Леонид Каганов - Коммутация (сборник)
— Здравствуй, Димка. — раздался за спиной до боли знакомый голос.
Дмитрий Борисович резко обернулся и обомлел — перед ним стоял Сергей Кучков. Рослый, постаревший, но все еще крепкий и как всегда решительный. Рука Дмитрия Борисовича невольно дернулась к мобилю, но он быстро овладел собой.
— Как вы сюда попали, Кучков?
— Аккредитовался как журналист. — Кучков помахал карточкой. — Ты же не хочешь со мной встречаться и разговаривать?
Дмитрий Борисович взвесил свои силы. Один на один на крыше с убийцей, одним из главных мафиози страны. Охрана непонятно где, жучки аналитиков конечно работают, но что с них толку? Они все бездельники, если останусь жив — разгоню к чертовой матери. Впрочем я и сам велел никого не пускать на крышу, оставить меня одного. Они и наблюдение сняли наверняка…
— О чем мне с тобой разговаривать, Сергей? Ты большой человек, у тебя свой бизнес. У меня свое дело, вот оно. — Он обвел рукой багровый ландшафт вокруг и алую тучу.
— Ты тоже не маленький человек. Это небывалый проект по финансированию, и ты его пробил. Почему ты не хочешь со мной говорить? И почему ты не хочешь сотрудничать со мной? Ты меня боишься?
— Боюсь. — честно ответил Дмитрий Борисович и сам разозлился на себя за этот страх.
— Почему?
Внезапно еле слышно заработал все еще воткнутый в ухо незаметный волосок-звучок. Только вместо аналитика говорил начальник охраны. Гусев произнес: «Ситуация под контролем, установлен электронный наблюдатель, при любой попытке Кучкова поднять руку с кукишем он будет расстрелян прицельным выстрелом в голову». Значит они не сняли наблюдение! Сволочи. Молодцы. Быстро сориентировались — не зря они были тщательно проинструктированы насчет Кучкова и кукиша. И Гусев молодец, не счел кукиш бредом босса.
— Потому что ты отступник. Ты предал нашу клятву. Ты бандит. Все, что ты в жизни добился — ты добился ценой крови, ты лез через горы трупов. Твои последние жертвы умирают в течение двух секунд — это сколько же надо человек убить, чтобы так повысить свою силу?
— И сколько? — спросил Кучков.
— Это уж тебе знать сколько.
— По большей части это были сволочи и подонки. И выключи своих жучков — я никого не убивал.
— Здесь нет жучков.
— Как же, параноик ты наш, охотно верю. А ты забыл как ты наши телефонные разговоры на третьем курсе на магнитофон записывал? А я помню. Я все запоминаю.
— Ты сильно изменился, Сергей.
— И ты сильно изменился, Димка. Ты значит чистенький, да?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты значит построил свою карьеру и добился всего этого сам, да?
Дмитрий Борисович побагровел.
— Представь себе, сам!
Кучков ухмыльнулся.
— Я себе представляю. Я себе очень хорошо представляю, я ведь не дурак наверное и у меня свои соображения на этот счет и своя информация. Собственно я пришел просто так, поздравить тебя. С долгоденствием. Сегодня ведь долгоденствие, не так ли?
— А, да…
— Но раз ты так агрессивно меня встречаешь, я пожалуй пойду? — Кучков стоял неподвижно.
— Это я агрессивно? Да ты же меня ненавидишь! Ты мне не можешь простить Алену, и не можешь простить себе нарушенную клятву у нашей электрички.
Кучков помрачнел.
— Алену… Да у меня таких Ален — миллион. Мне, как и тебе, уже шестой десяток между прочим. Алену…
— Короче, что ты от меня хочешь?
— Да уже все понятно. В президентах мы с тобой явно не сработаемся. — Кучков задумчиво покачался на каблуках и зевнул, сунув руку в карман пиджака. — Прощай, Димка, пора нам разбегаться. С Долгоденствием тебя.
Сначала Дмитрий Борисович не понял, затем ему почудилось еле заметное движение руки в кармане Кучкова и вдруг сердце пронзила острая боль и в ушах зазвенело. Ноги стали ватными и подкосились, Дмитрий Борисович сполз на покрытие крыши, прислонившись спиной к бортику, багровая туча над головой, казалось, стала обволакивать все вокруг.
— С Долгоденствием тебя! — повторил Кучков.
— Фиг тебе! — из последних сил прохрипел Дмитрий Борисович и вскинул руку, неимоверным усилием воли сдвигая онемевшие пальцы.
Лицо Кучкова безумно исказилось — стало ясно, что все его поведение было наигранным и на самом деле он сам страшно боялся. Кучков прыгнул в сторону, за мачту, но вдруг откуда-то сверху со щелчком хлыста хлынула узенькая молния багрового огня и тут же исчезла. Все длилось секунду, и прежде чем мир окончательно потух, Дмитрий Борисович успел заметить расплавленные кое-где рожки мачты и под ней черную обгоревшую яму на том месте, где стоял Кучков…
— Мам, смотри что это на небе?
— Пэмела, ты опять сюда пришла? Что там еще на небе?
Далеко за горизонтом светится яркое желтое зарево. Оно выделяется в вечереющем небе и освещает рваные перья облаков. Странные длинные тени ложатся от него повсюду.
— Что это? — мама удивлена.
— Вы видели? — произносит отец, входя в комнату. — Красота-то какая! Это наверно тот самый «Город Антарктида» заработал.
— А, действительно… Ладно, уходите все, я работаю. Пэм, детка, иди в комнату, мы слетаем туда в следующие выходные.
Пэм не слышит. Она зачарованно смотрит в оконное стекло на яркое веселое зарево. В ее глазах бесконечное счастье.
ЧЕТВЕРТЫЙ ЯРУС
Рождественская сказка
М.Т.
До Нового года оставалось не больше часа, из-за прикрытой двери гостиной доносился звон посуды и смех гостей, но здесь, в детской, было тихо и наряженная елка выглядела сурово и торжественно.
Первым нарушил молчание заяц, висевший на четвертой ветке снизу. Это был пожелтевший заяц с барабаном, он был сделан из папье-маше и раскрашен давно уже выцветшими красками.
— Эх, — вздохнул он, — Разве ж мы раньше так встречали?
— А чего не нравится? — тут же повернулся к нему здоровенный румяный шар, расписанный золотыми цветами. — Ты, дед, висишь, никто тебя не трогает. Какие проблемы?
— Да радости никакой нет, — вздохнул заяц и плюнул вниз.
— Я сейчас не понял, — сказал румяный шар. — Какой тебе радости не хватает? Может мне сплясать?
Заяц вздохнул и ничего не ответил. Зато вступил в беседу потертый стеклянный огурец — коренастый и толстостенный.
— Да тьфу на тебя! — сказал он и плюнул зайцу на барабан, — А кому сейчас легко висеть?
— Это свинство, — тихо сказал заяц, вытирая барабан.
— Радости ему… — подала голос стеклянная тыква, — А поживи как я! В самой глубине, у ствола! А я, между прочим, инвалид, я на левый бок треснутая!
— И тьфу на тебя! — сказал огурец и плюнул в тыкву.
— На тебя самого тьфу! — взвилась тыква и плюнула в огурца пару раз.
— Вот оно и видно что треснутая, — сказал огурец и постучал по ветке.
— По башке себе постучи! — рявкнул вдруг кто-то сверху и сразу все загалдели.
— Вау! Нас здесь плющит не по детски! — закричали издалека маленькие жестяные колокольчики, скрытые ветвями верхнего яруса.
— Раньше с такими не церемонились! — проорала тыква, — Раз — и к стенке! К стенке бы повесили! На дальнюю сторону елки!
— Простите, я прослушал — кого? Уж не меня ли? — спросил заяц.
Вместо ответа тыква плюнула сначала в зайца, затем в огурца, но в огурца не попала.
— Это свинство, — тихо сказал заяц.
— А кому сейчас легко? Я может тоже из последних сил цепляюсь, — проворчал огурец и поскреб крепкими ладонями по ветке.
— Хватит орать, Новый год скоро! — снова рявкнул голос сверху и все утихло.
— А я же ничего и не говорю, — сказал заяц в наступившей тишине, — Я только говорю что раньше все были как-то добрее что ли… А теперь сволочь на сволочи!
— Я сейчас не понял. Ты кого сволочью назвал? — повернулся румяный шар и плюнул в зайца.
— Не связывайся ты с ним, — сказал огурец и плюнул в зайца, — это ж коммунист!
— А что, коммунист — это так плохо? — подскочила на месте тыква, но ударилась боком о ствол и прикусила язык.
— Я разве коммунист? — сказал заяц, — Я наоборот говорю — власть сменилась и ничего не изменилось. Как висели, так и висим. Иногда местами меняют. А при коммунистах время было страшное — не дай Бог пережить еще раз! Но висели мы тогда лучше. Веселее, кучнее, со смыслом висели. Дай Бог каждому! А жить было страшно. Но так хорошо было жить! А так в общем ничего и не изменилось.
— Ничего и не изменится, — кивнул огурец после паузы. — Пока у нас на верхушке по прежнему сам знаешь чего… — он вдруг испуганно смолк и закончил совсем шепотом, — никакой новогодней радости не будет…
Все как по команде посмотрели вверх, где сквозь ветки и мишуру горела рубиновым светом пятиконечная звезда.
— Предлагаешь разбить? — деловито осведомился румяный шар и плюнул вверх, но не доплюнул.
