Ясутака Цуцуи - Сальмонельщики с планеты Порно
— И кто же будет создателем этого «нарратава», госпожа мэр?
— Все мы, конечно.
— «Мы» — это кто? Кого вы имеете в виду? Ведь прежде кто-то должен создать идеологию нарратива.
— Нарратив — не идеология. Вы что же, отрицаете демократию?
— А разве вы сами не создаёте нарратив, заменяющий демократию?
— Моё намерение — создать нарратив.
— О чём вы говорите?
— Нет, это вы о чём говорите?
Профессор Маклогик, раздражённый неспособностью мэра понять его, больше не мог сдерживаться:
— Увы! Даже самая продвинутая женщина уступает самому никчёмному мужчине.
— Мы можем арестовать вас за оскорбление женщин, — резко парировала мэр, — Женщины отвечают на физическое насилие со стороны мужчин словесным насилием. Подчас словесное насилие может спровоцировать мужчину на физическое насилие. Поэтому мужчины настояли на том, что словесное насилие тоже должно быть наказуемо. Но сейчас словесное насилие, допущенное мужчиной, подлежит наказанию, а женщиной — нет. Это я предложила этот закон и добилась его принятия. И вам это, наверное, известно.
— Да, известно. Но то, что я сказал, — не мои слова. Это сказал Шопенгауэр.
— Шоппинг… кто? Доставьте его сюда. Где этот человек с таким вульгарным именем?
— Он умер сто шестьдесят или сто семьдесят лет назад, — ответил профессор.
Федора Ласт онемела. Как она позже призналась своей приближённой Каприс Месьер, на мгновение её ошеломила мысль о том, что раз профессор Маклогик знаком с человеком, умершим сто шестьдесят или сто семьдесят лет назад, значит, ему самому должно быть за двести.
На этом мероприятии также присутствовали бизнесмен по фамилии Капитэл, модная поэтесса ле Бухмелье и писатель Плагиатсон. С их помощью круглый стол удалось кое-как завершить. Однако с тех пор Федора Ласт взяла профессора Маклогика на подозрение. За тем спором последовала серия мелких стычек между ними, причём довольно глупых. Например, конфликт из-за ставки муниципального налога, ссора во французском ресторане «Шато», когда спорщиков пришлось успокаивать официанту. Потом ещё была выходка разбушевавшихся студентов, которые устроили фейерверк и выкрикивали оскорбительные лозунги перед резиденцией мэра. И так далее, и тому подобное.
После разговора с Маклогиком Род Месьер вернулся вечером с работы и, к своему удивлению, обнаружил, что его жена Каприс уже дома. Она тут же обрушилась на него:
— Зачем ты распускаешь слухи, что Марин-Сити дал крен?
— Это не слухи. Это правда.
Род пустил в ход весь арсенал слов, жестов и других выразительных средств, чтобы объяснить, какой разговор с профессором Маклогиком состоялся у него утром на автобусной остановке, и сопроводил свои пояснения различными наблюдениями и выводами.
— Посмотри, отсюда видно. Все здания этого квартала накренились. И только Дзэндзэн-билдинг…
Каприс даже не попыталась взглянуть на погружавшийся в сумерки метрополис, куда указывал Род с их одиннадцатого этажа. Вместо этого она ядовито бросила:
— Ты дурак.
Глаза Месьера округлились. Он уставился на жену, стоявшую перед ним в неглиже со скрещёнными на груди руками.
— А тебе не приходило в голову, что это Дзэндзэн-билдинг накренился на северо-северо-запад? Вот почему я сказала, что ты дурак.
— Именно так я сначала и подумал.
— Ты попался на удочку этого старого козла. Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не разговаривал с идиотами вроде него?!
Месьер получил лёгкий удар по голове открывалкой, изготовленной из лапы кенгуру, которая лежала на обеденном столе. Он оценил уровень боли в 3,6 килтаго.
— Да, действительно я дурак, — проговорил он в полном унынии.
— Вот именно — дурак. Ну ладно, иди сюда.
Мисс Лояль вернулась домой примерно в то же время.
Заметив, что висевший на стене эстамп Шагала перекосился, она поправила рамку с чрезмерной тщательностью, многое объяснявшей в том, почему она всё ещё не замужем. Мисс Лояль отметила, что поправляет картину уже в третий раз, но никак не связала этот факт с разговором Месьера и Маклогика, о котором днём донесла мэру.
На следующий день профессор Маклогик отправился в полицейское управление с чертежами, демонстрирующими, как кренится Марин-Сити. Накануне вечером он поручил студентам инженерного факультета провести необходимые замеры. На детектива, который хотел его выслушать, он накричал: «Это серьёзное дело, вы для него не годитесь. Мне нужен шеф полиции!» Когда вышел О’Сторм, профессор показал ему чертежи и объяснил, что крен Марин-Сити — не дезинформация, не злонамеренная болтовня, а самый настоящий факт.
— Из-за чего же, по-вашему, возник крен? — задал вопрос О’Сторм, не в состоянии опровергнуть представленные доказательства, будто спрашивая, что делать дальше.
— Из-за сентябрьского тайфуна и чрезмерной подвижности балласта.
Говоря о «подвижности балласта», профессор имел в виду, что балластом плавучего города служат шарики для игры в патинко.[7]
— Но в балластных цистернах есть переборки?
— Какая-то из них повреждена. И есть вероятность, что в будущем то же произойдёт с другими. Цепная реакция.
— Вы хотите сказать, что крен может усилиться?
— Совершенно верно. Рад, что вы так быстро всё схватываете, — улыбнулся профессор Маклогик. — Хорошо, по крайней мере, что хотя бы шеф полиции не женщина.
О’Сторм подумал, что полиция могла бы самостоятельно поручить университету подготовить детальные замеры, а потом доложить о результатах мэру. Он понимал, что Федора Ласт никогда не поверит чертежам и вообще никакой информации, полученной от Маклогика. Если доложить ей, что он услышал от профессора, ему, шефу полиции, может достаться на орехи.
В ту ночь Федору Ласт, которая отдыхала в своём кабинете в резиденции мэра, разбудило четырёхбалльное землетрясение. В своё время именно она гордо объявила: Марин-Сити расположен на искусственном плавучем острове, поэтому землетрясений и прочих неприятностей можно не бояться. Но теперь она начала понимать, что резкое колебание водной массы способно ощутимо тряхнуть остров. Федора не смогла больше заснуть. Ей послышался слабый звук — будто где-то внизу, в глубине, со звоном перекатываются тысячи металлических шариков. Или это только показалось? С этим звуком у Федоры Ласт были связаны жуткие воспоминания, и она даже отчасти жалела, что балласт искусственного острова состоял именно из этих шариков.
Это было давно — тридцать пять лет назад. Муж Федоры Ласт, работавший на бумажной фабрике, был заядлым игроком. Он просаживал в патинко всю зарплату. А получал он по тем временам немало. Но этим дело не ограничивалось — денег не хватало, и он занимал, занимал… Ясно, что, если каждый день проигрывать хотя бы понемногу, за год набежит внушительная сумма. Иногда — раз в три дня — он кое-что выигрывал, но тут же тратил всё на выпивку и домой не доносил ничего. Денег в семье не оставалось, а надо было растить ребёнка. Найти надомную работу Федора Ласт не могла, поэтому, когда мужа уволили за прогулы и за то, что он слишком часто просил на службе аванс, у неё появился повод развестись с ним. После этого она направила всю свою энергию на работу в женской организации, входившей в одну политическую партию.
Не столько из-за землетрясения, сколько из-за вызванных им приливных волн к следующему утру Марин-Сити накренился на юго-юго-запад больше чем на три градуса. Поэтесса ле Бухмелье проснулась со страшной головной болью. Сначала она подумала, что во всём виновато похмелье, но голова не прошла и к обеду, поэтому она решила наведаться в ближайшую клинику Докусима. Там в приёмном покое собралось немало женщин, жаловавшихся на то же самое. Разговорившись с ними, она узнала, что у многих мучились головой и мужья, все страдали от головокружения. Ночью все женщины спали головой к югу. Ле Бухмелье не знала, что по примете класть подушку к северу — к несчастью.
Первым узнал о том, что Марин-Сити накренился уже на три с лишним градуса, Ганко Идзихари, бригадир плотников фирмы «Идзихари», устанавливавшей по поручению департамента паркового хозяйства торговый киоск в парке Маринленд. Измерив наполовину собранный киоск и обнаружив, что пол кривой, он сначала подумал, что запорол работу. Но потом, пройдясь с уровнем по парку и сделав несколько замеров, он убедился, что все взятые точки отклонены к юго-юго-западу на три с небольшим градуса. Идзихари направился в мэрию доложить о своём открытии Каприс Месьер. Плотник ей не понравился. Она услышала в его словах ретроградный мужской шовинизм, прервала на полуслове и стала распекать, а когда Идзихари в ответ повысил голос, передала его охранникам. Что ещё хуже, Каприс намеренно ничего не сказала об этом Федоре Ласт. Отчасти потому, что боялась рассердить мэра, которая и без того с самого утра почему-то пребывала в дурном расположении духа. Но была и другая причина — предчувствие, что крен Марин-Сити может обернуться лично для неё, Каприс, бедой.
