А. Ш. - Концлагерь «Ромашка»
При всём этом, обстановка в у нас в «Ромашке» царила довольно дружелюбная и смиренная. Каждый день мы просыпались в семь утра. Я делал короткую зарядку, мылся в душе и съедал три бутерброда, а уже в семь сорок надо было в отглаженной и чистой форме, с аккуратной причёской идти на утреннюю линейку.
Линейка стартовала в восемь утра – выстроившись в стройные ряды по росту и возрасту, мы со скучающими лицами наблюдали за торжественным поднятием флага и чуть более бодро горланили гимн (бойскаут, замеченный с закрытым ртом или поющий не все слова, отправлялся в карцер на сутки за подрыв дисциплины). После торжественной части наступала нравоучительная: Георгина Матвеевна, чеканя шаг по плацу, как заправский полковник, объясняла нам, зачем мы родились на свет – приносить пользу, пользу, пользу Родине. Каждое утро она находила, чем нас пристыдить за безделье и сибаритство: то замечала, что каждый бойскаут обходится государству в двадцать долларов в день, из которых даже мы, старшеклассники, отрабатываем только десять, то сообщала, что Департамент передумал снабжать «Ромашку» новыми ноутбуками, потому что в этом году бойскауты нашего лагеря не смогли так же хорошо отличиться в олимпиадах по физике и истории, как в предыдущем. Повод выругать нас находился всегда.
Отчитанные таким образом нераскаявшиеся грешники, мы расходились на занятия. С девяти часов утра и примерно до трёх мы грызли гранит науки.
В три часа дня мы утоляли голод хорошим обедом, состоявшим из трёх блюд, из которых, впрочем, только одно (компот) было без недовеса. Тридцать граммов мяса, слизанных с каждой нашей котлеты или отбивной, давали в сумме ежедневно полтонны говядины, которую частью приворовывал персонал столовой, а частью реализовывал милейший наш директор Олег Родионович, продавая её одной сети магазинов Белгородской области по сдельной цене. Несмотря на то, что в бойскаутском лагере не с кого брать взятки, директор наш явно не бедствовал.
После обеда у нас был час на отдых, а затем часов до семи мы работали в поле или в мастерских. Не могу пожаловаться на условия работы. В бойскаутском лагере упорно ходило словечко «барщина», когда речь заходила о лопатном и тяпочном труде на картофельных и свекольных полях, но я всегда представлял себе, что работаю так на собственной даче вместе с воображаемыми родителями и дедом, и это примиряло меня с действительностью.
С восьми вечера и до пол – одиннадцатого было время, которым мы могли распоряжаться по своему усмотрению. Поужинав, можно было погулять с друзьями, списать домашнее задание по алгебре, которую я не терпел, побегать на стадионе или в фитнесс – клубе, если то была удачная неделя, когда ты заслуживал право заниматься на тренажёрах, или же полчаса (разрешённое время) посидеть в Интернете.
Так шло время, пока не начали происходить неожиданные и страшные события, сильно повлиявшие на жизнь нашего лагеря.
Вторая глава
Однажды заболел один из младших бойскаутов и всеобщий любимец, 8–летний Миша Маринич. У него поднялась температура до 40 градусов и начался бред. На дворе был ноябрь, многие грипповали, и все рассудили, что это грипп, хотя и в необычно тяжёлой форме.
В комнате Миши, ввиду его состояния, посменно дежурили молодые медсестры – Лера и Алёна – бывшие воспитанницы лагеря. С Алёной я немного общался: она беспрепятственно могла ездить во внешний мир, и я узнавал у неё разные белгородские новости.
В третий день мишиной болезни Алёна встретилась мне поутру – кажется, перед линейкой – и сообщила, кроме прочего, что Миша совсем плох: бред усилился, и он постоянно повторяет: «Хочу французский шоколад! Артём, дай хоть кусочек!»
Я покраснел.
– Ну как тебе? – спросила Алёна.
– Ужасно. Кто это слышал, кроме тебя?
– Никто. Ну, может быть, Лера слышала в свою смену.
– Он больше ничего не говорил?
– Нет.
– А другие имена называл?
– Нет.
Это была неприятная новость. Конечно, я знал, о чём Миша бредил. Французский шоколад с изюмом, очень нежный на вкус – наверное, мальчик за всю свою жизнь не пробовал ничего вкуснее. Такой шоколад в бойскаутский лагерь, разумеется, не завозили – мы вообще ели мало сладостей (Департамент считал, и, конечно, справедливо, что шоколад дорог, а подростки, которые потребляют мало сахара, существенно экономят на услугах стоматолога). Французский шоколад мы доставали с немалым риском в северном лесу. Выглядело это следующим образом. Один или два раза в месяц, в тёмную безлунную ночь, к внешней границе лагеря пробирались российские правозащитники. Они несли с собой пакеты, набитые разными подарками для бойскаутов: гаджетами, сластями и другими сувенирами. Кроме того, правозащитники привозили на джипах мощные станковые арбалеты. При помощи арбалетов пакеты с подарками перебрасывались через ограду на территорию лагеря, в северный лес, а дальнейшая судьба сувениров зависела от того, кто их подберёт – охранники лагеря или бойскауты.
Отправленные правозащитниками подарки в лагере были под запретом (за один найденный фантик от запрещённой конфеты полагались три дня карцера и несколько утомительных нотаций в воспитательной комнате). В день, когда, по сведениям администрации, ожидался приезд правозащитников, подросткам запрещали покидать территорию городка, а охранники лагеря, наоборот, выходили в лес на поиски трофеев. Дальнейшая судьба собранных охранниками трофеев мне неизвестна, но, рискну предположить, прохвост наш директор Олег Родионович их перепродавал.
Разумеется, мы не могли допустить такого положения дел, когда на нашу долю ничего не доставалось. Северный лес был холмист и изрезан оврагами – как-то раз на прогулке я и двое моих приятелей заметили, что раскидистый вяз и две мохнатые ели, растущие на склоне оврага, закрывают своими ветвями вход в пещеру. Пещера была неглубокой, метров до пяти, с глинистым полом и сводами. Мы сразу сообразили, что эта пещера открывает перед нами большие перспективы.
Здесь надо пояснить, что мы, равно как и администрация лагеря, заранее знали, что в такой-то день предстоит вылазка правозащитников. Объявления об этом – часто в иносказательной форме – развешивались сразу на нескольких сайтах в интернете, и мы внимательно их отслеживали.
На охоту за сувенирами мы выходили до октября, пока по ночам не стало холодно. Разводить костёр в лесу для обогрева было слишком рискованно, потому что дым легко могли заметить охранники, и если бы это случилось – прощай всё: подарки, укрытие и авторитет среди сверстников, который мы с Ильёй и несколькими приятелями сумели заработать благодаря своим дерзким вылазкам. Наша тайна была бы рассекречена, пещера зарыта, да ещё, пожалуй, одним карцером наказание бы не ограничилось: нас вполне могли сослать в дисциплинарный лагерь, учитывая продолжительность и систематичность нарушения дисциплины с нашей стороны.
Теперь на дворе был ноябрь. Днём столбик термометра едва переползал за ноль, ночью было и того холоднее.
Мне очень трудно это объяснить, но в тот день, когда я услышал от Алёны про Мишу, который бился в горячке и бредил французским шоколадом, во мне проснулось родственное чувство. Или, не знаю, может быть, братское чувство. Мне вдруг стало ясно, что я должен достать эти проклятые французские сладости, невзирая ни на какой мороз и лишения, потому что этого хочет маленький человечек, которому очень плохо и у которого в целом мире, представьте себе, больше никого нет.
Я встретил Илью на линейке и, когда поднятие флага и летучка закончились, сжал ему руку:
– Нужно поговорить. Лучше в моей комнате.
– Но до занятий десять минут.
– Целых десять минут. Мы успеем.
Когда дверь моей комнаты захлопнулась за Ильёй, я сказал:
– Нам нужно достать трофеи. Сегодня же или завтра. Сейчас как раз новолуние и облачно, мы можем списаться с правозащитниками по зашифрованному каналу.
– Ты с ума сошёл? По ночам минус десять.
– Мы справимся.
Илья пристально посмотрел на меня, точно хотел удостовериться, не рехнулся ли я и вправду. Не заметив ничего подозрительного, он осторожно спросил:
– А почему именно теперь?
– Миша Маринич тяжело болен и бредит французским шоколадом.
– Ах, вот оно что. Не знал.
– Мне Алёна утром сказала.
– Ладно, я тебя понял. Мне нужно подумать.
– Как знаешь. Думай до вечера. Если не готов, я пойду один.
– Ну хорошо, а как ты собираешься ночевать в лесу? Шуб у нас нет, за пару часов там можно ноги и руки отморозить.
– Есть идея. Можно взять в столовой несколько брикетов бездымного угля.
– Что значит взять? Украсть?! Ты знаешь, чем это грозит?
– Ну почему сразу украсть? Скажем Марии Фёдоровне, что нам нужно для лабораторной по химии.
С Марией Фёдоровной, старшей поварихой, я был в отменно хороших отношениях, поскольку сделал ей несколько подарков из тех самых трофеев, что мы собирали в лесу. Их происхождение я объяснял ей так, что у Ильи остались на свободе дальние родственники, которые присылают ему время от времени ценные подарки. Мария Фёдоровна была единственным человеком из персонала, который настолько вызывал доверие. что я рискнул переманить её на нашу сторону скромными подношениями. Она была добродушной, простой тётушкой и можно было быть уверенным, что она говорит и действует безо всякой задней мысли. Кроме того, дружба с Марией Фёдоровной была очень полезна с практической точки зрения. Благодаря ей, мы с Ильёй зачастую получали лучшие куски и соки без недолива.
