Владко Владимир - Аэроторпеды возвращаются назад
В то же время к советской границе двинулись хунхузские армии; по сообщениям газет, они поставили себе целью вернуть хунхузскому государству Уссурийский край, каковой, мол, издавна являлся его собственностью. Правда, газеты ни слова не писали о последствиях этих военных выступлений. Однако факт оставался фактом: СССР был окружен со всех сторон и вынужден защищаться как на западе, так и на востоке…
Генерал Ренуар прочитал газетные сообщения с большим интересом и позволил себе весело улыбнуться собственным мыслям. Затем он нажал кнопку звонка и отдал приказ вошедшему часовому.
Вызовите лейтенанта Гордона, лейтенанта Райволу и лейтенанта Гагарина, — сказал он.
Генерал Ренуар словно забыл о своем дурном настроения, читавшемся во всем его облике с того момента, когда он вернулся с заседания, на котором член Совета «Заинтересованных Держав» маршал Кортуа так решительно и негативно высказался о новых, так называемых современных средствах механизированной войны. Генерал Ренуар даже насвистывал что-то сквозь зубы, когда в кабинет вошли вызванные им офицеры.
Прошу садиться. У меня к вам небольшой, однако же достаточно важный разговор, — обратился он к ним, подвигая к Гордону и Райволе ящичек с сигарами (Гагарин имел привычку курить только сигареты) и внимательно, по очереди, оглядывая каждого. Лицо Райволы было таким же холодным и суровым, как и всегда. Генерал Ренуар заранее знал, что этот каменный финн воспримет все услышанное как твердый приказ и аккуратно выполнит его, как всегда исполнял любые распоряжения профессора, а затем генерала Ренуара.
Гагарин заметно волновался. Его тонкое, словно резное лицо было мрачным, губы сжаты, под глазами легла синяя тень. Очевидно, что-то тревожило, беспокоило его, мешало размеренной работе.
Дик Гордон, третий и самый младший, был как всегда спокоен и выдержан; однако, генерал заметил, что и Гордон словно бы изменился. Он повзрослел, глаза приобрели стальной отблеск, движения стали увереннее: уроки фронтовой службы давали о себе знать — в частности, день неудачного наступления и бегства старого генерала Древора.
Так рассудил генерал Ренуар, хорошо умевший делать определенные выводы из своих наблюдений. Он подождал еще с минуту, пока над столом не поплыли сизые облака ароматного сигарного дыма — и только тогда начал говорить.
Надеюсь, господа, вы уже читали сегодняшние вечерние газеты?. И без моих объяснений ситуация хорошо вам известна. Советский Союз находится в осадном положении. Помощь Желтой империи вполне логична и своевременна: желтоимперское и хунхузское наступления оттянут некоторую часть энергии и внимания большевиков на Дальний Восток. Пусть попробуют защитить все свои границы этими голубыми лучами.
Генерал Ренуар злобно усмехнулся: видно, воспоминание о лучах, отбивших его воздушный удар, было для генерала не из приятных…
Я позволю себе на минутку вернуться к нашей неудаче на северном фронте, — продолжал он. — Целиком понятно, что нашему отряду тогда просто не повезло. Недооценив состояние обороны участка, мы пошли в наступление без проверки, положившись лишь на агентурные сведения. Тогда мы просчитались. Учитывая общее состояние советской пограничной обороны, достаточно хорошо выявленное в последние дни…
Ренуар сделал небольшую паузу, глядя в лицо Дику; но тот смотрел в сторону, на завитки дыма.
Теперь ясно, что наш участок границы, вероятно, был лучше прочих подготовлен к обороне, — продолжал генерал. — Я совсем не уверен, что аналогичная защита существует еще где-либо и, во всяком случае, на больших участках фронта. Итак… вспомним, что западная граница Советского Союза простирается на тысячи километров и от любой точки северного участка этой границы до Москвы опять же не более тысячи километров… То, что не дало успеха в первый раз, может увенчаться заметным успехом сейчас. Надеюсь, вы меня понимаете?
Молчание безусловного согласия было ответом.
Короче говоря, мы готовимся к повтору нашей воздушной атаки, но в другом районе и с иной организацией дела. Насколько мне известно, у вас все в порядке, не так ли?
Три головы почтительно склонились.
У меня не было сомнений на этот счет. Однако есть некоторые вопросы к каждому из вас. Лейтенант Райвола, вы получите у моего секретаря папку с разработанным планом атаки. Надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если я попрошу вас детализировать общий план и выделить из него задачи для каждой группы?
Райвола встал:
Я к вашим услугам, господин генерал.
Что-то каменное чувствовалось в его стройной фигуре: автоматизированные движения, механические повороты головы, а главное — эта застывшая неподвижность лица…
Очень рад, лейтенант Райвола, — ответил генерал Ренуар, — вы свободны.
И затем, когда каменный финн ровными шагами покинул кабинет, генерал обратился к Гордону:
Вы стали слишком суровым, Гордон. Я вас не узнаю. Неужели на вас так повлиял фронт?
Если позволите говорить откровенно, господин генерал, — не фронт, а наши неудачи на фронте.
Дик Гордона поднял глаза — и генерал Ренуар снова отметил про себя: «Что-то новое появилось в этом юноше…» В этих глазах, в этом взгляде не было уже того обожествления, с каким глядел на профессора, а после генерала Ренуара прежний Дик Гордон. Теперь это был взгляд почти равного, вежливый, но холодный.
Ладно, Гордон, об этом мы с вами еще поговорим. А тем временем я хотел бы попросить вас сделать новый расчет брони бомбовоза СМ‑314. Мне кажется, что его броню можно увеличить примерно на два миллиметра — не ухудшая летных качеств, так как у него достаточно большой резерв мощности моторов.
Есть, господин генерал.
Дик Гордон повернулся и вышел широким строевым шагом.
Генерал Ренуар посмотрел на Гагарина. Тот все так же сидел в кресле и нервно крутил в пальцах сигарету. Глаза его смотрели в пол, бледное лицо иногда кривилось в гримасе, точно от боли.
Что с вами, Гагарин? Какая муха вас укусила? Вы производите впечатление человека с больными нервами…
Пальцы Гагарина принялись еще более нервно мять сигарету. Еле слышно он произнес:
Возможно, это и так…
Что вы имеете в виду, Гагарин? Вы в самом деле больны? Скажите же, что случилось?
Что мне сказать вам, генерал?. Мне неспокойно…
Брови генерала удивленно вздернулись и сошлись на переносице:
Вот как?. — задумчиво сказал он, — вот как… Значит, и у вас, Гагарин, бывают проявления так называемой русской души? Хм, не ожидал такого. Впрочем, что именно вас беспокоит?
Гагарин решительно вскочил с кресла:
Хорошо, я скажу. У вас, господин генерал, есть родина, что всегда готова принять вас. Каждый из окружающих вас также имеет родину. Они выступили против Советского Союза, против большевизма, против варваров, стремящихся подчинить себе весь мир. Хорошо. Точно так же иду с вами и я. Прекрасно. Но — против кого, в конце концов, я воюю?. Против своей страны, против России…
Так возвращайтесь туда, не воюйте против вашей, как вы говорите, страны, — холодно ответил генерал Ренуар. Но, взглянув на печальное лицо Гагарина, он быстро подошел к нему, взял за руку и сказал:
Дорогой мой, среди нас нет людей, которые выступали бы против России. Все мы ее друзья — и вы хорошо это знаете. Мы выступаем против большевиков, мы идем помочь вам вновь сделать из страны большевиков вашу Россию… Вашу, понимаете? Спрячьте ваши настроения в карман, сейчас они никому не помогут и могут только навредить делу. Зайдите ко мне через полчаса — нам нужно проработать некоторые усовершенствования истребителя типа ЛТ‑616. Не забудьте — через тридцать минут. Будьте здоровы.
И когда Гагарин, нетвердой походкой больного, вышел из кабинета, генерал Ренуар снова уселся в кресло и тихо проговорил:
— Жаль: выходит, я переоценивал его возможности. Надо иметь это в виду. Впрочем, пусть его, это никому не мешает. Хм, русская душа… гм… действительно, этот народ годится лишь для колонизации, как и его территория… хм…
Генерал Ренуар выпустил сизый клуб дыма, склонился над бумагами и забыл о происшествии с лейтенантом Гагариным.
Пулемет и снайпер
На этом участке фронта дождь шел уже третьи сутки без перерыва. Он застилал горизонт стеклянной сеткой капель, бесконечно сеявшихся из мокрого серого неба. Дождь наполнил водой окопы, дождь проник в самые глубокие траншеи, дождь превратил шинели и сапоги солдат в вонючий кисель. В окопах нельзя было ни сидеть, ни лежать. Холодные струи воды бежали вдоль стенок окопов, скапливаясь на пересечениях их в глубокие лужи. Все это не позволяло даже развернуть газовое наступление — и баллоны с прославленным «кольритом» лежали недвижно.
Командование этого участка очень боялось возможного наступления Красной армии. Оно рассуждало так:
