Сергей воронин - детский сад
Толстяк торопливо шарил под столом, вжавшись в спинку стула. Входная дверь с грохотом распахнулась, чуть не прибив не знавшего что делать парня с автоматом, и в комнату один за другим стали влетать еще люди в черном, сразу, не останавливаясь, как заведенные кидавшиеся в атаку.
Егор, по максимовой науке, не пытаясь переламывать, увернулся, пропустив одного и подправив его в стол, поймав на плечи другого, перекинул. Умный третий пнул лавку - Егору пришлось перепрыгивать, и сразу двое сшибли плечами туда же, на стол. Перекувырнувшись на пол, успел заметить бледную толстую физиономию с красным носом, а потом началась лихорадочная суета с хриплым хаканьем и с постоянно сбивающими дыхание ботинками. Егор пытался встать, раз даже удалось одного свалить, дернув за ногу, но потом дышать стало совсем уже нечем.
Повязали, потащили. На Максе копошилась черная куча.
Выволокли в коридор. Подождали. Поволокли дальше, следом тащили Максима, башка у него беспомощно моталась и Егор похолодел испуганно. Но вот голова поднялась и в просвете темных прядей блеснули озорные глаза.
- Ну ты как? - голос Макса в темноте.
- Ребра болят… И на руку наступили. Ну на фиг эти интриги твои.
- А это что, я что ли предлагал? Вот идиот. А ты слушаешь. Может быть тебя немного утешит, что у меня тоже болит?
- Ну, разве что совсем немного.
- Способность сострадать - главное отличие человека от человека.
- Видал, лампочки в коридоре горят. Электричество есть!
- Так ведь Кремль, брат. Елочка должна сиять.
- Хм. - Егор поежился, пристраивая поудобнее стянутые за спиной руки. - Тебя прет. - признал. - Может твой рот сможет и со скотчем справиться?
Максим покряхтел.
- Безвыходных ситуаций не бывает. Бывают ситуации, в которые нет входа… Подождем, а?
- А слышал про «Красные валенки»?
- Опять? - вздохнул Макс.
- Да не… Та по-другому называлась.
- Опять страшная?
- Ну конечно. Страшная.
Вздохнул.
- Ладно. Валяй.
Егор откашлялся.
- Ну, короче. История… Это было в другой галактике…
- Не страшно. - перебил Максим. - Разум свой должен освободить ты от темной стороны силы.
- Да?… Это было давным-давно…
- Лучше, но не очень.
- Сейчас порву скотч и тебе станет страшно.
- Так так, уже лучше.
Егор еще раз откашлялся.
- Однажды в подвале ребята нашли сантехника дядю Колю…
Дверь зловеще заскрежетала и в светлом прямоугольнике проявился черный образ. Потом зажегся свет. Настоящий, электрический.
Егор, щурясь, смотрел на чудо. Пришедший, пока еще смутно различимый, прошелся по комнате. Туда-сюда.
- Начальник, а чего раньше свет не давали? Экономите что-ли?
Тот, вместо ответа, выудил из кармана большой клетчатый платок и высморкался. Высокий, в очках, с длинными до плеч волосами, скуластый. Мифический Джон Леннон. Добродушно улыбнулся.
Они не спешили вставать, как сидели возле стены, так и остались сидеть.
- Вы на Тверской джип ломанули?… Да ясно, что вы. Вы?
- Мы.
- Понятненько. Так, для протокола. Позовите там… Ага…
- Привет, Игорек. - подмигнул Макс вошедшему эксязыку.
Тот закивал часто, переводя взгляд с них на Леннона.
- Угу… - протянул тот. - Все… Игорек… Свободен. А где другие двое?
- Домой поехали. - ответил Егор, с интересом его разглядывая.
- А чего ж это они поехали, а вы остались?
- Они люди ответственные, а мы нет, решили вот у вас пожить. В столице.
Егор, незаметно для себя, вошел в несколько игривый тон Леннона.
- Да… А чего ж просто не приехали? Зачем вам все это нужно было? С джипом?
- Недоверчивые. Характер такой (вспомнил он стасово изречение). А вот поговорили с человеком и решили довериться. Отдаться на милость.
- Ну что же… Нам такие… способные нужны… Даже очень. Так что милость, считайте, вам уже оказана, оставайтесь. Только чур больше не фокусничать, договорились? Пожалуйста.
- А как тебя зовут?
- Вадим.
Что-то знакомое. Где-то совсем недавно было.
- Вадим. А почему Вадим вы все в черном ходите?
Вадим-Леннон посмотрел, подумал.
- Да хрен его знает. - пробормотал себе под нос. - Развяжите! - крикнул негромко в раскрытую дверь.
Их разделили.
В желтом здании располагалось что-то вроде гостиницы. На третьем этаже возле входа в длинный коридор стоял стол, за ним сидел парень с кобурой на боку.
Комната, в которую поместили Егора, оказалась не очень уютной: старинные плюшевые стулья, крытый зеленым сукном письменный стол, кожаный диван, плотные темные гардины и обшитые деревом стены. Это предназначалось для другого человека. Предположительно, носящего седые усы и курящего кривую трубку. Не Егора.
Зато была ванна с горячей водой и электричество. Егор позабавлялся с выключателем неизменной зеленой настольной лампы и отправился занырнуть.
В детстве была такая игра. Вернее, не совсем игра. Ложишься в неполную ванну, вода открыта, погружаешься по самые уши, опираясь затылком, и постепенно в ванну вкатывается поезд. Колеса стучат, увозят. Егор конечно на верхней полке. Везут-везут туда, где хорошо. И ехать хорошо. А будет еще лучше.
Не помнилось, когда это придумал, но давно.
Очень хотелось куда-то поехать, вот и ездил. Одно яркое воспоминание сохранилось из детства. Драгоценное. Егор маленьким совсем лежит вот так, а в ванную входит отец. И так почему-то становится уютно, так хорошо. Как будто… Об этом невозможно было подумать или, тем более, сказать. Это можно было только ощутить. Потом уже, позже, каждый раз, принимая ванну, делал так, слушал этот загадочный и родной поезд, и пытался вспомнить что тогда почувствовал. Иногда удавалось. Какой-то отголосок, мимолетный. Но это было настолько настоящее чувство, что все остальные… Да что сравнивать. Глупо. Как будто купаешься в счастье и безмятежности. И только это и есть на свете.
И еще. Откуда-то Егор знал - что бы с ним не случилось, это всегда есть и будет. И всегда ждет его. Всегда. Может это и есть тот Бог, о котором Надежда говорит?
Опять замечтался и едва не упустил воду, надумавшую уже выливаться на синий кафель. Интересно, а кто там внизу? Можно узнать.
Выйдя из ванны в найденном на вешалке огромном дурацко-полосатом махровом халате, обнаружил у дивана металлический столик на колесах полный вражеской еды. На диване лежала стопка постельного белья. Пахло вкусно. Похоже, и вправду удалось заинтриговать. А может это все стандартная процедура приема, по головке погладить для начала. Тяжелая дубовая дверь опять оказалась запертой.
Раз с электричеством проблем нет, можно предположить, что и камеры слежения есть. Может от прежних жильцов. Может и ванне? Смешно. Вспомнились амебные реалити-шоу прошлого. Ну а я буду одинокой инфузорией туфелькой. Интересно, что там любитель Джима Керри Максим поделывает? Егор тихо посмеялся, представив что может поделывать Макс, тоже, наверное, подозревающий о существовании камер, и с аппетитом поел.
Почитать было нечего. Егор сел за допотопный или выглядевший таким стол, включил лампу.
На деревяшке, обрамлявшей сукно, перочинным ножом было крупно вырезано: «ПОДЫХАТЬ СТРАШНО». Вырезано было старательно и аккуратно, автор потратил не один час своей жизни, выбирая такие глубокие борозды в твердой столешнице.
Конечно страшно.
Умирать страшно, а подыхать - так это вообще жопа.
Сходил, вытащил из куртки блокнотик и принялся грызть ручку.
Хотелось написать какое-нибудь короткое стихотворение-зарисовку. Но в голове упорно засело неизвестно откуда взявшееся брюсовское «О прикрой свои бледные ноги».
Егор раздвинул гардины и выглянул в окно. За окном была живая припорошенная зеленая ширма.
В итоге, вместо романтичного стихотворения, как обычно получилась страшная история. Надпись, наверно, навеяла. Под названием «Красные ели».
Постепенно стемнело. Симпатичная девушка, метко постреливавшая глазами, прикатила ужин. В дверях завис несимпатичный громила с унылой жвачкой во рту.
Пользуясь случаем, Егор повнимательнее рассмотрел их форму. Черные глухие сюртучки на черных
пуговицах, черные брюки с оттопыренными карманами по бокам. Черные серьезные ботинки. Интересно, где они такой характерной амуницией разжились? Может где-нибудь на «Мосфильме»? На груди какие-то смутно знакомые красные звездочки. Точно. Теперь вспомнил - у всех такие были.
Ночью приснился очень неприятный сон.
Заснуть после него не получалось.
Егор надел халат, открыл форточку и, усевшись на стол, закурил. Нехороший сон. Через елки за окном пробивался фонарь, пробивался с трудом, живая стена слегка шевелилась, впитывая его свет и не пуская дальше, и от этой чужеродности всего окружающего впечатление от сна только усилилось.
