умеет.
Погас общий свет, включили цветомузыку. Медленно раскачиваемся под «медляк». У меня опять начинает съезжать крыша. Да что такое со мной? Очнулся в какой-то момент и понимаю, что прижимаю Рафу к себе, перебирая пальцами мех на спинке. Она пахнет осенью, кострами из листьев и прелой травой. Личико где-то на уровне моего плеча: маленькая. А ушки вздрагивают, как будто отгоняют несуществующих комаров. Нет, бежать надо, бежать. Вот только танец закончится. Отзвучали последние аккорды, медленно зажегся свет.
Отходим в угол зала, где скучает делегация. Корат, темно-серый и зеленоглазый, внимательно смотрит на нас, как мне показалось, в изумлении. А что такого? Ой, блин. Я все еще обнимаю ее, прижимая к себе. Рафа тоже замечает как на нас смотрят, но вместо смущения хмурит брови и показывает отцу кулак. Это как понимать? Впрочем, сработало: Корат отвернулся и делает вид, будто ничего особенного не происходит. Все, неважно, прощаюсь и домой, странности обдумаю потом. Отпускаю Рафу из своих рук, старомодно кланяюсь, придумывая по ходу какую-то витиеватую фразу прощания. И вдруг теряю равновесие. Голова кружится, в глазах цветные пятна. Да что со мной сегодня такое? Чувствую, как Рафа поддерживает меня, кладет мою руку к себе на талию, говорит тихонько:
— Прижми меня к себе, легче станет, — и сама подворачивается, чтоб удобнее было ее обнять.
— ?! Что вообще происходит? — я «на автомате» делаю, что говорят, а она поднимает лицо к моему и мы встречаемся глазами.
— Ты не понял, — соображает она и поясняет: — Я чую, от тебя пахнет. «Огоньком».
До меня медленно-медленно доходит:
— «Огонек»?
— Ш-ш-ш… не так громко.
— Но кто? — отвечаю уже шепотом.
— Подумай.
Оглядываю зал и встречаюсь взглядом с Виолой. Она оказывается неподалеку, неотрывно смотрит на нас, кусает губы. Взгляд перспективный: злоба и обещание поквитаться. Ежусь от пробежавшего по спине холодка. Рафа сильнее сжимает мою руку, и совершенно открыто обнимает меня сама. Виола бледнеет и бегом выскакивает из зала. Вот же змея.
Мысли мечутся: что делать? Конечно, если рядом находится естественный объект влечения, мужчина возбужден и вырабатываются соответствующие гормоны, они временно подавляют действие «огонька», работая как противоядие. Поэтому, пока моя рука гладит Рафу по спинке, я могу более-менее связно думать. Хм, «естественный объект»? Но стоит мне остаться одному и «огонек» может полностью подчинить волю, погнав на поиски ближайшей женщины.
