Карл-Юхан Хольцхаусен - Цвет надежд – зеленый
Был субботний вечер. Вся семья собралась в гостиной. Густафссон сидел у стола перед пустой чашкой, Уве расположился на тахте, разложив вокруг себя учебники. Грета сидела в своей любимой позе, свесив ноги с подлокотника кресла. Ингрид принесла из кухни выглаженную красную рубашку.
– Когда тебе надо туда идти?
Густафссон не ответил. Она повторила свой вопрос:
– Когда ты уходишь?
Он поднял глаза:
– В семь. Я уже сто раз говорил. Чего зря болтать!
Ингрид молча пожала плечами и показала емурубашку.
Он придирчиво осмотрел ее.
– Слава богу, успела. И что за дурацкая мысль выбрать красную рубашку?
– А при чем здесь я? Тебе известно, как я к этому отношусь.
– Знаю. Ну и что? Ты ко всему плохо относишься. Тебе не нравится, как я зарабатываю деньги, не нравится, что я не в тюрьме, я вообще тебе не нравлюсь.
– Это неправда! – запротестовала Ингрид.
– Думаешь, я ничего не чувствую? – вдруг взорвался он. – Думаешь, если у меня шкура стала, зеленой, так уж и нервов нет? Да у меня каждый нерв напряжен, вот-вот лопнет!
– Папа, милый, ну перестань! – Грета с сердитым видом встала и подошла к окну.
– Еще бы не милый! Вы только посмотрите, что я сделал с собой, чтобы быть вместе с вами. А вы…
Ингрид застыла у двери.
«Надо переменить тему разговора, – подумала она. – Он всегда все сводит к этому».
Она повернулась к Уве:
– Ты еще не говорил, как у тебя прошла контрольная по математике.
– Думаю, хорошо. Решил восемь примеров из девяти.
– А девятый?
– Я и его решил. Но восемь-то у меня решены правильно, это уже известно. А в девятом примере такой же ответ, как у меня, еще только у двоих. Вообще все девять примеров решили семь человек из всего класса.
– Хоть бы ты решил его правильно, – с надеждой сказала Ингрид.
– Отрадно, что хоть у одного из нас такие успехи, – кисло заметил Густафссон. – Как там ребята, говорят что-нибудь про меня? – спросил он у Уве.
– Да, наверно.
– Наверно?
– Ну, говорят, если тебе так хочется.
– Ясно. Из тебя сегодня слова не вытянешь. Что же они говорят? Отвечай!
– Всего я и не знаю, – неохотно ответил Уве. – Слышал раз на физкультуре. В раздевалке. Ребята не знали, что я там. Кто-то сказал, что у тебя явно не все дома.
– А другие? Давай выкладывай!
– Что ты смешной... глупый... темная личность...
– Как ты смеешь!
– Ты сам спросил. Они смеются над тобой. Над всеми нами.
– Это неправда!
Густафссон встал. Конечно, он не думал, что люди им восхищаются, как внушал ему Пружина. Но все-таки к нему проявляли определенный интерес. Он получал дружеские письма от совершенно незнакомых людей. Густафссон и не подозревал, что перед тем, как отдать ему почту, Ингрид отбирает злобные анонимные письма и выбрасывает их.
– Нет, правда! – сказала Грета. Она стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Но ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы понять, какой безысходной безнадежности полна его дочь.
– И ты туда же! – возмутился он. – А сама уверяла меня, что никто ничего не говорит.
– Раньше и не говорили. А теперь говорят, я это чувствую. – Она всхлипнула и подошла к Ингрид. – О, мама, мамочка...
– Грета, что с тобой? Грета не ответила, Уве поднял, голову:
– Ну как ты не понимаешь, мама! Это из-за Юнте.
– Юнте – кто это? – спросил Густафссон.
– Гретин дружок. – А что с ним? Уве хотел ответить, но Грета перебила его:
– Замолчи!
Уве закрыл рот, но, подумав, решил пренебречь этим предупреждением. Пусть будет скандал, так даже лучше.
– Он ее бросил.
Ингрид погладила дочь по волосам.
– Бедная девочка...
– Это еще не беда. – Густафссон попытался замять разговор, – Одного потеряешь, другого найдешь...
– Да ведь я же тут ни при чем! – всхлипнула Грета. – Если б я была виновата, это не из-за меня...
– Можешь не стесняться. Говори прямо: из-за меня?
Грета кивнула.
– Вот видишь? – Уве посыпал рану солью.
Густафссон понимал, что все это правда. Но не желал этому верить.
«Хотят все свалить на меня, – думал он. – Уве неправильно решил пример, Грету бросил парень, а виноват один я. Удобно иметь козла отпущения. Я-то у них всегда под рукой».
Это было так обидно, что у него сдавило горло.
– Да ведь я так поступил, чтобы не расставаться с вами! – вырвалось у него. Уве встал:
– Мы тебя об этом не просили.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Не просили так поступать. Лучше б ты там остался, Сейчас бы люди болтали о чем-нибудь другом.
– Не забывайся! – Густафссон замахнулся.
– Можешь меня ударить, пожалуйста.
С упрямым видом сын смотрел ему в глаза. Но не его взгляд заставил Густафссона опустить руку, а чувство беспросветной тоски, он сам не знал, чего хочет, и не понимал, что ему следует делать.
– Убирайся! – заорал он на Уве. – Ступай прочь! Видеть тебя не желаю. Нет, нет, не туда! – Он увидел, что Уве собрал свои книги и направился с ними на кухню. – Не хочу видеть тебя в доме, пока я не ушел!
Уве молча унес книги в свою комнату, потом они услыхали, как он в передней надевает куртку. Наступило мучительное молчание.
– Я тоже ухожу! – вдруг сказала Грета.
– Пожалуйста! – Густафссон задохнулся от горечи. – Никто тебя не держит.
Он снова опустился в кресло. Теперь он походил на мешок с трухлявым сеном, взгляд его был устремлен в пространство. Когда дверь за детьми захлопнулась, он поднял голову:
– А ты с ними не идешь?
– Нет, – коротко ответила Ингрид.
Она была на стороне детей, но не хотела ссориться с ним.
– К нам должен прийти дедушка. И доктор Верелиус.
– Доктор? Чего это он все время сюда бегает? Он был два дня назад.
– Обязан наблюдать за тобой, Пер. Ведь он желает тебе добра.
– Гм. Он, как и все, смеется за моей спиной. Он и пальцем не шевельнет, чтобы помочь мне.
– Ты несправедлив.
– Он мне только мешает.
– Если ты имеешь в виду, что ему не по душе твои выступления, это верно.
– А что в них плохого? В Болстаде все прошло хорошо. Ты бы слышала, как мне аплодировали!
Он не солгал. Там его действительно вначале встретили бурными аплодисментами. Но лишь вначале. Навязчивость Пружины проявилась и в том, что Густафссон исполнял только его песню. И ничего путного из этого не получилось – она пришлась по вкусу нескольким дряхлым старикам. Молодежь привлекали более веселые мелодии. Председатель клуба снабдил Густафссона песенником и попросил быть запевалой. Это оказалось делом нетрудным, песни, были старые и хорошо ему известные. Публика подпевала, оркестр играл в полную силу, и Густафссон легко справился со своей задачей. После четвертой песни большинство собравшихся захотело танцевать.
– А это клуб с хорошими традициями, – сказал Густафссон.
И это тоже была правда. Болстадский клуб «Очко» раньше назывался «Клуб одиннадцати». Это была футбольная команда, состоящая из молодых парней. Со временем им надоело гонять мяч, но они продолжали собираться вместе – теперь уже за каргами, отсюда и произошло новое название клуба. Название привилось, хотя здесь играли и в преферанс, и в бридж, было отделение для женщин, молодежь приходила потанцевать, а мальчишки – играть в футбол. Бесспорно, это был клуб с самыми разнообразными интересами.
– Энергичные люди, – сказал про них Густафссон. – Но выложили нам три сотни, не моргнув глазом. И сегодня будет столько же.
– Из которых половину получит Фредрикссон.
– Его ты не тронь. Без него и я ничего бы не получил.
Явился Пружина. Он был в отличном настроении и справился, готов ли «кумир». На автобусе ехать полчаса, точно в восемь Густафссон под восторженные аплодисменты должен появиться на эстраде.
– Не волнуйся, – сказал Густафссон. – Сейчас я буду готов. Правда, рубашка мне не нравится. Красный цвет к лицу только девушкам.
– Красный и зеленый – дополнительные цвета, – заявил Пружина. – Ты ведь видел светофоры?
– Я не светофор.
– Эка важность! Но ты зеленый. А зеленый значит – полный вперед! Поторапливайся.
С красной рубашкой в руках Густафссон скрылся в спальне. Пружина начал напевать свою песню, отбивая такт по столу. После второго куплета он попытался завязать беседу с Ингрид.
– Надеюсь, теперь вы довольны, хозяюшка? Не то что месяц назад?
– Теперь действительно все переменилось, – призналась она.
Пружина засвистел третий куплет. Мелодия то взмывала ввысь, то падала вниз.
«Совсем как в жизни», – подумал он.
– Никогда не надо отчаиваться. Каких-нибудь два месяца назад его выгнали с последнего места работы, а сейчас он уже менеджер.
– Господин Фредрикссон, – прервала его размышления Ингрид. – Вы уверены, что все это кончится добром?
– Добром? Неужели в этом можно сомневаться?
– Да это отличный бизнес, – уверил ее Пружина. – Разве вы не видите, как Густафссон становится знаменитостью? Он еще будет звездой века. О нем будут говорить, как о Рокфеллере, Повеле Рамеле и других знаменитостях.
