Мо Янь - Мучительные перевоплощения Симэнь Нао
– Хватит спорить! – говорили они. – Хватит! Не надо дразнить этого сумасшедшего! Он – единственный единоличник во всем уезде. Его хорошо знают в управлении уезда.
Людская толпа разошлась. Мы с хозяином остались одни. На горизонте над горами висел молодой месяц. Нынешнее безвыходное положение и пейзаж навевали уныние. Хозяин, ругая и уездного руководителя, и крестьян, снял пиджак и порвал его на полоски, чтобы перевязать мою искалеченную ногу. «И-о, И-о...». Было страшно больно... Хозяин обхватил руками мою голову, из его глаз мне на уши катились одна за другой его слезы. «Мой Чернявчик, мой Чернявчик... Ну что тебе сказать? Как ты мог поверить словам чиновника? Когда что-то происходит, они прежде всего спасают себя. Они бросили тебя на произвол судьбы. Если бы они позвали каменщика, он расширил бы щель и спас бы твою ногу...». Хозяин еще не успел окончить фразу, как будто вдруг что-то поняв, отпустил мою голову и побежал к щели между камнями, чтобы извлечь оттуда мое копыто. Он плакал, ругался и, устало дыша, наконец, добыл его. Держа его в руках, он разрыдался. Увидев, как сверкает железная подкова, стертая от ходьбы по горным дорогам, я залился слезами.
С помощью хозяина мне удалось снова встать на ноги. Благодаря тому, что поврежденная нога была плотно обернута тканью, она могла кое-как опираться на землю, но, к сожалению, я терял равновесие. Не стало осла, летающего над землей, взамен появился калека, который на каждый шаг наклонял голову то вниз, то вбок. Я несколько раз подумывал всё же броситься с горы и покончить с такой безрадостной жизнью, но любовь хозяина остановила меня от такого шага.
Шахта в горах Вонюшаь, где добывали руду, находилась от села Симэнь в волости Северо-Восточная Гаоми на расстоянии шестидесяти километров. На здоровых ногах пройти эту дорогу было бы совсем нетрудно. А вот с одной изуродованной ногой я с трудом мог идти. Рана кровоточила, и я беспрестанно стонал. От боли кожа на мне то и дело покрывалась дрожью, как дрожит вода в водоеме под легким ветром.
Когда мы достигли территории волости Северо-Восточная Гаоми, моя раненная нога начала гнить, привлекая тучи мух, преследовавших нас своим оглушительным жужжанием. Хозяин наломал веток с деревьев, связал их в веничек, и отгонял мух от меня. Мой хвост почти не шевелился, а весь зад от диареи был загажен. Одним взмахом хозяин убивал веником десятки мух, но их прилетало еще больше. Он порвал свои штаны на бинты, чтобы заново перевязать мою искалеченную ногу, и вид хозяина – в трусах, только-только прикрывающих тело, и в тяжелых кожаных ботинках на толстой подошве – был странный и забавный.
В дороге мы терпели все неприятности бродячей жизни. Я питался сухой травой, а хозяин утолял свой голод гнилым сладковатым картофелем, подобранным на поле у дороги. Избегая людей, мы двигались по узким дорожкам, как раненые солдаты, покидающие поле битвы.
В село Хуанпу мы зашли в тот день, когда там впервые открылась коллективная столовая, от которой нам в нос ударил крепкий запах еды. Я слышал, как в животе хозяина что-то забурчало. Он взглянул на меня глазами, полными слез. Вытерев покрасневшие глаза грязной рукой, он громко сказал:
– Проклятье, Чернявчик, чего мы боимся? Чего прячемся? Разве мы совершили что-то постыдное? У нас совесть чиста и нам нечего стыдиться. Ты заработал рабочую травму, поэтому власть должна была бы тобой заниматься. А вместо неё эту заботу взял на себя я. Ну, пойдем к селу!
Хозяин повел меня, а вместе со мной целую армию мух, к коллективной столовой, где на открытом воздухе подавали людям пирожки из бараньего мяса. Как только из кухни выносили их на решетке и клали на стол, они мгновенно исчезали. Одни из тех, кому удавалось схватить пирожки, держали их деревянными палочками и, склонив голову, жевали. Другие же, перебрасывая пирожки из руки в руку, дули на них и остужали.
Своим появлением мы тут же привлекли к себе внимание. Мы были грязные и жалкие. Своим отталкивающим видом, неприятным запахом и изможденными телами мы ошеломили людей, и может быть, даже вызывали тошноту и отбивали аппетит. Когда хозяин смахнул с меня мух своим веником и они, разлетевшиеся во все стороны, расселись на горячие пирожки и кухонную утварь, люди негодующе зашумели.
Толстая женщина в белом халате, видимо, начальница столовой, подбежала к нам на расстояние нескольких метров и, заткнув нос, прогундосила:
– Что вы тут делаете? Убирайтесь прочь!
Один мужчина, узнав хозяина, воскликнул:
– Эй! Это ты, Лань Лянь из села Симэнь?
Хозяин покосился на него и, ничего не отвечая, отвел меня на середину двора. Люди там от нас разбежались.
– Он – последний единоличник в уезде Гаоми, его в районе Чанвей все хорошо знают, – продолжал мужчина. – Его осел вытворял чудеса: умел летать, забил до смерти двух свирепых волков и покусал десяток людей, но, к сожалению, кажется, повредил ногу, ведь так?
Толстуха закричала нам вдогонку:
- Убирайтесь отсюда! Единоличников не обслуживаем!
Хозяин остановился, и печальным, и одновременно резким тоном ответил:
– Ты, жирная свинья, я – единоличник, а поэтому скорее умру с голода, чем попрошу обслужить меня. Но мой осел возил на работе председателя уезда, и когда спускался с горы, попал копытом в щель между камнями и сломал ногу. Это рабочая травма или нет? Если рабочая, то вы обязаны обслужить его.
Хозяин впервые в жизни так грубо ругался с людьми. Синее пятно на его щеке почернело, лицо вытянулось, как у общипанного, да к тому же еще и вонючего петуха. В таком виде он начал приближаться к толстухе, та стала отступать, пока не заплакала, закрыв лицо руками, и бросилась наутек.
Какой-то мужчина в сильно изношенной униформе, с пробором в волосах на голове, похожий на партийного управленца, чистя зубы заостренной палочкой, подошел к нам и, оглядывая нас с ног до головы, спросил:
– Что вам надо?
– Накормить осла, нагреть воды и помыть его, а затем вызвать ветеринара, чтобы забинтовать искалеченную ногу.
Партиец крикнул в сторону кухни, и оттуда тут же прибежало несколько мужчин.
– Приготовьте всё, что он говорит. И быстро!
Люди помыли меня. Врач обработал рану йодом, наложил на нее мазь и плотно обмотал марлей. Потом они раздобыли для меня ячменя и люцерны.
Пока я уплетал ячмень и люцерну, люди принесли и поставили перед хозяином миску с горячими пирожками. Один из них, видимо, повар тихо сказал:
– Ешь, брат, не упирайся. Ешь всё, что дают. О завтрашнем дне не стоит думать. А твой осел не протянет долго. Немного посопротивляется, а когда устанет бороться, настанет ему конец.
Сгорбленный хозяин сидел на двух обломках кирпича, уложенных друг на друга, и не отрывал глаз от моей забинтованной ноги. Он, кажется, даже не слышал то, что сказал ему повар. В его животе опять что-то забурлило, и я догадывался, каким огромным соблазном были для него жареные мясные пирожки. Я несколько раз замечал, как он протягивал к ним свою черную, грязную руку, но в последний миг останавливал ее.
Глава 11.
Герой войны помогает изготовить искусственное копыто.
Голодные крестьяне убивают и съедают осла
Моя поврежденная нога зажила, так что за свою жизнь я мог не беспокоиться, но потеряв способность работать, я стал ненужным. Несколько раз к нам наведывался мясник из народной коммуны, чтобы купить меня и моим мясом улучшить жизнь партийных работников, но хозяин, с проклятиями, прогонял его.
В «Записках о черном осле» Мо Янь писал:
Хозяйка Инчунь где-то нашла старый кожаный ботинок. Она принесла его домой, тщательно вычистила, вложила внутрь вату, сверху пришила ленту и привязала к искалеченной ноге осла, благодаря чему он смог удерживать хоть какое-то равновесие. И вот, в ту весну 1959 года на сельских дорогах можно было увидеть странную картину – единоличник Лань Лянь, растрепанный и яростный, толкает груженную навозом тележку на деревянных колесах, которую тянет, хромая и наклонив голову, осел со старым башмаком на одной ноге. Тележка двигается медленно, колеса оглушительно скрипят. Лань Лянь, согнутый в три погибели, со всей силы толкает тележку, а осел-калека отчаянно старается как-то немного помочь хозяину. Сначала люди поглядывали косо на такое странное сотрудничество, а кое-кто украдкой хихикал, прикрывая рот ладонью. Но впоследствии смеха не стало слышно. На первых порах немало школьников начальной школы бегало за тележкой, а некоторые хулиганы даже бросали в осла камни, но за такие поступки их дома строго наказывали.
