Чед Оливер - Неземные соседи
Конечно! Он был в одной из деревенских пещер. Во время допроса он потерял сознание…
Монт внезапно разом вспомнил все.
Он вскочил, подбежал к выходу из пещеры и выглянул. Деревня вокруг лежала во сне, странно прекрасная в первом бледном утреннем свете. Бормотал серебристый водопад, стеклянной лентой извивалась река.
Он был на границе дня и ночи.
И не чувствовал ни страха, ни забот, ни неуверенности. Ему уже не нужно задавать вопросы.
Он знал!
Не заглянул ли он в их души, как они в его? Теперь он знал решение мердози так же хорошо, как они сами.
Он был свободен.,
Более того: он выиграл — выиграл для себя их всех.
Он был удивлен таким исходом, хотя сейчас это казалось само собой разумеющимся. Он был удивлен и горд. Горд за себя, за свой народ, горд за мердози. И был благодарен за такое подтверждение небесполезности своей жизни.
Всю свою жизнь он был убежден, что между людьми всегда возможно взаимопонимание. Многим ли людям было суждено получить такое драматическое подтверждение всему тому, чему они всю свою жизнь учили и во что верили?
Участь?
Непросто было решить вопрос, “виновен или невиновен”. Что такое преступление? Что такое закон?
Это вопрос точки зрения.
Мердози признали в нем мужчину, человеческое существо, которое нельзя назвать ни совсем злым, ни совсем хорошим. Но они знали и эту разницу и принимали ее во внимание.
Может быть, для них было бы лучше никогда не знать землян. Но земляне пришли, и мердози решились признать этот факт.
Они любили свой мир таким, каким он был, но у них хватало ума признать, что и сами они ни в коем случае не совершенны. Им тоже нужно еще многому учиться — так же, как людям. Это будет стоить времени, но они были готовы попытаться. Они не знали, куда может привести их новый путь, но если этим путем идут все люди, он должен быть правильным.
Монт долго стоял, ожидая нового дня, и наблюдал, как одна за другой бледнеют звезды.
Мердози заглянули ему в сердце и душу и поверили ему. Но как будет с его собственным народом? Что он сделает с Валонкой в ближайшие годы? Может ли он доверять людям Земли?
Если мердози доверяли другим — надо ли тогда сомневаться ему?
Впереди еще столько работы!
Он спустился по тропинке на дно каньона, оставив позади себя спящую деревню. Ему не надо рассказывать им, куда он идет и зачем — они уже знают.
Монт зашагал вдоль бормочущей реки.
И когда большое белое солнце вспыхнуло за горами, он исчез среди деревьев.
* * *Далеко за полдень он добрался до маленькой поляны. Разорванные палатки еще стояли. Блестящие шлемы скафандров еще лежали там, где были брошены. На месте костра валялись обугленные поленья.
Несмотря на жару, Монт дрожал. Он был здесь не один; он был окружен внимательными глазами, глазами живых и глазами мертвых. Им овладели два разных вида воспоминаний — его личных и мердози.
Он был исследователем, ступившим на чужую незнакомую землю, и одновременно туземцем, наблюдавшим за этим исследованием, боявшимся его и размышлявшим о нем.
Монт присел на камень и уронил подбородок на ладони. Проблема была той же, что прежде — завязать отношения с чужим народом. Только раньше другим народом были мердози, а теперь это его собственный народ
Его народ…
Его охватил приступ тоски по родине, сильнее, чем когда-либо раньше. Здесь был не его мир, и этот мир никогда им не станет. Он желал знакомых ландшафтов, хотел солнца, а не этой белой печи в небе.
Он сделал свое дело — или еще нет? Они не могут требовать от него большего. Ему нужно только вызвать космический корабль и лететь домой.
Домой — самое прекрасное слово в любом языке! Опять увидеть блестящие снега Скалистых гор, горные луга весной, книги на стенах его рабочего кабинета. Выпить чашку дымящегося кофе, спать в своей постели, вести умные мужские разговоры! А кто позаботится о цветах, что посадила Луиза?
Но это еще не все. Он стал бы знаменитым, великим человеком, героем, ему завидовали бы, как первому в своей области.
Монт встал, набил трубку и принялся за работу. Он немного поправил опустошенные палатки, развел костер и приготовил завтрак. Потом настроил диктофон и углубился в раздумья.
То, что он сейчас надиктует, было самой важной работой всей его жизни, может быть, самым важным из всего, что когда-либо диктовалось или записывалось.
Он попытался вспомнить людей, которых ему надо убедить своими, возможно, недостаточно вескими доводами. Адмирал Йорк — не тот человек, которого легко убедить. Том Стейн и Дженис — их воспоминания о мердози были вовсе не приятными. Дон Кинг, циник, который вряд ли поверит снам. Марк Хейдельман. Генеральный секретарь.
Кроме них были многие другие — политики, газетчики, эксперты.
Что он сам подумал бы о мердози, если бы никогда не был на Сириусе-IХ?
Монт представил, как он сидит в своем рабочем кабинете, чистый и ухоженный, со скептическим взором. К нему врывается студент, весь переполненный удивительной историей о мердози. Он почти услышал сарказм своего комментария.
Снаружи стемнело, он включил лампу и без всякого выражения уставился на диктофон. Как ему изложить свои переживания, чтобы его не приняли за идиота, за романтического глупца? Как сделать понятным размер жертвы, что принесли мердози, приняв чужаков? Как сделать понятными меньшие жертвы, что должен принести народ: сдержанность, ум, скромность?
Он мог рассказать свою историю только с максимальным мастерством и надеяться, что правда пробьет себе дорогу и убедит.
Это была очень простая история.
В ней нет никаких сверхлюдей, никаких зверских дикарей, никаких чудовищ.
Были только люди, которые выбрали себе немного другой жизненный путь, человеческие существа, в чем-то более, а в чем-то менее ушедшие вперед, и которые не были ни лучше, ни хуже.
Он считал это хорошей историей, историей обещания, историей начала. Но написать ее конец он не мог. Это сделают другие люди на Земле.
Монт принялся диктовать.
* * *На эту работу ушло два дня.
Потом он осторожно положил запись на складной столик рядом с диктофоном. Свою измятую записную книжку он положил сверху.
Он ничего не скрыл, не утаил.
Монт дождался часа, в течение которого шар-разведчик ежедневно был готов к его вызову, и вызвал его.
Он говорил быстро, объясняя Эсу, что он сделал и где лежит материал, что он намерен делать сейчас и что он здоров.
В заключение он выразил несколько просьб: табак, пищу, одежду, и отключился, не дожидаясь ответа. Он бы не вынес звука знакомого голоса Эса — слишком он напоминал бы о родине.
Ему пока нельзя домой. Пока.
Возможно, он вообще не вернется домой.
Если он вернется на корабль, адмирал Йорк никогда не разрешит ему снова уйти на Валонку. Монт знал, что тогда будет нетрудно убедить его в том, что он сделал свою работу и ничего больше не нужно.
При этом его работа еще вообще не начиналась. Он только-только начал. Недостаточно поверхностно подружиться с народом. Нужно создать мост симпатии, настоящей дружбы и настоящего взаимопонимания. Этим мостом должен стать он сам. Больше никого не было.
Однажды корабль с Земли вернется.
К тому времени он должен быть готов.
Монт переоделся и набил карманы табаком. Больше ничего он с собой не взял. Он вышел из палатки, пересек поляну и вошел в лес.
Ни разу не оглянувшись назад.
Меж ветвей тут и там были открытые места, сквозь которые можно было видеть голубое небо, но он избегал смотреть вверх. Он не хотел увидеть спускающийся шар-разведчик. Не хотел вспоминать о большом корабле — его единственной связи с родиной.
Он шел к пустому дереву, где ждал его Вольмэй. Им надо просмотреть много снов.
ПОСЛЕ НАЧАЛА
Прошло четыре года.
Четыре долгих, деятельных года. Хотя Монт полностью погрузился в одну культуру, он все же представлял, что в это время происходит в другой. Кораблю понадобится одиннадцать месяцев, чтобы добраться до Земли. Обратный полет займет еще одиннадцать месяцев. Значит, у людей Земли было два года и несколько месяцев, чтобы сделать выводы.
К каким же выводам они пришли и каким способом?
Статьями, расчетами или открытыми дебатами? Или тайными совещаниями ООН?
Ну — и это не играло большой роли.
Определенно было одно — люди с Земли должны вернуться.
Как они вернутся и с какими намерениями…
В этом все дело, и это была проблема, которая много дней и ночей не давала Монту покоя.
Странными были эти четыре года. С одной стороны, напряжение и возбуждение исследователя новой, незнакомой культуры. Теперь он понимал настроение людей, первыми увидевших руины городов майя, скрытые гробницы Древнего Египта, эскимосских шаманов. С другой стороны, одиночество, совершенно особая форма одиночества, которую ощущает человек, полностью отрезанный от своих соплеменников. Он никогда не сможет полностью принадлежать мердози, он мечтал о Земле, хотя уже не был в полной мере землянином.
