Стеллa Странник - Живые тени ваянг
Многое в Батавии напоминало Амстердам: архитектура построек, такие же, как на родине, каналы. И верно говорил Альберт, в этих каналах действительно купались женщины. Правда, их пока еще было совсем мало в крепости, ведь далеко не все европейцы могли себе позволить привезти супругу: во-первых, это накладно по деньгам, а во-вторых — ее здоровье и даже жизнь подвергались большому риску.
За ворота крепости выходить нельзя: мало ли что взбредет в голову туземцам. Вот, например, несколько раз по ночам раздавалась барабанная дробь, это небольшие отряды яванцев били в барабаны недалеко от крепостной стены. Что они хотели этим сказать? Может быть, напоминали о себе? Или угрожали в случае жестокого обращения со своими сородичами? Но спать в такие ночи невозможно.
Закупка продуктов тоже была непростой процедурой: специальные посыльные доставляли их на территорию крепости за особое вознаграждение, потому как были из числа местных — европейцам лучше туда нос не совать. Неудивительно, что порой были со стороны ходоков и задержки, так что для тех, кто жил в Батавии, вошло в привычку по возможности делать запасы.
Первые три месяца пролетели почти незаметно. Но вскоре произошли события, резко изменившие однообразные будни Катарины.
Однажды поздно ночью ее разбудили мужские голоса. Несколько человек разговаривали в кабинете мужа, он был недалеко от спальни, и через приоткрытую дверь сочился свет от горевших свеч. «Как же они без шума вошли в дом? — подумала Катарина. — Скорее всего, по условному знаку… Ведь я не слышала, чтобы во входную дверь стучали что есть мочи».
— Альберт, мы с тобой друзья, — громко говорил один из служащих Ост-Индской компании, она узнала его по голосу, это был Эрвин Хеллинг, он частенько заходил к ним в гости, — и потому, думаю, ты поймешь меня… К делишкам Дика я не имею никакого отношения, совершенно случайно оказался тоже там… И что мне теперь делать? Одно прошу: не говори Крезье, он только рад будет поставить мне подножку в карьере…
— Подожди, Эрвин, а почему ты оказался там? Ведь твое место — нести службу в крепости, а не разъезжать по островам. Или захотел приключений на свою голову?
— Альберт, не кипятись! — кто-то третий, его голос был для Катарины незнакомым, говорил чуть хриплым низким голосом.
— Эрвина я пригласил в эту поездку…
— Дик! — Альберт говорил строгим и даже немного осуждающим тоном, — Значит, история повторяется? Сначала твой дед повырубал там леса мускатников… Истребил всех местных жителей… Только для того, чтобы цены на европейском рынке держать под контролем. А теперь и ты?
— Альберт, я не собирался, — начал оправдываться Дик, — мы же ставили перед ними такое условие: никому из белых не продавать ни черенки, ни семена пряных деревьев. А они нарушили этот запрет, вот и…
— Что «вот и»? Ты спалил всю деревню, а говоришь такие обыденные слова!
— Альберт, я — на службе в армии, в отличие от тебя, и у нас могут возникать подобные обстоятельства: мы можем погибнуть сами, а можем и кого-то убить…
— Дик, ты что подпалил? Деревню с мирными жителями или склад с боеприпасами своих врагов, а?
— Ни то, ни другое, а всего лишь избыток пряностей, чтобы неповадно было… Да не думал я, что вся округа загорится! Альберт, никто не узнает о том, что это произошло не случайно — на этих мелких островах всегда что-то происходит. Главное, не проболтаться, что был там и Эрвин, ведь он — не военный… Да и ты только поэтому в курсе дела, что он — твой друг.
Катарина услышала звуки чего-то рассыпавшегося по столу.
— Альберт, это тебе, здесь жемчужное ожерелье, золотое колье… и так, по мелочам… — голос Дика стал еще более хриплым.
— Ты что, убил? — вопрос Альберта прозвучал резко и холодно.
— Нет! Я ведь не рядовой солдат, чтобы убивать…
Катарина похолодела. Она лежала без движения на кровати и не дышала. Только сейчас девушка начала понимать, что голландцы — совсем не желанные гости, и то относительное спокойствие, которое царит в крепости, куплено ценой жизни людей.
На следующий день Альберт подарил ей жемчужное ожерелье. Видимо, другие украшения он пока припрятал. Она смотрела на иссиня белые жемчужины, и казалось ей, что они отсвечивают красными бликами. А дотронешься до украшения — и испачкаешь руки кровью. Но мужу ничего не сказала, приняла подарок молча, со смирением.
С той ночи он сильно изменился — стал угрюмым и замкнутым, а порой даже агрессивным, если в такие минуты она пыталась с ним заговорить. Иногда Альберт задерживался на работе, а потом стал и вовсе пропадать — на целые сутки, а то и двое, ссылаясь на сильную занятость. Но она понимала, что дело здесь совсем в другом, правда, в чем именно — об этом можно было лишь строить догадки. В такие дни она закрывалась в спальне под предлогом головной боли или уходила в сад и там в небольшой беседке часами сидела с книгой в руках. Но строчки разбегались, не в силах складываться в фразы, слова ускользали, а буквы переворачивались…
Однажды Катарина сидела в беседке и, не в силах сосредоточиться на книге, бросила рассеянный взгляд на сад. Чуть поодаль стояли два дерева, усыпанные бледно-желтыми цветами с толстыми сочными лепестками, здесь их называют джипун. В доме всегда стояли несколько блюд с такими лепестками, издавая необычайный, ни с чем не сравнимый, аромат: и экзотических фруктов, и фантастических цветов. Посыпанная мелкими камешками дорожка уходила в глубь сада с молодыми фруктовыми деревьями. Плодов на них еще не было, и Катарина не особенно интересовалась, что за фрукты созреют там через несколько лет. А нравились ей цветочные клумбы. На одной из них распустилась ярко-малиновая гортензия, а на той, что была ближе к беседке — нежно-сиреневые колокольчики, названия которых Катарина не знала. Садовник, его она здесь иногда мельком видела, срезал их сейчас для вазы.
— Дай мне один цветок! — сказала она почти машинально, не задумываясь, поймет ли он.
— Пожалуйста, — сказал он по-нидерландски, подошел к беседке и протянул ей колокольчики.
Нежное сиреневое облачко на высоком стебле рассыпалось в полураскрытые коробочки необычной, вытянутой формы, и настолько изысканные, что Катарина не могла отвести от этого чуда глаз.
— А что это за цветок?
— Это голландский ирис ксифиум [168].
— Ты знаешь наш язык? — спросила она.
— Да, — ответил он.
Она бросила на него оценивающий взгляд. Молодой человек лет тридцати сильно отличался от яванцев: во-первых, ростом — был гораздо выше, во-вторых, белизной кожи — был гораздо белее.
— Ты не яванец?
— Нет, я с другого острова.
— А почему же тогда ты здесь?
— Я плыл на лодке на соседний остров, на свадьбу к сестре, а голландские солдаты взяли меня в плен и привезли сюда. Как им объяснить, что я не с Явы? Вот так и живу здесь уже почти два года. Мне повезло, что не попал на плантации, видимо, очень помог князь Эка Вахью[169], он увидел меня и что-то сказал голландцам…
— А как же он мог узнать, что ты не яванец, если ты с ним не разговаривал?
— По одежде, она у нас отличается. Да и по внешнему виду мы с яванцами разные.
— И как тебя зовут?
— Сухарто[170].
Уже темнело, поэтому Катарина поспешила в дом. В кабинете Альберта свечи не горели, значит, он успел куда-то уйти. Парадный вход не просматривается из сада, поэтому она не могла видеть, когда он выходил. Сон долго не шел, в голове роились мысли. Их было много, как мелких-мелких, почти невидимых, мурашей, если где-то на кухне завалялась крошка еды. Они возникали словно из ниоткуда и не исчезали, пока от крошки не оставалось даже мокрое место. Бывало, их добычей становилась мертвая муха или же залетевший мотылек. Полчища муравьиного войска облепляли свою жертву и почти молниеносно ее поедали. К муравьям Катарина быстро привыкла, как и к небольшим ящерицам, которые бегали по стенам и по потолку, возникая тоже как мысли — из ниоткуда. Иногда, особенно поначалу, они пугали ее, но вскоре она поняла, что существа эти совсем безобидные. Видимо, они тоже прибегают для того, чтобы кого-то съесть. И не было никакого средства, чтобы избавиться от этих муравьев и ящериц. И нет никакого средства, чтобы уничтожить мысли.
Уже сквозь сон услышала она грохот. Что-то упало в прихожей. Катарина осторожно встала с кровати и подошла на цыпочках к двери. Там стояла кромешная темень, но слышно было, как кто-то шевелился на полу. Девушка зажгла свечу и тихонько вышла из спальни. Блики желтого огня высветили темную фигуру — бесспорно, это был Альберт. Неужели пьян в стельку? Такого с ним еще не было, хотя последнее время частенько приходил навеселе. Он менялся прямо на глазах — из галантного кавалера, мягкого и страстного любовника превращался в вечно недовольное всем на свете существо, у которого, к тому же, начали появляться нотки жесткости, переходящие порой в жестокость. Скорее всего, сказывалось влияние Дика, с ним Альберт и пропадал куда-то… Вот и сейчас, наверное, привел Альберта Дик и, чтобы не попадаться ей на глаза, бросил его в прихожей.
