Сергей Слюсаренко - Я, гражданин Украины
Судя по ответу – понял. Ну, а мы за дело.
Мало кто из дефилирующих в это время по Крещатику обратил внимание на пронесшиеся в небе города разноцветные огни, выстроившиеся треугольниками и исчезнувшие на западе. Город жил своими заботами.
Плотная пелена облачности отрезала небо от земной тверди. Освещенные ярчайшей луной верхушки облаков казались голубым фосфором. Я видел, как впереди Важенов прокладывал путь, добавляя к облакам свой инверсионный след. Казалось, нет никого, кроме нас, на этой нейтральной полосе – между небом и твердью, между жизнью и смертью наших товарищей, между честью и рабством. Между нами и ними.
– Я их вижу! – это Володя. – Две двойки «Сушек». Они что, совсем трусливые? По халупе разваленной жахнуть и то поднимают кучу народу.
– Ну – их надо понимать. Не часто пинка под зад получали, – это уже я вмешался. – Давай им устроим мечту фон Денникена!
– «все системы радиоконтроля, локаторы и связь противника заглушить»
– «выполнено»
– «все средства аудио связи – переключить на нас»
– «выполнено»
– «поехали»
– «команда не распознана»
– «это не тебе»
– «сам дурак»
Ну кто учит мейнфрейм лексике??? Разберусь – уволю! Кого, правда…
Тихо, совсем неприметно я вывернулся на спину и приклеился к брюху ведущего первой спарки.
– Я четвертый, цель в пятиминутной готовности. Подтвердите задание. Первый, первый, я вас не слышу!
– Не шуми, – вмешался я в монолог пилота. – Не будет тебе базы. Ты лучше до шести посчитай.
– Первый, первый – я четвертый, – не унимался пилот, – не слышу вас!
– Сказали тебе – не шуми! – тихо, но так, чтобы все-таки было слышно, повторил я. – Не слышишь, так сейчас увидишь!
– Что за козел на канале! – пилот пока ничего не понимал. – Уйди с волны!
– А вот он я!
Что может сделать пилот грозного боевого самолета, если вдруг из-под его брюха выползает летающая тарелка, да ещё зависает прямо в метре от фонаря? Правильно, эти слова мы все знаем. А еще у него пушки. И начинает он палить этими пушками, куда попало, и орет не своим голосом. И его ведомый тоже это видит, и начинается катавасия. А вторая пара понимая, что там впереди что-то не так и что связи нет, включает форсаж и, догнав авангард, видит, как две тарелки сидят на носах «Сушек» и не хотят отваливать. Как лупят в небо бесполезные пушечные очереди, как никакие головоломные фигуры не позволяют оторваться от незваных гостей.
Тем временем я доставал главного в группе:
– Уважаемый майор Капенюк, а вы задумались хоть на секунду, что расстреливать ракетами обычный дом в Киеве – это бесчеловечно? А вдруг там женщины и дети?
– Отвали придурок! – орал майор, пытаясь коброй скинуть скорость и отцепиться от меня.
– Я-то отвалю. Вот смотрите – я уже вас не касаюсь, а что вы без меня?
И сразу движок истребителя замолк, с усталым вздохом сбавляя обороты на ноль, самолет повис в гробовой тишине, а через миг стал плавно заваливаться в штопор.
– Вот видите, я сейчас отвалю, – не отставал я, опять прилипнув к носу «Сушки», – а вы прямо на землю и ляпнетесь. Больно будет. Да не дергайте вы рычаг катапульты, поломать можете, а вас потом под суд, за растрату!
– Я не знаю, кто ты там, – устало, уже без всякой истерики произнес пилот, – но вот перед смертью я тебе скажу – мне приказ дали, я и выполняю. И пошел ты в пекло.
– Не надо патетики, товарищ майор! – я не менял тона. – Пока я с вами, смерти вам не видать. И про приказы – не надо! Вы на то и человек, чтобы думать и не выполнять преступные приказы. Вон посмотрите – все ваши повернули назад! (тут я лукавил, это мы их назад завернули и приказ отдали – домой). – А приказ вам был дан, чтобы уголовное преступление прикрыть. Вот и думайте, что такое хорошо и что такое плохо.
– А теперь, майор, пока мой товарищ твоих до стойла проводит, смотри и удивляйся.
Я намертво прилип, обхватив руками самолет. Интересно, чем на самом деле я его обхватил? Беспорядочное кружение и падение прекратилось, и самолет тихий, как полено, с выключенными двигателями стал подниматься вверх, на манер цеппелина. Много выше облачного слоя, рявкнув, запустились оба двигателя и истребитель, как очухавшаяся после сачка рыба, рванулся в темноту.
– Слышь, служивый, ты начальству про тарелку особо не распространяйся – в психушку посадят, – съязвил я, заставляя самолет крутить «бочку».
– А пошел ты!!
Ну я и пошел. Я спокойно смотрел, как спустя две минуты из-под крыла этого самолета тихо улетала ракета в направлении цели. Я ещё проследил, чтобы не было никаких ошибок. Дом на Холмах должен быть разрушен от и до. Мише мы новую хижину кума Тыквы отстроим. А мне нужна передышка.
Глава двадцать четвертая
Сегодня день финальных дебатов кандидатов в президенты. Даже сам нынешний должен участвовать в них. Несмотря на давешний взрыв на Холмах, объявленный, как авария с газовым баллоном, не повлекшая за собой жертв, я все-таки получил приглашение на Крещатик, 21 – здание центрального телевидения. Замечу, что после того случая с мишиной виллой было проведено множество всяких формальных предвыборных мероприятий. Мое отсутствие на них почему-то никого не удивляло. Да я особенно и не возражал, так было спокойней.
Дебаты шли по плану. На маловразумительные выпады оппонентов ныне действующий президент отвечал остроумно и с огоньком. Главный оппозиционер Жищенко не явился, послав вместо себя заместительницу Жужу Плетенко. Та, как всегда, в спорах переходила на личности и говорила глупости. Сквозненко уже два раза пыталась начать самосожжение, но поскольку камера оператора в этот момент отворачивалась от нее, дело до конца не доводила. Кандидаты-письменники почему-то пели дифирамбы нынешней власти и призывали ни в коем случае не объединяться с Германией в единое государство. Надо сказать, что Германия и не подозревала о такой перспективе. В общем – все как всегда. И тут загремели невидимые фанфары. Как и раньше – включились все телеэкраны в стране. На них появилось изображение – Крещатик, по которому двигался странный кортеж: впереди я на мотоцикле, а чуть позади, на телеге, запряженной ленивой кобылой, группа товарищей и коза Серафима. Сопровождал нас весь киевский клуб рокеров на драных «Днепрах», «Уралах» и тому подобных транспортных средствах. Идея устроить парад на Крещатике им понравилась сразу.
У входа в телецентр нас попыталась остановить охрана, однако только на мгновение – корочки кандидата действовали безотказно. Единственное возражение вызвала коза. Пришлось объяснять, что это официальный талисман и спонсор команды кандидата в президенты. А потом еще и рявкнуть прямо с неба – «Пропустить». И пропустили.
Разметая на своем пути всяких служителей, пытавшихся сказать, что «мол, прямой эфир», мы ворвались в студийный зал.
– Здравствуйте, извините за опоздание, пробки на улицах, – весело поприветствовал я присутствующих.
– И вы, господин президент, тоже здравствуйте, – обратился я лично к побелевшему, как мел Петрову. – Вы, наверное, не ожидали меня увидеть?
– Почему не ожидал? Я даже очень расстраивался, что вас нету, – совладал с собой президент.
– Ну – не надо лукавить! – ответил я.
– Уважаемые телезрители. Я хотел бы объяснить, почему господин президент так изменился в лице, увидев меня. Вернее я рассказывать не буду, а покажу вам кино.
Тотчас на экранах появились кадры короткого ролика, в котором излагалась вся история с расстрелом дома на Холмах. От разговора с Шакваидзе до залпа ракеты. Правда, никаких тарелок там не фигурировало, чтобы не было лишнего ажиотажа.
– Это очередные пленки Мукниченко! – заорал президент. – История повторяется! Это все подделка!
– Шо он тут нам (специально!) позволяет? – вдруг вмешалась Сквозненко. – Тут серьёзные люди собрались! А он тут балаган устроил. И ещё козу привел.
– Я бы на вашем месте не шумел, уважаемая Валентина Карасьевна. Коза нервная, дома одна скучает. Не издеваться же над животным. А насчет серьезных людей вы правы. Все тут слишком серьезны. Вот вы, уважаемая госпожа Сквозненко, не припомните, чем закончилось следствие по делу о хищениях в особо крупных размерах в гастрономе «Спутник» города Харькова в восемьдесят девятом году. Ах, не помните, а я помню! Вам светила очень серьезная статья. Но следователь почему-то был уволен и дело закрыто.
– Не пойман – не вор! – гордо парировала дама.
– Эх, если бы не пойман…
На экране возникли страницы из того дела с указанием сумм хищений.
– Именно тогда и был заложен ваш капитал, который вы теперь превращаете в политический.
Тут к спору подключился поэт Масленник:
– Я потрэбую прыпынненя цией комедийи! Мы не у театре!
– Да конечно, мы не в театре, уважаемый член союза, однако и в театре бывают странные вещи, вот посмотрите, это, кажется, вы писали?
