Вадим Астанин - Час до полуночи
— Стандартный набор юного инквизитора, — насмешливо фыркает мистер Тейт. — А шею порвать я тебе всегда успею, — зловеще обещает он мне.
Мы грузимся в машины. У загонщиков камуфлированные «хаммеры», мистер Тейт, телохранители и я усаживаемся в чёрный «Гелендваген». Меня сажают сзади, между двумя накачанными громилами. Громилы крепко сдавливают меня локтями. Мистер Тейт устраивается на сиденье рядом с водителем.
— Ослабьте хватку, бульдоги, — предупреждаю я телохранителей, — в противном случае…
— Или что? — оборачивается ко мне мистер Тейт, — взорвётесь?
— Взорву.
— Не шутите? — издевается мистер Тейт. — Вам ведь тоже… того, — он чиркает ногтем по горлу, — не поздоровиться. А я, например, успею спастись. Раз, и выскочу из машины.
— Попробуйте?!
— В руках у тебя ничего не было, — размышляет вслух мистер Тейт, — во рту только пломбы, на теле шрамы, прыщи, родинки и родимые пятна. Никаких проводов, запалов, кнопок. Меня всегда ставила в тупик чертовски искренняя обязательность инквизиторов. Обещаете взорваться. И взрываетесь. В чём ваша тайна, экзекутор? Расскажите, как вы это делаете? Где скрывается подвох? Откройте секрет. Не пожалеете!
— Ответ простой, мистер Тейт. Думаю, однако, он вам не придется по вкусу. Вера, мистер Тейт. Истинно верою творим чудеса. Во имя Господа нашего, Иисуса Христа.
— Отказываетесь? Как хотите, как хотите, экзекутор. Хозяин, как говориться, барин. Могли бы неплохо заработать.
— Не собирай богатства на земле, где моль и ржа разъедает…
— Святоши, — фыркает Тейт. Командует водителю: — Трогай! И отворачиваясь от меня, говорит с презрением: — Бессребреники!
Джип мистера Тейта останавливается на обочине, пропуская вперёд бронированные «хаммеры». Колонна съезжает с шоссе и втягивается в лес. Машины едут по грунтовке. Джип трясёт и раскачивает. Свет фар бьет в корму впереди идущего автомобиля, мотается из стороны в сторону, выхватывая из темноты то густо растущий кустарник, то разлапистые ветви елей, то накатанную колею просёлка. Звенит сигнал вызова. Мистер Тейт переключает рацию на приём. Джип тормозит. Мистер Тейт прячет рацию в карман.
— Дальше пешком, — мистер Тейт достает из бардачка прибор ночного видения. — Берите, экзекутор.
Мы идём по дороге. От мистера Тейта меня отделяет широкая спина телохранителя.
— Стой! — проносится по цепочке. — Рассредоточиться!
Я представлял себе охотничий домик по другому. Несколько иначе, чем он был на самом деле. Неказистая бревенчатая избушка из моей фантазии оказалась в реальности вполне современным коттеджем с открытой верандой под двухскатной крышей. От леса коттедж отделяло небольшое открытое пространство. Осаждающие группировались в подлеске, ожидая приказа атаковать. Загонщиков распределили по штурмовым группам. Мистер Тейт взял на себя общее руководство операцией. Я незаметно отошёл от него и укрылся под сенью могучей ели. Мистер Тейт распоряжался. Осаждающие короткими перебежками устремились к дому. Штурм начался.
Я вдохнул сырой ночной воздух. Атакующие достигли коттеджа. Я испытал приступ беспокойства. Необъяснимая опасность таилась в неосвещённых окнах дома. Я инстинктивно принюхался. У моего беспокойства был характерный запах. Такой знакомый и запоминающийся. Язвительная ирония: простор, морской бриз и рассветная свежесть… Специфический запах победы… Запах победы, сынок!
— Мистер Тейт!
— Экзекутор?
— Могу засвидетельствовать, что протокол был соблюдён, мистер Тейт.
— Уходите?
— Да, собираюсь, мистер Тейт.
— Зря. Торопитесь, экзекутор. Пропустите самое веселье.
— Возникла острая необходимость. Мне надо срочно поработать с бумагами.
— Валите, инквизитор.
— Удачной охоты, мистер Тейт.
Дэвлин МакТирнан служил в полиции. Этого было бы достаточно, но у Дэвлина МакТирнана была дочь. Девятнадцати лет от роду, студентка медицинского колледжа. Жена МакТирнана, Эстель, умерла, когда малышке исполнилось два с половиной года. Суровый коп растил и воспитывал девочку в одиночку. С восьми лет Хелена МакТирнан обучалась в католической школе-пансионате при монастыре Святой Марии Магдалины, в восемнадцать поступила в колледж.
Она пропала, возвращаясь со студенческой вечеринки. Тело обнаружили на свалке. Хелена МакТирнан была полностью обескровлена. Убийство списали на оккультистов-фанатиков, убийц не нашли. Расследование зашло в тупик. Дело передали в отдел нераскрытых преступлений. Дэвлина МакТирнана отправили в отпуск. Но Дэвлин МакТирнан не успокоился. Он был полицейским, хорошим полицейским. Дэвлин МакТирнан снял со счёта все накопленные за годы службы деньги и начал своё частное дознание. Он докопался до истины и покарал убийцу дочери. Представляю, в каком он был состоянии, когда узнал обо всём. Правда во всей её неприглядной красе. О людях и вампирах. О Договоре и Перемирии. О разрешённом умерщвлении и квотах на питание.
Так умер Дэвлин МакТирнан, полицейский и родился Дэвлин МакТирнан, крестоносец. Гроза кровососов и угроза сохраняемому веками балансу.
Быстрым шагом я выбрался на грунтовку. В лесу, за моей спиной, вспух и раздулся ослепительный огненный шар. Я пригнулся и резво припустил к шоссе.
— Это напалм, мистер Тейт. Старый добрый напалм. Очень. Очень много напалма.
Такая работа
Распишем пульку
Орлов споро перезарядил карабин, предупредил: «Считайте мужики!» — зажал в зубах три латунных патрона, приподнялся над подоконником и принялся стрелять, ловко перезаряжая оружие. Банг, чпок, кра-а-ак, банг, чпок, кра-а-ак, банг, чпок, кра-а-ак, — прогрохотало над ухом Зиброва и стихло.
— Четыре, — для убедительности Орлов выставил четыре пальца.
— Пригнись, дура, — посоветовал Григорьев, проставляя напротив фамилии Орлов четыре кривые палочки.
Орлов залихватски хохотнул и не сумел увернуться от умело брошенной суковатой палки.
— Вот дрянь, — прошепелявил он, усаживаясь рядом с Орловым и отплевываясь. — Хорошо кидают, твари. Точно.
— Кто-б сомневался, — Григорьев передал блокнот с ручкой Зиброву.
— Я, блин, сомневаюсь, — с вызовом сказал Орлов, — твари по природе своей не обладают прицельной меткостью.
— Скажи об этом Селиванову, — Григорьев зарядил пустой магазин четырьмя патронами. — И один дополнительный, — напомнил он, предъявляя остальным бликующий желтым патрон. У основания пули ясно просматривался черный ободок.
— Ух, ты, — Орлов яростно потёр подбородок. — Разрывная. Передергиваешь, Витя.
— Чтоб ты знал, — веско сказал Григорьев, — в прошлый раз моя пуля пронзила троих. А на излёте задела вожака. После чего вам, оглоедам, досталось самое кошерное.
— Как же, как же, помню, — Орлов брезгливо передернулся. — Кое-кто, не будем показывать на него пальцем, хотя это был гражданин, отдалённо напоминающий Григорьева, жрал водку, пока мы…
— Заткнись, Орлёнок, — Зибров стукнул Орлова по шлему. — Сползай лучше в сени, погляди, что там с Черенковым.
— С Черенковым всё ништяк, — отрапортовал Орлов. — Что может случиться с Черенком? Закрепился на установленной позиции и героически сдерживает превосходящие силы противника.
— Дура, — Григорьев встал на колени и с опаской выглянул поверх подоконника. — Балабол…
— Что видно, шкип? — немедленно отозвался Орлов, — какова температура за бортом?
— Штормит, — серьезно ответил Григорьев, — девять баллов по Цельсию.
— Как наши пациенты? — заботливо осведомился Орлов.
— Пациент скорее мёртв, — Григорьев опустил триплекс-забрало. — Держится на расстоянии, не подаёт признаков паники.
— Дай глянуть, дядя, — Орлов стремительно возник и исчез в окне. — Перегруппируются и накапливаются на флангах. Атакуют с двух сторон.
— Ничего, — Григорьев замер в боевой стойке, — фланги нас поддержат. Я пошёл!
Банг, чпок, кра-а-ак, банг, чпок, кра-а-ак, банг, чпок, кра-а-ак, — и в заключении — бу-у-у-п-па-ак!
— Нет, — оскорблённо вскричал Орлов. — Нет, ты слышал, — он толкнул Зиброва, — Витя снова подстрелил вожака.
— Не боись, Татьяна, я не больно! — Григорьев уселся на пол, скрестив ноги, — вожак жив. Он, сволочь, прикрывается рядовыми тухляками. Предусмотрительно держится позади стаи. Так что, Орлик, тебе и масть в гору. Но… — Григорьев выдержал эффектную паузу, — подручника я его подстрелил. Следовательно…
— На, на, получай, Витя, — едко сказал Орлов, держа перед лицом Григорьева разрывной патрон. — Смотри, не подавись, Витя.
— Нет, Саша, — Григорьев завернул боеприпас от себя. — Ошибся, ты, Саша. Не разрывной мне положен, а зажигательный.
