Михаил Костин - Живое и мертвое. Ученик мага
Пантор с Винсентом подошли ближе. Пахнуло сидром. Маг приметил, что край скатерти, укрывающей стол, помят и во влажных разводах. Видимо, старый прохиндей вымыл руки в фонтане и вытер тем, что под руку подвернулось.
Винсент плюхнулся на стул напротив проводника, оставляя Пантору тот край стола, с которого о скатерть вытирали руки. К старику обратился панибратски.
— Колидр, старина, а сколько нам тут сидеть?
— Пока не напьетесь, — фыркнул тот и в очередной раз повторил процедуру с переливанием жидкостей.
— Он не про ресторан спрашивал, а про гостиницу, — проворчал ученик Мессера.
— Аааа, — протянул Колидр, мечтательно заглядывая в кувшин.
Кувшин оказался пуст. Старик пожевал губу, словно соображая, чего делать дальше. Выбор, впрочем, был очевиден.
Проводник махнул официанту.
— Здесь вы будете сидеть, покуда мой братец таки не проводит вас отсюда, чтоб вам всем вместе с ним быть здоровыми. Его сейчас нет. Мене сказали, что он вот-вот вернется, приведет кого-то с той стороны.
— И вы так спокойно об этом говорите? — удивился Пантор.
— А чего такое? — приподнял бровь старик. — Таки вы считаете, что Колидр должен вас бояться? Мене бояться уже поздно. И потом, я ведь говорю об этом не приставу и не пограничникам, а тем, кто собрался нелегально пересечь границу.
Последняя фраза прозвучала чересчур громко. Или Пантору это только показалось? Он огляделся, но редким посетителям ресторанного зала, кажется, не было до них никакого дела. Подошел официант.
— Повтори мене кувшинчик, голубчик. А молодые люди сами себе закажут.
На стол перед Пантором шлепнулась увесистая тетрадка меню в кожаном переплете. Названия блюд оказались сплошь незнакомыми, и он выбрал отбивную по-веролльски.
Винсент долго ковырялся, выбирая себе то, что звучало посмешнее. В результате назаказывал себе с дюжину блюд, заявив, что он, во-первых, голоден, а, во-вторых, если что, то Пантор доест, ему, мол, все равно одной отбивной мало будет.
Через пару минут перед рыжим уже стояла плошка с какими-то кореньями, щедро политыми медово-золотистым соусом. Трудно сказать, каковы корешки были на вкус, но пахло от них так, что в желудке заурчало. Рядом появилась кружка пива. Винсент со смаком принялся за еду. Пантор смотрел на него, с завистью глотая слюни. Отбивная явно готовилась дольше. А есть хотелось. Колидр, напротив, есть ничего не стал, заявив, что закуска все только портит. И любовно отдавался процессу перемещения жидкостей. Пил он по-прежнему своим странным методом: наливал из кувшина на пару глотков в стакан, затем переливал сидр из стакана в себя. Пантор вдруг почувствовал себя брошенным. Почему так всю жизнь происходит? Вот даже тут, в этом гостиничном ресторане. Винсент, который точно так же в бегах, как и он, сидит набивает брюхо и радуется жизни. И рыжему на все, совершенно на все наплевать. Колидр, пройдоха, заигрывающий с законом, сидит и надирается. И тоже радуется жизни. И ему тоже на все наплевать. А он, Пантор, сидит и слюни пускает. И жизнь не радует, только волнения одни, и отбивную не несут. И как тут расслабиться, если он вне закона и жизнь летит под откос. С другой стороны, вот рядом сидят два человека, точно так же попавших в опалу и гонимых, они-то жизни почему-то радуются. Они могут спокойно есть, пить, вытирать руки скатертью и качать права.
— Колидр, а этот усатый, который не хотел нас селить, он почему сказал, что у него номеров свободных нет? С нами что-то не так?
— Да причем здесь вы? — повел мутным глазом старик. — Клиентов он ждет. А те хотели, чтоб рядом с ними не было никого. И они за это платят. Он для них весь этаж освободил, а тут вы.
Старик хихикнул, хотя ничего смешного вроде бы сказано не было.
— А он кто? Ну этот усатый? Администратор?
— Он-то? — Колидр озорно сощурился. — Он хозяин этого гадюшника.
И проводник сделал жест рукой, давая понять, что под «гадюшником» имеется в виду и шикарный ресторанный зал и спрятавшаяся в невзрачном сером доме гостиница.
Пантор почувствовал, как челюсть ползет вниз, чуть не упираясь в столешницу.
— И как же… он же… вы же…
— Что вы все время дергаетесь? Таки вам нравится волноваться? Вы же получили номер, что вам еще надо?
Пантор захлопнул рот. Винсент оторвался от вылизанной чуть не до блеска плошки.
— Мой друг беспокоится, что вы излишне заботитесь о нас.
— Ничего не излишне. Вы мене платите за то, что я вас привел в Дредстаун, поселил и свел с человеком, который таки переведет вас через границу. Я вас таки привожу, селю и свожу с нужным человеком. Все честно. Остальное — моя забота. Вы платите мне, я плачу усатому жирдяю. Или не плачу, как договоримся. А мы таки договоримся, потому что половину постояльцев ему приводим мы с братом. И тех, что будут с вами на одном этаже, приведет мой брат. Их приведет, вас уведет. Все устроено, и не лезьте таки не в свое дело. Лучше заплатите за сидр. Только сперва я закажу еще один кувшинчик.
6
— Чтоб еще хоть один раз я вас послушал, господин журналист! Да ни за что в жизни.
Мобиль Санчеса стоял посреди леса и светил фарами, выдергивая из темноты корявые стволы деревьев. Белобрысый топтался тут же, высматривая что-то впереди. Что? Дорогу? Так ее здесь не было.
Дорога кончилась еще в сумерках. Вернее, кончилась нормальная дорога. Началась грунтовка. Тогда пристав предложил поискать место для ночлега. Но журналист настоял на том, чтобы ехать дальше. Пока что-то видно и есть куда ехать. Дескать, успеют сделать расстояние побольше.
Сделали. Теперь видно не было ни рожна, и ехать стало некуда. То есть тропка какая-то вертелась, но вилять вместе с ней среди незнакомого леса в темноте на мобиле казалось совершенно невозможным. И возвращаться назад тоже нереально, потому как позади вилась теперь точно такая же тропка. Где искать дорогу в такой темнотище, было решительно неясно.
Ниро досадливо сплюнул.
— А ведь я предлагал вам остановиться.
— Предлагали, — недовольно отозвался Санчес. — Вы теперь мне будете это до конца жизни припоминать? Я слышал это уже раз сто. И если услышу еще раз, клянусь, придушу вас здесь прямо под кустом. И никто не узнает.
— Душилка не отросла, — огрызнулся пристав. — Где теперь ночевать предложите?
Санчес распахнул дверцу мобиля.
— В салоне полно места. У передних сидений опускаются спинки. Ложе будет не хуже вашего дивана в придорожном отеле.
— На диване спать была ваша очередь, — припомнил Ниро.
— Видите, как мне не повезло, — гнусно ухмыльнулся журналист. — Я пропускаю чудесную возможность поспать на диване. И заметьте, я не ною по этому поводу. Хотя, если вы настаиваете, то можете спать на свежем воздухе. Вон под тем деревом чудесно разросся мох, вам будет удобно.
— Откуда вы знаете?
— Про мох? Или про то, что вам будет удобно? Удобно вам будет где угодно, потому как вариантов других у вас все равно нет. А про мох я знаю наверняка, я туда ходил…
Журналист запнулся, подбирая красивое определение не совсем приличному действию.
— В общем, я туда ходил, — повторил он, так и не придумав яркого оборота. — Я знаю.
— Вот сами на этом и спите, ходок, — зло прорычал пристав и полез в мобиль.
Санчес обошел аппарат кругом и полез в салон с другой стороны. В лесу, конечно, спать холодновато, но не зима. Не замерзнут.
В салоне было не холодно, а душно по сравнению со свежим лесным воздухом. Пристав уже откинул спинку и разлегся во весь рост. Где-то в темноте зудел противно и тонко комар.
— Закройте дверь, — потребовал недовольный голос Ниро.
Санчес послушно хлопнул дверцей.
— И свет потушите, — продолжал бурчать пристав. — Они же на свет летят.
— Кто? — не понял журналист.
— Кровопийцы вроде вас, — проворчал пристав.
Комариный писк оборвался. Ниро резко дернулся, до слуха Санчеса донесся звонкий хлопок.
— Погасите свет, или следующий, кого я прихлопну, будет один известный журналист, — пригрозил голос из темноты.
И Санчес выключил фонари. Разложить сидение, устроиться поудобнее и уснуть, темнота вовсе не мешала, скорее наоборот.
Ему снилось, что он летит. Или падает. Вокруг была чернота, не то тоннель, не то труба. Стен он не касался, но знал, что они есть. Только впереди и сзади бесконечность. И он летит из одной бесконечности в другую. Или падает.
Скорость полета Санчес оценить не мог. Времени не существовало. Журналист не мог сказать, сколько его прошло, но достаточно, чтобы черная труба и ощущение полета стали походить на кошмар.
И когда он уже готов был запаниковать, приняв полет по черному коридору за вечную пытку в наказание за его прижизненные грехи, впереди забрезжил едва заметный огонек.
Свет в конце темноты. Осторожный, неяркий, подрагивающий. Как от небольшого костерка.
