Игорь Бунич - Д’Артаньян из НКВД: Исторические анекдоты
— Когда это он вам говорил? — плохо уже соображал я.
— Часто говорил. В тридцать восьмом говорил и позднее. Так уж важны даты?
— Но, Василий Лукич! — взмолился я. — Мавзолей существует с двадцать четвёртого года!
— Можно подумать, что я этого не знаю! — огрызнулся чекист-ветеран. — Я поэтому и спрашиваю: КТО ТАМ ЛЕЖИТ?
— Ленин там лежит, — заорал я. — Ленин Владимир Ильич!
На лице Василия Лукича появилось выражение долготерпения учителя в беседе с придурком-школьником.
— Ну, как он мог туда попасть, — мягко спросил он, — если в сороковом году Ильич был ещё жив, а тот, которого вы, видимо, имеете в виду, был убит при переходе границы в двадцать первом?
И тут я понял всё.
— Вы говорите, что он сбежал и найти его не удалось? — спросил я, трепеща от открывшейся мне истины.
— Да, да, — подтвердил Василий Лукич. — Его не поймали, это я точно знаю.
— Так он сбежал к вам. Неужели трудно было догадаться? Это было единственное место, где у него были шансы не быть убитым и написать ещё десять томов своих произведений, которые были изданы в прошлом году. Сопроводиловку ему написал Феликс, после чего его самого и ликвидировали. Конечно, его не могли найти.
— Да, видимо, так, — задумался Василий Лукич. — Выходит, у нас настоящего шлёпнули. Я так и подозревал, если говорить откровенно. Настоящую фамилию в таких формулярах не пишут.
— А что было написано у него в формуляре? — догадался я спросить.
— Как что? — даже остановился Василий Лукич. — Так и было написано: “Ленин (Ульянов) Владимир Ильич”. Только никто не поверил — все знали, что Ленин лежит в мавзолее. Хитро, конечно, придумали. Ничего не скажешь! Но кого же они всё-таки упрятали в мавзолей?
— А может, всё было наоборот?
— Может, и было, — устало согласился Лукич. — Так засрали мозги всем, что ничего и не понять. Третьего брата не было. Их было двое всего. Никак не пойму, почему этих в мавзолей положили, а настоящего здесь хлопнули?
— Брось, Лукич! — не выдержал я. — Никого из них в мавзолей не клали. Кукла там лежит восковая. Сейчас это каждому школьнику известно.
— А ты знаешь, — после некоторого раздумья произнёс Василий Лукич, — если ты не врёшь, то всё тогда становится на свои места. И главное, что прав я был — не было третьего брата!
— Был третий брат, — открыл я ему очередную тайну, — но он убился, упав с броневика.
— Ты всё ёрничаешь, — устало вздохнул Лукич, — а мы-то в него верили!
— Как же ты мог в него верить, если он у тебя сидел? — разозлился я.
— Я не в того верил, что у меня сидел, — прошептал Лукич. — Я верил в того, кто в мавзолее лежит. А ты говоришь: кукла!
БРАЧНОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО
Однажды я задал Василию Лукичу вопрос, который давно вертелся у меня на языке, но поскольку он касался, так сказать, личной жизни ветерана, мне казалось неудобным его задавать.
Наконец я решился.
— Василий Лукич, — спросил я, — а вы женаты были? Семья, дети у вас есть?
— Почему был? — несколько смущённо ответил Василий Лукич, — я, вроде, и сейчас женат.
Он покопался в ящике стола и извлёк из него старое брачное свидетельство. Посмотрел в него, вздохнул и протянул мне.
Я взял свидетельство, раскрыл его и прочёл, что отдел Записи гражданского состояния Краснопресненского района Москвы 18 августа 1930 года зарегистрировал брак Василия Лукича с гражданкой Браун Евой Францевной 1912 года рождения.
Поначалу у меня не возникло никаких ассоциаций.
Я только спросил:
— А она жива сейчас?
— Вроде жива, — пожал плечами Лукич, — только уехала куда-то за границу. Ей в 1948 году срок дали за двоемужество, Она второй раз умудрилась замуж выскочить, не разводясь со мной.
Я понял, что и в личной жизни старого чекиста не меньше тайн, чем в его служебной деятельности.
— А как вы с ней встретились? — спросил я, — она тоже в НКВД работала?
— Это ещё во времена ОГПУ было, — покачал головой Лукич, — а встретились мы с ней…
Он замолчал, как-то странно улыбнулся, прокашлялся и произнёс:
— Да и не встречались мы с ней вовсе.
— Как это не встречались? — не поверил я, — как же вы поженились?
— А поженились мы вот как, — продолжая улыбаться, ответил Василий Лукич. — Как-то в августе 1930-го года вызывает меня к себе лично Вячеслав Рудольфович…
— Кто это такой Вячеслав Рудольфович? — блеснул я своей серостью.
— Историк! — воскликнул Лукич, — книги пишешь, а не знаешь, кто такой Вячеслав Рудольфович! Вячеслав Рудольфович — это товарищ Менжинский.
— А-а, — протянул я, — значит тебя, Лукич, вызвал к себе лично Менжинский?
— Представляешь? — Лукич указал пальцем в потолок, — сам председатель ОГПУ! Я два часа сапоги надраивал, потом вхожу к нему ни жив — ни мёртв.
А Вячеслав Рудольфович улыбается, за руку со мной поздоровался. “Садитесь, говорит, Василий Лукич. Как служба идёт? Как ваши подопечные в зоне? Есть ли какие-нибудь проблемы?”
Я отвечаю, что всё нормально, подопечные сидят тихо, а проблемы, если и возникают, то мелкие. Решаем их сами. Начальство за зря не беспокоим.
Говорю я ему всё это, а сам чую, что не для того товарищ Менжинский меня вызвал, чтобы узнать, какие у меня проблемы в моей спецзоне с подопечными. Для чего-то другого я ему понадобился. Слушает меня Вячеслав Рудольфович как-то рассеянно.
— Знаю, что ты молодец, Василий Лукич, — говорит он, — службу нашу знаешь и понимаешь. Даже сам товарищ Ягода тобой не нахвалится. Один только у тебя недостаток есть, дорогой товарищ. Холостяк ты. А ведь парень хоть куда! Почему так случилось?
Никак я такого поворота в нашей беседе не ожидал, но отвечаю:
— Потому как дал обет, товарищ Менжинский, не обзаводиться семьёй до окончательной победы труда над капиталом.
— Это хорошо, — соглашается товарищ Менжинский, — это наша общая цель, к которой нужно стремиться. Но на данном историческом этапе наша партия ставит перед страной и народом более конкретную задачу: построение социализма в отдельно взятой зоне, то есть, я хотел сказать, конечно, в отдельно взятой стране. Я оговорился, потому что, как ты хорошо понимаешь, Лукич, за образец будут приняты методы, которые, ты вместе со своими товарищами разработал в экспериментальных зонах. Но для достижения нашей главной, а не промежуточной цели, тебе бы надо жениться, браток.
— Да никого у меня, — отвечаю, — даже на примете нет, Вячеслав Рудольфович. Была одна девка в деревне, да и та уже два года, как с голоду померла.
— Замечательно, — потирает радостно руки товарищ Менжинский, — это просто превосходно, что у тебя никого нет. Василий Лукич. Потому что партия подобрала тебе невесту, и лично я буду твоим свидетелем при заключении, так сказать, законного брака.
Тут уж я совсем оторопел.
— Невесту мне подобрали. — спрашиваю. — а зачем?
— Не задавай вопросов, Лукич, — строго отвечает товарищ Менжинский, — надо для пользы нашего дела.
— Так, а где она, невеста эта? — интересуюсь я, хотя понимаю, что спорить и возражать бесполезно.
— Сейчас покажу тебе её, — говорит товарищ Менжинский и достаёт папку с надписью “Совершенно секретная информация особой важности”. Открывает он эту папочку и вынимает из неё фотографию размером с почтовую открытку.
— Вот, — говорит, — полюбуйся. Это есть твоя невеста.
Беру я карточку, гляжу — на ней деваха лет восемнадцати. Копна светлых волос, улыбка во весь рот. Так, ничего себе. Очень даже хорошенькая. Мне даже показалось, что я её где-то в журнале видел среди наших героических лётчиц.
— Не лётчица она? — спрашиваю.
— К счастью, нет, — отвечает товарищ Менжинский. — Я бы сказал, что, скорее, даже наоборот. Ну, понравилась она тебе, Лукич?
— Ничего, — говорю, — симпатичная.
— Жениться согласен? — спрашивает он.
— Ну, раз надо, — отвечаю я, — что же поделаешь. Согласен.
— Умница, — хвалит меня Вячеслав Рудольфович. Забирает у меня фотографию и кладёт обратно в папку.
— Извини, — говорит, — не могу я тебе даже её фото оставить, потому как всё это дело абсолютно секретное. Руководство не хотело тебе даже фотографию эту показывать, но я настоял. Я люблю, чтобы всё было по-человечески. Так ведь, Лукич?
— Так точно, — соглашаюсь я, — так когда я невесту-то свою увижу, Вячеслав Рудольфович?
— Экий ты, право! — удивляется товарищ Менжинский, — мне казалось, что ты меня понял. Никогда, Лукич, ты её не увидишь. Потому как товарищ Ева, так зовут твою будущую жену, выполняет правительственное задание особой важности. Ты даже забудь, что фотографию её видел. По большому счёту тебе и видеть её было не положено.
— Воля ваша, — говорю, — Вячеслав Рудольфович. Но никак не пойму, для чего всё это понадобилось.
