Алан Реджер - Будь здоров, а не то... и другие рассказы
— Принесите мне их данные, — приказывает женщина Кайле.
Женщина изучает показания и возвращает Кайле ее карманный компьютер. Затем она сверяется со своим компьютером, подходит к столу и нависает над Заком.
— Я вижу, вы были причастны к работе Новой Демократической Партии.
— Это было так давно.
— Ответьте на вопрос, пожалуйста.
— Я не был в руководстве НДП, и даже не был членом партии. Я участвовал в борьбе с курением, когда НДП была у власти.
— Это запрещенная организация.
— В то время НДП было законным органом управления. Он был избран народом в результате демократических выборов, — Зак позволяет иронии проскользнуть в его голосе. Демократические выборы не проводились в течение почти десяти лет.
— Исторический абсурд. Эти примитивисты были запрещены, потому что считали, что принимать все решения должно государство, а не врачи.
Женщина по имени Мерседес проходит на кухню.
— Я закончила опись ванной комнаты. Каких-либо запрещенных или опасных веществ там нет.
— Спуститесь в подвал, помогите остальным. Я допрошу этого нарушителя здравоохранения.
— Чем же вы заняты сейчас, когда никто не курит и из каждого толстяка выкачали жир? — упоминание о репрессиях против тучных людей приводит Зака в замешательство: он никогда не страдал от ожирения.
— Я работаю на заводе по производству тофу.
Стражи поднимаются по лестнице из подвала, и женщина переключает на них свое внимание.
— Нашли что-нибудь внизу?
— В подвале ничего нет, — отчитался один из инспекторов.
— Я так и думала, — женщина возится со своим карманным компьютером, и из него выкатывается распечатка. Она отрывает ее и бросает на стол, рядом с миской попкорна.
— Что это?
— Закон требует, чтобы родители кормили своих детей здоровой пищей. Это штраф за пичканье ребенка запрещенными закусками.
— Запрещенными закусками?… Что не так с попкорном?
— Приводит к формированию зубного камня и содержит лишние углеводы. Он был запрещен два года назад.
Так вот почему попкорн был запрятан на верхней полке, за контейнерами. Зак берет распечатки.
— Две тысячи долларов! — говорит он в изумлении. — Это смешно.
Женщина смотрит на него.
— Вам повезло, что это максимальный штраф, который я могу выписать. Если бы это зависело от меня, вас бы поместили в перевоспитательный медицинский центр за такой полдник. Особенно перед едой, и вы это даже посолили! Вы не имеете права быть родителем!
Зак пораженно молчит.
Женщина мгновение смотрит на него, чтобы убедиться, что он услышал ее оскорбление.
— Идемте, — командует она и уводит свою паству испуганных инспекторов из дома.
Кухня в беспорядке; все содержимое шкафов свалили на стол, за исключением больших кастрюль и сковородок, которые остались лежать на полу. Из холодильника все выложено на барную стойку. Я лучше сложу все обратно в морозилку.
Но он тут же забывает о своем решении и садится за стол. Видит пустую тарелку Эшли.
— Ты все съела — хвалит он дочь.
— Да, папа, я все-все съела, — Эшли улыбается, довольная похвалой.
— Угощайся попкорном.
Эшли с беспокойной улыбкой смотрит на чашку, поворачивается к нему, и улыбка сменяется озабоченностью.
— У тебя будут неприятности, папа?
— Я ведь обещал тебе попкорн на десерт, так что ты можешь съесть попкорн. Подвинь чашку поближе, я тоже не откажусь от десерта.
Пока они заканчивают с попкорном, Зак пытается заговорить о школе. Эшли — первоклассница, это положение сильно отличается от дошкольника. Но она больше интересуется попкорном, и ест по одному ядрышку, чтобы извлечь максимум вкуса. Наблюдая за ней, он не жалеет о штрафе.. каким бы большим он ни был.
Эшли тянется к тарелке, не видит там попкорна, и наклоняется, заглядывая внутрь.
— Папочка, попкорн исчез.
— Пройдись пальцем по краю тарелки, — Эшли смотрит на него и качает головой. — Все в порядке, только в этот раз. Я не скажу маме. Сделай это.
Эшли осторожно проводит пальцем по внутренней поверхности тарелки.
— Попробуй на вкус.
Она подносит палец ко рту.
— Ой, соленое!
— Дай мне свой стакан. Я налью тебе еще сока.
Зак наливает сок в стакан, наблюдая, как Эшли собирает пальцем маргарин и соль.
Кажется, лучше положить все эти вещи обратно. Зак не уверен, что сможет запихать все это в шкаф для посуды.
— Они оставили большой беспорядок. Мама сойдет с ума.
— Нет, если я успею все убрать.
Зак начинает складывать полуфабрикаты в морозилку, и оглядывается на Эшли. Она выбирает ядрышки из кучки мусора и высасывает из них последний вкус.
— Эшли, ты закончила?
Она поднимает пальцами щеки вверх, изображая бурундучка из мультика.
Зак не может удержаться от улыбки.
— Если я налью тебе ванну, ты сможешь сама искупаться?
Эшли выплевывает ядрышки в салфетку.
— Конечно. Я каждый вечер сама купаюсь, — уверенно отвечает она.
Заку хочется схватить и обнять ее. Но нельзя.
— Ты становишься взрослой, девочка. Сходи за пижамой, а я пока налью воды в ванну.
Эшли встает из-за стола и берет его за руку, как тогда, когда они гуляют вместе.
— Мне понравился попкорн, папа. Мы когда-нибудь его еще сделаем?
Несколько минут назад он был в восторге, наблюдая, как она ест попкорн. Теперь он размышляет, прав ли он был, и ему хочется, чтобы она забыла об этом случае.
— Я не знаю, Ягодка. Та женщина сказала, что это не годится для маленьких девочек.
— Мне не понравилась эта женщина. Она гадкая.
— Иди за пижамой. Уже поздно.
Зак в десятый раз поправляет подушку, не в силах улечься поудобнее. Он бросает взгляд на часы у кровати: первый час ночи. Беспокойство о Зоэ мешает ему заснуть. Она так и не позвонила ни домой, ни друзьям. Никто не видел ее с тех пор, как она ушла с работы, чтобы попасть к врачу на прием. Он опасается самого худшего, но не хочет об этом думать. Ему представляется несчастный случай, мысленно он то и дело возвращается в «скорую помощь», к больничной койке. Об еще одном звонке в больницу не может быть и речи. Но что-то в разговоре с девушкой из больницы изводит его, и он вертится с боку на бок, мечтая о разговоре с врачом Зоэ. Ее отсутствие на его кровати похоже на фантомные боли; он чувствует себя разбитым и беспомощным.
Может быть, она ушла от меня. Зак не знает, откуда взялась эта мысль, он старается ее игнорировать, но она гложет его и не желает уходить. Это нелепо. У нас хорошие отношения; между нами нет никаких проблем. Я никогда не замечал ничего, что бы показывало, что она подумывает бросить меня.
Но это объяснило бы, что ее друзья не говорят, где она: они знают и прячут ее.
Нет. Этого не может быть. Уверен, что наши мелкие разногласия время от времени — это несерьезно. Мы ладим лучше, чем большинство пар, которые мы знаем. Мы оба любим Эшли и не представляем жизни без нее. Он садится на кровати и чувствует, как напряжение покидает его. Она не ушла бы без Эшли. И Зоэ никогда не оставит Эшли на улице на три часа. С ней что-то случилось. И тревога вновь возвращается.
Это все бессмысленно. Я должен поспать. Утром, перед работой, я должен собрать Эшли в школу. Может быть, мне стоит взять выходной день. Да, я так и сделаю. Я должен быть дома, когда Эшли вернется домой из школы, и я должен найти Зоэ.
Но сон ускользает от него; как только он начинает засыпать, в постели становится неуютно, он мечется и вертится. Наконец он почти задремал, наверное, потому что вздрагивает и просыпается от телефонного звонка. Зак хватает трубку прежде, чем телефон звонит второй раз.
— Зак, слушай. У меня мало времени.
Зак испытывает громадное облегчение, пока слушает Зоэ. Она жива, и ее голос звучит как обычно.
— Как Эшли?
— Прекрасно. Я приготовил ужин и уложил ее в постель. Она вела себя хорошо.
Зак думает, говорить ли Зоэ о том, что нашел ее на ступеньках дома, но в голове и без того теснятся десятки вопросов.
— Где ты? — срывается с его губ.
— В городской больнице Фрейзера. Меня арестовал мой врач.
— Что?! Они не могут этого сделать! — Зак потрясен и возмущен. Они арестовали мою жену, а потом солгали мне!
— Они могут, и они это сделали. Меня держат тут на основании Акта о Охране Здоровья Населения, как они это называют. Мне уже сделали операцию по липосакции, а утром будет еще одна.
— Ты не толстая!
— Доктор меня взвесил. Он сказал, что я вешу на пять килограммов больше разрешенного для моих физиологических параметров.
— Я еду в больницу, чтобы забрать тебя.
— Ни в коем случае! Они не дадут тебе увидеть меня, ко мне не допускаются посетители.
