Геннадий Семенихин - Космонавты живут на Земле
Марина через весь стол протянула Горелову букет.
— Получайте от женского подразделения. Алексей Павлович, и цветы, и наше сердечное тепло, и обязательство постоянно над вами шефствовать до той поры, пока у вас не появится избранница.
— Спасибо вам, девушки, — сказал Горелов, принимая букет, — а теперь познакомимся. Меня уже вам представили, а вас...
— Лейтенант Бережкова. Для вас просто Марина, — сказала девушка, передавшая цветы.
Вторая с ободряющей улыбкой протянула Алеше тонкую длинную руку:
— Женя Светлова. Тоже лейтенант. Девушкам освободили места, и веселый ужин продолжался. Горелов с интересом наблюдал за космонавтками. Это были те самые девушки, о которых спрашивали: «А кто полетит следом за Терешковой?»
«Ну что в них «звездного»? — весело подумал Алеша. — Ничего. Самые обычные девчата. Если бы я с ними встретился в городском саду Верхневолжска, ни за что не подумал бы, что это космонавтки». Он с любопытством наблюдал за ними.
Марина склонилась к генералу Мочалову и с серьезным видом о чем-то его расспрашивала, а Женя отчаянно хохотала. Ей сразу двое — Локтев и Карпов — рассказывали что-то интересное.
Костров вилкой постучал о бокал.
— Дорогой Алеша, — громко произнес он,— даже в присутствии наших милых сестренок сегодня мы все тосты будем адресовать тебе.
— Почему же? — воскликнул Горелов, краснея от неловкости.
Костров назидательно поднял руку.
— Не нами это заведено, не нам и отменять. Новоселье есть новоселье. Так вот я предлагаю выпить за новую страницу, которая открылась в биографии старшего лейтенанта Алеши Горелова. Он уже не летчик-истребитель, он пришел в маленький наш отряд. Но еще и не космонавт. Чтобы стать космонавтом, надо много еще ему потрудиться. Мы, конечно, верим, что это ему по плечу. Но вот о чем хочется с первого раза предупредить тебя, Алеша. Видишь, друг, нас здесь восемь человек. Шесть парней и две девушки. Нас готовят к выполнению особо важных полетов. О них не за столом говорить. Возможно, потребуется лишь два, три или четыре человека, а не восемь. Привыкни к мысли, что можешь и не полететь. Сразу, чтобы не было обидно потом. Понял?
Женя Светлова обеспокоенно задвигалась на своем стуле.
— Подождите, Володя, вы не так говорите. Не с этого надо начинать. Можно, я к сказанному прибавлю?
— Пожалуйста, Женя, — мягко согласился Костров.
Светлова встала и, прижимая к груди ладони, горячо и взволнованно начала:
— Мы, здесь присутствующие, — космонавты. А кто такие космонавты? Я считаю, что космонавты — это разведчики будущего.
— Почему же только космонавты? — заметил Субботин, накладывая на тарелку салат. — А геолог, ищущий нефть? А строитель новой железнодорожной трассы? А кибернетик, творящий в тиши кабинета? Они чем хуже? К чему такая исключительность, Женя?
Светлова вызывающе встряхнула головой.
— Да, конечно, и геолог, и строитель, и кибернетик — все это тоже разведчики будущего. Но мы, космонавты, в особенности. Мы первыми видим то, чего никто еще не видел. Вы только подумайте, что нас ждет в недалеком будущем. Монтажные работы в космосе, строительство орбитальных лабораторий. Звездные старты к другим планетам. Но чтобы стать настоящим космонавтом, не только знания нужны. Нужно и душу иметь чистую, светлую. Если ты хочешь стать космонавтом только для того, чтобы после финиша пройтись по ковровой дорожке на Внуковском аэродроме да по заграницам постранствовать, — нечего тебе делать в нашем отряде. И в космос незачем тебя пускать. Вот я и хочу поднять бокал за то, чтобы Алеша Горелов стал настоящим тружеником космонавтики.
— Превосходно, Женя! — похвалил генерал.
— Я тоже хочу два слова прибавить, — встрепенулась Марина Бережкова и покраснела. — Я, конечно, не могу так красиво, как Женя. Она — поэзия, а я — проза. Но знаете, друзья, о чем часто думается? Космонавтов всегда будут с почетом встречать. Но с каждым годом число их растет, и не за горами то время, когда они уже не смогут помещаться на трибуне Мавзолея, и тогда по Красной площади будет на торжествах проходить взвод, потом рота. Так я буду безмерно счастлива, если стану когда-нибудь рядовым такой роты. И Алексей, надеюсь... Вот за это и давайте...
— Давайте, да поскорее, — вставил Локтев, — рука у меня устала, ведь целые шестьдесят граммов держу.
— Пожалейте малютку, — под общий смех сказал Субботин.
И все дружно выпили.
Живя в Соболевском гарнизоне, Алеша не однажды бывал на холостяцких вечеринках. Там летчики-реактивщики тоже вели счет выпитым граммам, но рюмки со спиртным поднимались гораздо чаще, да и подвыпившие за столом нет-нет да объявлялись. Здесь все было по-другому: космонавты больше поднимали рюмки и чокались, ставя их на стол, нежели пили. Да и рюмок со спиртным на каждого пришлось только две. Зато в комнате было на редкость шумно и весело. Разговор то сливался воедино, то дробился на мелкие ручейки, и гости на разных концах стола спорили и говорили о своем. Встряхивая белокурой головкой, Женя Светлова обсуждала с Локтевым недавно просмотренный фильм. Алеша не расслышал, какой именно. Она его разносила, Локтев добродушно защищал.
Генерал Мочалов, заметивший, что Алеша напряженно за ними наблюдает, тихо сказал:
— Вы не шутите, Горелов, Женя у нас, знаете... Она не только звонкие тосты произносит. Второй год сидит девчонка над специальной темой. Торможением космического корабля и системой спуска с орбиты занимается. Так-то.
Игорь Дремов горячо доказывал спокойному, неторопливому Сергею Ножикову:
— Что ты мне говоришь! Ну как с тобой, парторг, можно согласиться? Если на пять секунд будет задержка, знаешь, куда корабль отнесет во время посадки... и кривая снижения совсем не так будет выглядеть.
— А я тебе говорю, что ручная система ориентации и в этом случае дает возможность исправлять ошибку. И значительно, мой друг, — гудел в ответ не соглашающийся с ним Ножиков. — И на орбите маневрировать будет можно гораздо больше, чем ты предполагаешь.
А на другом конце стола Андрей Субботин, даже приподнявшись, убеждал Кострова:
— На зайцев сейчас самое время, когда же еще, позвольте спросить, если не теперь? В первое воскресенье отправимся. Только бы генерал разрешил. И новичка заберем. Пойдешь, Олеша хороший? — передразнил Субботин его волжский выговор.
— Конечно пойду! — оживился Горелов. — Если разрешат.
— Что такое? — прислушался Мочалов. — На зайцев? Пожалуй, разрешу, Субботин, только для вас, разрешу охоту.
Андрей налил в стакан виноградного сока и блаженно улыбнулся:
— Только для вас... только для вас. "Для вас специально сады расцветут, только во Львове..." Знаете такую древнюю песенку?
— Такую многие из нас знают, — согласился Мочалов, — а вот другую, что во время войны в нашем штурмовом полку сложили, едва ли кто слышал.
— Спойте, товарищ генерал, — попросил Костров. — За чем же остановка?
Мочалов отрицательно покачал головой:
— Какой из меня солист. Все прекрасно знаете, что я из породы безголосых.
— Тогда прочитайте, а мы споем, — предложила Марина.
— Это можно.
Генерал чуть сдвинул над переносицей густые брови, мечтательно посмотрел в задубелое от мороза окно. Глаза его стали задумчивыми. Он видел сейчас вовсе не празднично накрытый стол, а то далекое, что никогда ему не давало почувствовать себя старым и всегда освежающим ветром врывалось в память. Он вспоминал душное от полыни и мяты поле фронтового аэродрома, всполохи огня в патрубках "илов", косяки боевых машин, исчезающих в небе.
— Это было подо Ржевом, в сорок втором. Летал я в ту пору на "илах". Как только их не звали: и "горбатыми", и "утюгами", и "черной смертью". Но машина эта действительно на совесть послужила фронту. Мы штурмовали Ржев перед наступлением наших войск и, надо сказать, несли большие потери. Зениток, "мессеров" и "эрликонов" там было — пруд пруди. И вот, чтобы развеять мрачное настроение у летунов, наши полковые остряки пародию сочинили на ту песенку о львовских садах. Прижилась пародия, во всех эскадрильях ее напевали. А слова, ребята, такие... Песня ведется от лица фашистов:
Для вас специально зенитки стоят,
Ждем вас во Ржеве.
Их жерла на небо зловеще глядят,
Ждем вас во Ржеве.
Летите скорей, летите скорей,
Горбатые наши враги.
Вас встретит зенитных огонь батарей,
Достанется вам, "утюги".
Уже загорелся бензиновый бак,
Ждем вас во Ржеве.
Вот прыгает с "ила" какой-то чудак,
Его во Ржеве мы ждем.
Он будет у нас кирпичи развозить,
Здесь же, во Ржеве,
Он будет о милой ночами грустить
В бараке во Ржеве.
Но парень упрямый, и парень уйдет
Из вашего Ржева,
И снова на крыльях вам смерть принесет
Ждите во Ржеве.
— Как видите, поэзии тут никакой, — несколько смущенно прокомментировал свою декламацию Мочалов, — но чувство, как говорится, есть. А главное — злая ирония.
