Анри Рюэллан - Полуночный трубадур
— Тогда зачем вся эта таинственность, ведь он мог встретиться со мной здесь, в этой лаборатории и в вашем присутствии?
— Мы никогда полностью не понимали брата Альбана. Но мне кажется, он хотел поразить тебя торжественностью места встречи, призывающего к вниманию и сосредоточенности.
— В какой-то степени ему это удалось, — сказал Ортог, кивнув головой. Кроме того, ведь вы за него поручились…
— Только отчасти, — поспешно ответил другой лаборант — Альбан — один из тех исследователей, которые действуют по вдохновению и интуиции, а мы не очень доверяем такой категории ученых. Мы проделали большую работу, и сейчас можно идти дальше, но что касается результата — здесь у нас нет никакой уверенности.
— Короче говоря, вы предполагаете, что можно исследовать пространства, в которые человек попадает после смерти, но не можете предугадать, что там можно встретить?
— Даже не это. Мы не знаем, существуют эти области или нет, но у нас есть зонд.
Некоторое время Дал молчал, уставившись в пол, затем спросил:
— Если я вдруг соберусь идти завтра утром в Храм, я вас там встречу?
— Нет. Наша связь с некрозофами — в настоящий момент такая же тайна, как и их исследования. Я совершенно убежден, что наши методы более биологические, но и в их основе тоже лежит теория, касающаяся отношений человека и космоса: мы пришли к выводу, что любая организованная система аналогична движению стационарных волн, которые, после исчезновения своего генератора, вступают во взаимодействие с ближайшими электромагнитными полями — это явление по своей природе похоже на индукцию. Этот вывод вполне материалистичен: такая модель может существовать после физической смерти тканей. В этом смысле у нас ~нет расхождений с некрозофами, но для реального осуществления этой гипотезы они владеют законом, который нам неизвестен.
— Пожалуй, я отправлюсь завтра в Храм, — сказал Дал, хотя бы для того, чтобы собрать какую-нибудь информацию.
— Мы уже можем показать тебе пару совершенно новых экспериментов, заявил биолог, который вел себя увереннее остальных.
Он поднялся, вслед за ним встали его ассистенты. Один из них открыл клетку, другой вытащил оттуда маленького гибридного мутанта — порождение Голубой Войны. Это была собака с человечьей головой, которая механически повторяла: “Оставьте меня, оставьте меня!” Эти слова она то и дело прерывала коротким идиотским смехом. Собаку привязали к доске и сделали ей анестезию.
— Вот, — сказал биолог, — это особь мужского пола, которая научилась перемещаться в этом лабиринте.
Он указал на сложную конструкцию высотой около метра, которая занимала значительную часть лаборатории.
— Придется принести его в жертву; сейчас мы подключим электроды электроэнцефалографа… и будем облучать пучком ультракоротких волн, который отражается вот здесь… а затем идет в приемное устройство. Вот…
Ассистенты уже обрили голову собаки-человека и установили электроды. Электроэнцефалограф стал регистрировать ритмы альфа, бета и дельта. После того, как ввели шприц с цианистым калием, линия регистрации стала ровной: деятельность мозга прекратилась. Гибрид был мертв; это подтверждали и другие тесты, а также отсутствие энцефалограммы.
Один из ассистентов схватил другого гибрида, который находился в соседней клетке, и прикрепил к нему электроды, также соединенные с коротковолновым приемным устройством.
— На этот раз, — сказал биолог, — мы не будем его подключать к регистратору. Сейчас он будет не передавать, а принимать. Этот опыт был бы возможен еще тысячу лет назад, если бы в то время существовали настолько чувствительные приемные устройства, что могли бы улавливать сигналы, близкие к нулю.
Второго мутанта отнесли в центр лабиринта.
— Само собой разумеется, — добавил экспериментатор, здесь не было никакой специальной тренировки…
Он не успел закончить фразу, как мутант уже появился на выходе из лабиринта.
— Делай выводы сам. В варварскую эпоху атома сказали бы, что второй гибрид — это медиум, которому явился призрак первого. Ведь в ту эпоху считали, что существуют “любящие” привидения и призраки.
— Папа… папа… — звал мутант, пока его сажали в клетку, потом замолчал и начал раскладывать буквы алфавита среди собственных испражнений.
Дала передернуло.
— Это и есть новый тест? — спросил он.
— Нет. Это всего лишь доказательство того, что существует активная деятельность души. Это уже результат, так мне кажется. Ведь в область реальной физики мы привнесли открытия, которые раньше считались метафизическими. И раньше существовали такие понятия, как пространство и время, материя и энергия, но в данном случае речь идет о другом.
Дал ничего не ответил. Он думал о том, что где-то в вихре электромагнитных волн кружится то, что осталось от Каллы, и возможно, это “нечто”, подпитываясь радиоактивными излучениями, думает о нем…
Вдруг он услышал окрик под окнами лаборатории, которая находилась на первом этаже. Раздался выстрел, кто-то обратился в бегство. Дал бросился к окну и распахнул его. На лужайке под окном лежал человек. Он был одет в белую форму охранника, на груди блестел знак красного солнца Софаргии. Сбегалась охрана.
* * *Квартал Университета оцепили, поиски велись во всех лабораториях. Безрезультатно. Появились люди из службы Безопасности, начали расследование. Но расследование продвигалось плохо: следы, которые удалось обнаружить под окном, принадлежали гибриду.
Дал подошел к лейтенанту службы Безопасности.
— Это было животное с довольно высоким уровнем интеллекта, — сказал лейтенант. — Во всяком случае, у него хватает ума пользоваться излучателем. Есть такие. Некоторые граждане держат их вместо слуг.
— Не так уж их и много, — заметил Дал, с содроганием вспоминая подопытных мутантов, эксперимент над которыми он только что видел.
— Их немного, рыцарь, но, во всяком случае, достаточно, так что работы нам хватает. Результат расследования появится еще не скоро.
Это был вежливый намек, поэтому Дал поспешно распрощался с ним, затем с биологами, и ушел. Теперь он начал понимать, почему некрозофы окружали себя такой таинственностью. Кто-то интересовался исследованиями. Кто-то подослал гибрида, снабдив его оружием и подслушивающим устройством высокой чувствительности, это уж точно. Он снова вернулся к лейтенанту.
— Скажите, следы видны на всем пути?
— Нет, рыцарь. Они обрываются за несколько метров отсюда.
— Это меня не удивляет. Наверное, они послали летающего гибрида.
Ортог повернулся и пошел прочь, оставив лейтенанта в полном недоумении. Он старался выбросить всю эту историю из головы — это не его дело. Он ведь не состоит в службе Безопасности. Пусть там сами разбираются.
* * *Когда Дал появился во Дворце, было уже довольно поздно. Но для Дала Ортога все двери Лассении были открыты и днем и ночью. И в первую очередь двери самых высоких сановников. Его тотчас же провели к Софарку Карелла; который как раз, и не без удовлетворения, заканчивал составлять указ, разрешающий все требования Баннеретов[1] из провинции. Карелла уже перешагнул шестидесятилетний рубеж, что по тем временам было неплохо и удавалось не каждому. Возможно, этим он был обязан общим усилиям, направленным на увеличение продолжительности жизни — он не знал точно, да и не интересовался, тем более что эти проблемы ни в какой степени не влияли на его деятельность, на его дело, которое он осуществлял с умом и блеском. Как и все Софарки, он был одет в простое красное платье с поясом. На бюро царил невообразимый беспорядок, в котором, казалось, мог разобраться только он. Движением руки Софарк предложил Ортогу кресло. После смерти дочери он считал его своим сыном.
— Расследование в самом начале, — заметил он.
Дал поднял голову.
— Ты уже знаешь, Софарк?
— Если бы мы не получали информацию своевременно, нас бы давно уже сместила какая-нибудь диктатура частных интересов…
Дал улыбнулся уголками губ.
— Ну раз тебе известно все…
Лоб Софарка разгладился.
— Да, это мезоньеры и служители культа. Баннереты менее опасны.
— Но ведь не все священники против нас, — заметил Дал.
— Ты имеешь в виду некрозофов?
Дал был поражен.
— Тебе все известно, — пробормотал он.
Карелла пожал плечами, положил изящные руки на кипу лежащих перед ним психосенсорных листов.
— Пятнадцать лет назад — ты был еще ребенком, как и Калла — я сам позвал их на помощь. Мать Каллы только что умерла. Ей было тридцать лет. В то время я еще не был Софарком. Я был простым геронтологом, погруженным в исследования. Но ведь тайных наук не существует. Весь Университет был в курсе разработок некрозофов, правда, дальше этого не шло. Среди специалистов различных дисциплин не существует секретов, в противном случае наука остановилась бы. Так было, и так будет всегда.
