Сергей Дмитрюк - Агнец в львиной шкуре
Несколько секунд она пристально смотрела мне в глаза. Потом улыбнулась: нежно и устало.
— Какой ты у меня все-таки хороший… Очень!
Я отнес ее на постель, по пути целуя и наслаждаясь ароматом ее волос. Полы розового в полоску купального халата на ней развивались в потоках воздуха, гонимого вентилятором.
— Опусти штору! — попросила она, откинув волосы на подушку.
Да, правда, я тоже никак не могу привыкнуть к этому свету. Я закрыл жалюзи и вернулся к ней. Сел рядом на край дивана. Она лежала, слегка повернув голову на бок, и смотрела на меня из-под полу прикрытых век: задумчиво и немного грустно. Кожа ее была почти медной, а тени на лице глубокими и черными, такими же, как волосы. Юли слегка приподняла левую руку, протянула ее ко мне. Я взял ее горячие пальцы, осторожно поцеловал их. Она улыбнулась, откинулась на спину. Глаза ее сделались глубокими и призывными, в этом красном свете, казалось, горящими.
Я осторожно распахнул полы ее халата и склонился над ней, чувствуя соприкосновение наших горячих тел, неотрывно глядя ее в глаза. Я, словно, тонул в них, ощущая легкое головокружение. Она не улыбалась. Глаза ее оставались сосредоточенными и внимательными, словно она исполняла какой-то торжественный обряд. Но это длилось минуту, не больше. Затем их затянула туманная завеса, и веки ее сомкнулись, как только губы наши слились в долгом сладостном поцелуе. Тонкие ноздри ее тревожно и часто затрепетали. Влажная, горячая тропическая ночь медленно истекала из нее, поглощая меня, заставляя дрожать во мне каждый нерв…
Мы лежали, обнявшись, в полнейшей тишине, чувствуя биенье сердец друг друга.
— Знаешь, о чем я подумала, Максим? — ее тихий шепот защекотал теплом мою щеку.
— О чем?
— Как хорошо было бы укрыться на каком-нибудь острове, где нас никто не найдет. Чтобы кругом было море — прозрачное, синее-синее и теплое!.. Чтобы был лес, и на деревьях росли цветы, и в лесу пели птицы… И чтобы тебе не нужно было уходить каждое утро… Мы жили бы там вдвоем — только ты и я — и никого больше бы не было…
Она положила теплую ладонь мне на грудь. В темноте не было видно ее глаз, но я чувствовал, что она смотрит на меня. Я крепче обнял ее за плечи, прижимая к себе.
— Разве сейчас мы с тобой не вдвоем, малыш? Только ты и я?
— Да, но это только с утра, а потом ты опять уйдешь, и я останусь одна… совсем одна в этом чужом городе!
— Может быть, отправить тебя в столицу? — осторожно предложил я, заранее зная, что это не выход.
— А разве там лучше? — грусть прозвучала в ее голосе.
— Наверное, тебе не стоило улетать с Земли…
Она быстро прикрыла пальцами мои губы, шепнула:
— Замолчи! Я вовсе не жалуюсь, не жалуюсь! Просто я так долго ждала тебя, что эти расставания по утрам становятся для меня невыносимыми. Я скоро, наверное, сойду с ума от них! Провожать тебя каждое утро, и думать о том, что ты можешь не вернуться… Это ужасно!
— Я понимаю.
— Нет! Ты не можешь этого понять! Это надо пережить самому. Ты не можешь знать, сколько ночей еще там, на Земле, я лежала вот так же: одна, глядя в черную пустоту пред собой, и ждала, ждала, ждала!.. — Голос ее стал громче и задрожал. Почувствовав это, она замолчала. Справившись с волнением, продолжала: — Я не знала, чего я жду. Весь мир казался мне потерянным… Ты можешь себе представить такое — черная пустота вокруг и ничего больше? Ни лучика надежды!
Она снова вздрогнула.
— Это страшно, Максим! Очень страшно! Я боюсь снова пережить это… Я, наверное, не смогу снова пережить это! Никогда! — Она тихо всхлипнула.
— Ну, ну, Юленька! Не надо! Слышишь! — Я сильнее прижал ее к себе, нежно гладя по волосам. — Успокойся.
Да, она права. Ей здесь действительно плохо и неуютно. Два года назад ни я, ни она об этом не думали… вернее, она была уверена, что справится. А теперь, с каждым днем ее борьба с собой становится все ожесточеннее и безысходнее. И мне самому тяжело видеть, как она страдает, но постоянно быть рядом с ней я тоже не могу. Обстановка в городе крайне тяжелая.
Да, что там, в городе, по всей планете такая обстановка! С момента революции прошло уже двадцать семь лет, Народное Собрание возглавляет уже третий лидер, а положение не стабилизируется, а наоборот, даже ухудшается. Создаётся впечатление, что с каждым новым вождём заветы Квой Сена забываются всё больше, а революция всё дальше уходит в сторону от своих первоначальных целей — служения народу.
Улетая с Земли по призыву Всеобщего Народного Совета в помощь народной революции Гивеи, я и не подозревал, каким здесь все окажется сложным и непонятным.
Вообще, с Земли все выглядело гораздо проще и яснее, без оттенков и полутонов. Было понятно одно — здесь, на Гивее, народ, решивший строить новую жизнь, новое справедливое общество, и мы обязаны помочь ему в этом. Борьба за новое была беспощадна и жестока — революция должна быть жестока к своим врагам, так учили свой народ революционные вожди… Но кто был врагом революции? Этого до сих пор я не мог понять. Я постоянно слышал это слово: с трибун, с экранов, по радио. Взъерошенные ораторы в рабочих блузах и с яростным блеском в глазах, отовсюду призывали к бдительности, требовали выявления скрытых врагов революции и передачи их беспощадному суду народа. Они говорили всегда одно и тоже: враги сопротивляются победоносному шествию революции по планете; саботируют решения Народного совета; срывают бесперебойное снабжение населения Гивеи продуктами; вносят неразбериху и панику в общество… Но кто конкретно был виновен во всем этом, ни один из ораторов никогда не говорил. Поэтому среди людей, подобно болезненной язве, стала нагнаивать подозрительность, рождая всевозможные слухи и домыслы.
Я прислушался: Юли дышала ровно и почти неслышно. Наверное, уснула. Она тоже постоянно спрашивала меня: кто враг? Передачи народного радиовещательного центра у нее вызывали недоумение, и даже возмущение, потому что она твердо знала, что судить людей только за то, что они не разделяют взглядов новой власти — жестоко и несправедливо.
А вот мой новый начальник, Ен Шао, так совсем не считал. Ен, — по здешним меркам, довольно молодой человек, в прошлом служащий какой-то небольшой фирмочки, а теперь руководитель местного отдела ОЗАР (органы защиты революции), — уверен в том, что бывшие промышленники и толстосумы только и ждут удобного момента, чтобы снова взять власть в свои руки, и потопить революцию в крови, как это уже было однажды с народным вождем Квой Сеном. Вот почему нужно постоянно быть начеку: враги до конца не уничтожены, они только слились с народной массой, затаились, подобно коварной змее, выжидая удобный момент для нападения. Ведь революция отняла у них все и передала награбленные ими богатства народу. Именно за это они так ненавидят народную власть.
Что ж, мне трудно было судить о правомерности подобных суждений, ведь я здесь находился только два года, и, вероятно, еще многого не знал и не понимал. А Ен родился и вырос под этим солнцем, и кому, как не ему знать все тонкости нынешней ситуации? И, тем не менее, с каждым днем у меня возникало все больше вопросов, на многие из которых ответа я не находил.
Революция стремительным ураганом пронеслась по планете, сметая на своем пути все, что сопротивлялось напору вооруженных народных масс. Никто не задумывался, не останавливался ни на минуту, словно, боясь, что не хватит сил докончить начатое. Вся власть на планете перешла в руки Народного Совета, который организовал, и двинул на диктаторов народные массы. Опьяненные неожиданной свободой, люди, раньше никогда не мечтавшие об этом, вдруг растерялись перед вставшими во всей своей остроте новыми проблемами.
Все, что было до этого — стремительное и победоносное шествие по планете под знаменами революции и свободы — казалось, само влекло вперед, не оставляя времени на раздумья. Все были охвачены единым революционным порывом, готовые исполнять любую волю вождей, не рассуждая и не сомневаясь при этом. Ведь те, кто повел их за собой, должны были видеть цели и знать пути к свободе и благоденствию, а иначе, зачем они повели на бой свой народ, пообещав ему все сокровища мира?
И вот настал долгожданный час победы. Казалось, вместе со вставшим над планетой солнцем равенства и братства, должна была прийти и та сытая, и беззаботная жизнь, ради которой все они сражались и умирали. Но вместо этого им достались разрушенные во время боев города, бездействующие фабрики и заводы (кто-то из военачальников, руководивших восстанием, отдал приказ не жалеть ничего, что было связано со старым режимом), разграбленные хранилища продовольствия и выжженные поля, на которых уже ничего не росло. Все нужно было создавать заново, но на это уже не было сил.
Народ надеялся, что все блага придут к нему сами собой, и сразу, стоит только уничтожить ненавистных диктаторов, отобрать у них все богатства и разделить их между собой. Но богатства эти только казались несметными, и хватило их далеко не всем.
