Анатолий Горло - Счастливый конец света
Но я вызвал его на бой, и, рано или поздно, он явится. Запах уже явился, даже моя клетка источает его. Может, враг занял мою клетку? Зачем ему нужна моя клетка? Чтобы я не мог возвратиться в нее? Значит, он знает, что на свободе я слабее, чем в клетке? Значит, он знает, что трехногий барс слабее двуногого?
Здесь есть еще один трехногий. Остальные двуногие. Значит, и он слабее остальных? Третья нога у него нетеплокровная, значит, он слабее меня? Он здесь единственный, кого я могу одолеть. Но от него исходит хороший запах. Этот запах напоминает мне о тех временах, когда все было просто в этом мире. Теплокровный был теплокровным. Хладнокровный был хладнокровным. Бескровный был бескровным. Потом все смешалось. И голос крови, который всегда помогал барсам, уже не мог помочь мне. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил. Как я потерял ногу. Я шел на охоту. Взбирался вверх по склону утеса. Незаметно. Белый по белому. Увидел дерево. Раньше его не было там. Буря свалила его сверху, подумал я. Накануне была сильная буря. Моя тропа проходила мимо него. Да, буря свалила дерево. Обломала верхушку, вырвала с корнями и бросила вниз. Вот они, вывороченные корни, загородили тропу. В стволе большое дупло. Старое дерево, пустое внутри, потому буря и одолела его. Я стал переступать через корни, как вдруг они зашевелились и схватили меня. Змеи, подумал я. Но у них не было змеиного запаха. Корни обвили меня, подняли в воздух и потащили в дупло. Но это было не дупло. Там были зубы. Несколько рядов. Вспомнил. Вспомнил. Вспомнил. Три ряда. Боковые зубы. Три с одной стороны, три с другой. В каждом ряду. Три по шесть. Три шестерки. Передних зубов нет. Дупло. Чтоб я, проходя мимо, подумал, вот старое дерево с большим дуплом. Коварное дерево. Оно сунуло мою голову в дупло. Нет, это было не дерево. Это был враг. Он зажал мою голову в пасти. Шея попала в щель между зубами. Все, подумал я. Враг сильнее меня. Враг, коварнее меня. Я приготовился к смерти. Достойно принять смерть от того, кто сильней и коварней тебя.
Но это был подлый враг. Он не хотел моей смерти. Он хотел смерти моего рода. Он напряг мой детородный орган, чтобы вылить мое семя в свое лоно. Значит, это была она. Она хотела от меня потомства. Она хотела превратить свободный род барсов в сухостой из дуплистых деревьев с вывороченными корнями.
Я был готов принять свою смерть, но я не мог допустить смерти своего рода. Она была сильней и коварней меня, но в ловкости она не могла превзойти меня. Таков наш род, никто не может превзойти снежного барса в ловкости.
Она зажала мне шею, чтобы я не мог вырвать голову из ее пасти. Ее язык лизал мою голову, чтобы вызвать во мне желание. Желание продолжения рода. И она вызвала во мне желание. Желание сохранения рода. Она, наверное, думала, что это одно и то же. А это не одно и то же. Голос крови это голос рода. И этот голос сказал мне: сохранишь семя, сохранишь род. И еще он сказал мне: ты ловкий, схвати зубами ее язык.
Мы бились долго. Она сжимала дуплом мою шею, я сжимал зубами ее язык. Она царапала меня корнями, я царапал ее когтями. Я мог откусить ей язык, но голос сказал мне: не делай этого, пока твоя голова в ее пасти. Наконец она разжала зубы, чтобы перекусить мне шею. Я выдернул голову из пасти и повис на ее языке. Я мог откусить его, но голос сказал: не делай этого, пока ты висишь на нем. И еще он сказал: внизу ущелье, она сбросит тебя в него. И голос сказал: ее корни будут держать тебя, пока ее зубы не откусят твою голову: И еще сказал, у тебя одна голова, но четыре ноги. Сунь ей в зубы одну. Может, в пылу борьбы она не заметит подмены.
И сделал я так. И она откусила мне переднюю лапу, и корни ее отпустили меня. И тогда голос сказал: кровь за кровь. И сказал: не откусывай язык, а разгрызи его надвое. И еще он сказал: два языка в одном рту никогда не уживутся. И сказал: и превратятся они в два жала, которые будут жалить друг друга. И еще сказал: и так продлится до скончания века. И сказал: а потом будет суд, и он рассудит вас.
И я разобрал надвое ее язык и ушел… Чу! я слышу ее запах… Совсем рядом… Не может быть… Это не она. Я помню ее дупло и корни. Это не она. Эта не то что голову, лапу не сможет перегрызть. Но почему от нее тот же запах? И почему она так смотрит на мою клетку? Неужели заметила, что меня нет?… Она озирается, ищет. Смотрит на меня. В упор. Нет, не видит. Никому не дано видеть белое на белом. Черное на черном. А может… а может, и она всего лишь личина, клетка? А та, что была в клетке, вышла на свободу и где-нибудь поджидает меня, расставив на тропе свои корни и спрятав в дупле свои зубы? А запах… клетка долго хранит запах своего постояльца.
Понял. Я бросил ей вызов. Она услышала его, вышла из клетки и готовится к схватке. Понял. Корни это ее ноги. Многоножка против трехногого. Белый на белом против черной на черном. Понял. Кровь за кровь. Схватка – это красное на красном.
А потом будет суд, и он рассудит нас.
14
Квадрату опять не повезло. Во время разведывательного облета «невиданной планиды», которая невиданно возникла на пути «Лохани» (она не значилась в Звездном кадастре), его и без того изрядно потрепанный модуль столкнулся с каким-то неопознанным летающим объектом, потерял управление и совершил столь жесткую посадку на скалистое плато, что шаровидный модуль превратился в лепешку, а Квадрат – в неправильный многоугольник.
Мы с Буфу сели в аварийный челнок и поспешили ему на помощь. Пока Буфу приводил в чувство разведчика, я кое-как собрал модуль, чтобы отбуксировать его на «Лохань» и уж там заняться основательным ремонтом.
Наконец мы взлетели. Буфу не скрывал удовлетворения от проведенной операции, был словоохотлив, и мы разговорились под тихие стоны лежащего за нами Квадрата.
Буфу начал с похвал в мой адрес, а также в адрес табуларазологии:
– Боюсь, mon ami, что многие наши беды вызваны игнорированием именно этой области знаний. Целые поколения сапиенсов привыкли жить на всем готовом, превратив в свалку мусора не только Триэс – все Малое Облако. Взять, к примеру, эту лепешку, – он кивнул на летящий за нами модуль, – кто еще, кроме тебя, сможет вернуть ее к жизни?
– Наставник, – сказал я.
– А еще?
– Да мало ли кто… – Я затруднялся назвать конкретное имя.
– Никто, mon ami. А если даже кто-то и может, не захочет возиться и соврет, заявив, что не может Да еще и товарища своего бросит, – он показал на Квадрата, – скажет, не нашел или еще что-нибудь придумает. Мы были великим сообществом, а стали разобщенными. Мы были хозяевами, стали иждивенцами, потребителями унаследованных благ. А ведь блага эти не бесконечны. Ведь, откровенно говоря мы дышим на ладан!
– Так уж и на ладан? – ввернул я. – Мне кажется, напротив, жизнь оживилась, идет какая-то борьба. Даже на «Лохани»…
Его длинное желтое лицо еще больше растянулось в саркастической усмешке:
– Борьба! Не смеши меня, mоn ami! Если возню дистрофика с паралитиком можно назвать борьбой, тогда, конечно! Впрочем, рыцарю картонного меча и дамской подвязки все это и вправду может показаться борьбой!
Он явно хотел задеть меня за живое. «Нет его у меня, живого!» – хотелось крикнуть мне. Но я сказал, как и подобает Победоносному:
– Картонный меч, маэстро, далеко не единственный вид оружия, которым я владею.
– В том, что у тебя золотые руки, я успел убедиться, а вот насчет оружия… Скажи, только честно, тебе пришлось, хотя бы раз в жизни, убить кого-нибудь?
Интересный поворот сюжета!
– Нет, но…
– Вот видишь! А мне приходилось. И не единожды…
– C'est Bete [111]! – послышалось за моей спиной.
Буфу показал пальцем в сторону Квадрата:
– И ему приходилось.
– Ne dites pas de betises! [112] – опять пропищал Квадрат.
– Cela suffit, flute [113]! – прикрикнул на него маэстро и обратился ко мне: – Пора делать выбор, mоn ami. C'est eux ou nous. Logique, non [114]?
– He понимаю, о чем речь, – сказал я.
– Не притворяйся! Ты прекрасно все понимаешь.
– Мне понятны слова, маэстро, но не смысл, который они заключают…
– Смысл! – со злостью повторил Буфу. – Самое бессмысленное слово! Le plus que je p;uisse [115], так это предложить тебе сотрудничество в поиске этого проклятого смысла! Нам нужны твои руки. Со своей стороны мы гарантируем тебе личную безопасность, что, как нам представляется, не так уж мало.
– Вы опять за свое, маэстро! Во время первой проверки вы выдавали себя за покорителя, в какой роли выступаете на сей раз?
– Ну, чтобы не повторяться, скажем, в роли твоего покровителя, – осклабился Буфу. – Ты уже успел наделать столько глупостей, что, боюсь, да, mon ami, я просто боюсь за тебя…
– Вот как? – я изобразил искреннее недоумение.
– Le malheur c'est que [116]… как бы это сказать, ты чрезвычайно наивен, mon ami, ты напоминаешь мне маленькую мошку, которая радостно машет крылышками, упиваясь ощущением полета, не подозревая, что она уже давно бьется в паутине и что к ней… в общем, ты понимаешь, о чем я.
