Павел (Песах) Амнуэль - Институт альтернативной истории
Я остановился неподалеку и с ужасом понял, что не знаю, как действовать дальше. Роман Бутлер сказал совершенно определенно: увидишь — зови полицейского. Но Роман воображал, что я попаду в совершенно иную альтернативу!
Аль-Касми почувствовал на себе мой взгляд и повернул голову. Взгляды наши встретились. Надо сказать, что и он, подобно мне, обладал прекрасной интуицией. Ему и двух секунд не понадобилось, чтобы понять: я пришел к нему не для того, чтобы проситься на временную работу.
— Убирайся, — сказал он на иврите. — Убирайся в свой мир, иначе я вызову полицию. Считаю до трех. Один…
И что я должен был делать, по-вашему?
— Два…
Я шагнул вперед и, прежде чем Ахмад успел увернуться, влепил ему правой между глаз. А левой добавил в живот. Господа, это очень неприятное ощущение — я никогда не бил человека, но у меня не было иного выхода!
Мойщик-еврей выронил тряпку и завопил дурным голосом.
— Что же ты орешь, дурак? — сказал я, потирая пальцы. — Ты еврей или кто?
Аль-Касми привалился спиной к машине и закатил глаза. Со всех сторон к нам бежали арабы, и в их глазах я читал свою участь. Для этого не нужно было никакой интуиции.
Я произнес контрольное слово.
Костяшки пальцев на правой руке продолжали болеть.
— Хорошая работа, — сказал комиссар Бутлер, когда на Ахмада Аль-Касми надели наручники и увезли в полицейской машине. — Только бить не следовало. Теперь он имеет право предъявить судье претензии о незаконных методах задержания.
— Это ваши еврейские нежности, — раздраженно сказал я. — Не вижу, чтобы от моего кулака его морда сильно пострадала. Убийца он, в конце концов, или нет?
— Убийца, — согласился Бутлер, — а закон есть закон. Нужно было вызвать полицейского…
— Господи, Роман, — сказал я. — Поехали ко мне, и я тебе расскажу, что сделали бы со мной полицейские, если бы я поступил так, как ты говоришь.
У Бутлера не было времени — нужно было проводить допрос обвиняемого. Комиссар пришел ко мне вечером — как обычно, на чашку кофе. Выслушав меня, он вздохнул:
— Знаешь, Песах, я иногда и сам думаю: как жили бы евреи, если бы земля эта стала арабской. В сорок восьмом или позднее, проиграй мы хотя бы одну из войн. Я бы не пошел мыть машины. Я бы записался в «хагану»…
— Нет у них там никакой «хаганы», — сказал я.
— Так это альтернативный мир Аль-Касми…
— Ну и что? Не мог же он конструировать все причинно-следственные связи по своему желанию! Он лишь создал альтернативу, а дальше действовали законы истории.
Роман надолго задумался. Соображал, наверно, как занялся бы он в том мире формированием подпольных бригад. И как сжигал бы флаги Палестины. И как надел бы маску и взял в руки автомат… Он не убивал бы женщин, а в остальном… Мир — зеркало, господа.
— Тяжелая у тебя работа, Песах, — сказал он наконец. — Не думал, что писать историю так трудно.
— Да уж, — согласился я. — Проще историю делать.
— Или раскрывать преступления, — сказал Роман.
Мы улыбнулись друг другу, и я налил еще по чашечке.
Назовите его Моше
Читатели моей «Истории Израиля» часто спрашивают, что означают некоторые намеки на некоторые события, изредка появляющиеся в той или иной главе. Намеки есть, а о событиях не сказано ни слова. Читатели полагают, что для исторического труда подобный подход неприемлем, и я с ними полностью согласен. В одной из глав я писал о так называемом «Египетском альянсе» и о том, что на Синае до сих пор бродят двухголовые козлы. Читатели, естественно, возмущаются: во-первых, никто никогда ни от кого ни о каком таком «альянсе» не слышал, а во-вторых, многие бывали на Синае и в глаза не видели никаких двухголовых козлов. Если бы, говорят читатели, такие козлы существовали, то предприимчивые гиды непременно показывали бы это чудо природы туристам и брали бы за это дополнительную плату.
Принимаю обвинения. Тем не менее, все намеки, рассыпанные по страницам моей «Истории Израиля» — правда. Был «Египетский альянс», существуют двухголовые козлы и даже безголовые собаки, если хотите знать. Но обо всем этом и о многом другом я не мог до самого последнего времени поведать читателям по очень простой причине: в Израиле до сих пор существует цензура. Есть сведения, разглашать которые запрещено под страхом пятнадцатилетнего тюремного заключения. Можно, конечно, намекнуть в надежде, что читатели намек поймут, а цензоры — нет. Сами понимаете, насколько это маловероятно. Вот мне и приходилось ловчить, приводя читателя в недоумение.
На прошлой неделе все изменилось.
Мне позвонил Моше Рувинский, директор Института альтернативной истории, и сказал:
— Совещание по литере «А» ровно в полдень. Не опаздывай.
Я и не думал опаздывать, потому что литеру «А» собирали до этого всего раз, и вот тогда-то с каждого присутствовавшего взяли подписку о неразглашении информации.
Как и пять лет назад, в кабинете Рувинского нас собралось семеро. Кроме нас с Моше присутствовали: 1. руководитель сектора теоретической физики Тель-Авивского университета Игаль Фрайман (пять лет назад он был подающим надежды молодым доктором), 2. руководитель лаборатории альтернативных исследований Техниона Шай Бельский (пять лет назад это был юный вундеркинд без третьей степени), 3. министр по делам религий Рафаэль Кушнер (пять лет назад на его месте сидел другой человек, что не меняло существа дела), 4. писатель-романист Эльягу Моцкин (за пять лет постаревший ровно на пять лет и четыре новых романа), 5. космонавт-испытатель Рон Шехтель (который и пять лет назад был испытателем, хотя и не имел к космосу никакого отношения).
Ровно в полдень мы заняли места на диванах в кабинете директора Рувинского (он воображал, что отсутствие стола для заседаний создает непринужденную обстановку), и Моше сказал:
— Без преамбулы. Вчера вечером комиссия кнессета единогласно утвердила наш отчет по операции «Моше Рабейну». Операция завершена, гриф секретности снят. Ваши соображения?
— Слава Богу, — сказал Игаль Фрайман. — Я никогда не понимал, почему подобную операцию нужно было держать в секрете.
— Кошмар, — сказал Шай Бельский. — Теперь мне не дадут работать — все начнут приставать с расспросами.
— Этого нельзя было делать, — согласился Рафаэль Кушнер, — ибо вся операция была кощунством и надругательством над Его заповедями.
— Замечательно! — воскликнул Эльягу Моцкин. — Наконец-то я смогу опубликовать свой роман «Мессия, которого мы ждали».
Рон Шехтель промолчал, как молчал он и пять лет назад, — этот человек предпочитал действия, и за пять лет совершил их более чем достаточно.
— А ты, Песах, что скажешь? — обратился Рувинский ко мне.
— У меня двойственное чувство, — сказал я с сомнением. — С одной стороны, я смогу теперь опубликовать главы из «Истории Израиля», которые раньше были недоступны для читателей. С другой стороны, я вовсе не уверен, что читателям знание правды об операции «Моше Рабейну» прибавит душевного спокойствия.
— Это твои проблемы, — заявил директор. — Если ты хочешь, чтобы тебя обскакал какой-нибудь репортер из «Маарива» или Эльягу со своим романом, можешь держать свои записи в секретных файлах.
Я не хотел, чтобы меня кто-то обскакал, и потому предлагаю истинную правду об операции «Моше Рабейну» на суд читателей «Полигона F», издания, которому я давно и навсегда передал все права на первую публикацию глав из моей многотомной «Истории Израиля в XXI веке».
Пять лет назад (а точнее — 12 ноября 2026 года), в дождливый, но теплый полдень директор Рувинский сказал мне по видео:
— Песах, один мальчик из Техниона имеет идею по нашей части и хочет доложить небольшому кругу. По-моему, идея любопытная. Желаешь присоединиться?
Час спустя мы собрались всемером в кабинете Рувинского — в том же составе, что сейчас, только вместо Рафаэля Кушнера (от Ликуда) присутствовал Эли Бен-Натан (от Аводы, которой тогда принадлежало большинство в кнессете). Шай Бельский («мальчик из Техниона») рассказал о своей работе, представленной на вторую степень и отклоненной советом профессоров по причине несоответствия современным положениям науки.
— Видите ли, господа, — говорил Шай своим тихим голосом, — я вовсе не собираюсь опровергать теорию альтернативных миров, тем более в стенах этого института, где каждый может увидеть любой альтернативный мир или убедиться, по крайней мере, что такие миры существуют. Но, господа, природа гораздо сложнее, чем мы порой о ней думаем. Или проще — в зависимости от ваших взглядов на мир. Вот Песах Амнуэль любит приводить пример того, как обычно создаются альтернативные миры: у вас спрашивают, что вы предпочитаете — чай или кофе, вы выбираете кофе, и тут же возникает альтернативная вселенная, в которой вы выбрали чай. Я не исказил твой пример, Песах? Но, господа, все гораздо сложнее. Где-то на какой-нибудь планете в системе какой-нибудь альфы Волопаса сидит сейчас покрытый чешуей абориген и тоже выбирает — съесть ему лупоглазого рукокрыла или лучше соснуть часок. Он решает позавтракать, и тут же возникает альтернативный мир, в котором он отправляется спать. Верно?
