Вера Крыжановская - Эликсир жизни
Он чувствовал какое-то болезненное ощущение. Это не было утомление или физическое недомогание, но глубокое недовольство самим собой. Все его трудовое, чистое и религиозное прошлое восставало против распущенности и лени, которые готовы были овладеть им. С какою-то странною ясностью восстал в его памяти образ покойной матери, этой благочестивой и нежной женщины, рабы своего долга, которая примером и словами внушала ему принципы прямоты, честности в поступках и строгости к самому себе, которыми она сама руководилась и которые в течение тридцати лет руководили его жизнью.
Необычайный случай вырвал его из простой и правильной жизни, бросив в вихрь бесконечного существования и безграничного богатства. Но не было ли его долгом пользоваться этим колоссальным богатством для помощи ближним, а не для того, чтобы бросать деньги погибшим созданьям и золотить их пороки под предлогом покровительства талантам!? Да еще в такое время, когда столько уважаемой бедности таится в сараях и на чердаках! Десятая часть того, что он подарил сегодня Пьеретте, могла бы спасти от нужды и разорения целое семейство.
С презрением к самому себе Супрамати сравнивал себя с голодным нищим, нашедшим полный кошелек золота, который жадно набрасывается на все съедобное, пожирая даже те блюда, которые ему не нравятся.
Ему вспомнился один бедняк, которого он знал, будучи еще студентом, и который неожиданно получил довольно значительное наследство. Тот потерял голову от гордости и стал разыгрывать большого барина, принуждая себя есть то, что ему противно, и такие блюда, от которых его тошнило. И все это делалось только для того, чтобы показать, будто он привык есть самые дорогие и тонкие кушанья. Морган тогда жестоко насмехался над таким смешным тщеславием, а теперь не поступает ли он сам так же, предавшись оргии, не доставившей ему особенного удовольствия, но от которой он боится отказаться впредь, чтобы не прослыть скупцом и провинциалом.
Затем мысль его перешла к Нарайяне. Тот оставался тем, чем был всегда, забулдыгой и кутилой Александрии, которого собственная расточительность довела до нищеты.
Тогда необходимость заставила его остановиться; но, сделавшись бессмертным и миллионером, он снова начал кутить и покровительствовать куртизанкам, и только иногда, мучимый пресыщением, запирался в одном из своих дворцов, чтобы заняться изучением оккультных наук. Но что же он изучил? Как он пользовался своим знанием? Употреблял ли он его на благо человечества? Очевидно – нет, так как много говорили о его роскоши, о его щедрости по отношению к любовницам, но ни слова о его благодеяниях. И к довершению всего, какой темной и кровавой драмой закончилась его жизнь!
Размышления его были прерваны сдавленным криком, донесшимся из спальни, который заставил его вздрогнуть. Он выпрямился и ясно услышал шум опрокидываемых стульев, а затем – падение на пол тяжелого тела.
Вскочив с дивана, Супрамати бросился в спальню, но ничего там не увидел. Все было тихо и спокойно, и мягкий свет лампы позволял видеть царивший всюду порядок. А между тем он не сомневался: подозрительный шум донесся именно отсюда. Осмотрев тщательно все и не найдя ничего, что могло бы объяснить слышанное, Супрамати успокоил себя, что это было не что иное, как галлюцинация слуха, и лег спать.
Не проспал он и четверти часа, когда какое-то невыразимо неприятное ощущение заставило его сразу проснуться. Ледяной ветер дул в лицо, и ему показалось, что кто-то вошел в комнату. Стряхнув с себя сонливость, Супрамати приподнялся на кровати, и сердце его усиленно забилось.
Прислонившись к шифоньерке, стояла женщина в одной белой юбке. Одна рука ее была прижата к боку, а сквозь пальцы, казалось, струилась тоненькими струйками кровь.
– Кто вы? Что вам здесь нужно? – повелительным тоном спросил Супрамати.
При звуке его голоса женщина обернулась. Лицо ей было бледно, посиневшие губы крепко сжаты, а большие глаза смотрели на него с ужасом. Минуту спустя женщина эта исчезла за шифоньеркой.
Но Супрамати видел достаточно. Несмотря на страшный вид мертвенного лица и растерянный взгляд, он узнал в ночной посетительнице красавицу Лилиану – жертву Нарайяны.
Дрожащей рукой повернул он кнопку, и потоки электрического света залили пустую комнату. Однако перенесенное им волнение было так велико, что он уже не мог больше заснуть до рассвета. Впечатление от этого ночного видения продержалось все следующие дни, тем более что еще два раза в полночь повторялось как будто невидимое преступление. Раздавался сдавленный крик и хрип агонии, слышались падение тела и стук опрокидываемой мебели, а затем наступала мертвая тишина.
Спальня начала внушать Супрамати ужас; но, стыдясь своей собственной трусости и боясь выставить себя смешным перед прислугой, без всякого основания бросив роскошную спальню, он не решался переменить комнату. Для того же, чтобы избегнуть рокового часа, Супрамати стал много выезжать и возвращался очень поздно, позволяя виконту таскать себя из одного увеселительного места в другое.
Глава шестая
Однажды утром, неделю спустя после ночного видения, Супрамати спустился в сад на утреннюю прогулку. Был чудный осенний день. С наслаждением вдыхая чистый и живительный воздух, он в первый еще раз сделал подробный осмотр своего владения.
Он увидел, что по обе стороны дома и перед фасадом сад занимал очень обширное пространство, но что за дворцом он тянулся лишь узкой полосой. С этой стороны решетку заменяла очень высокая стена. Здесь, в этом своего рода коридоре, рос густой кустарник. Тем не менее, удивленный таким устройством, Супрамати проник туда, желая узнать, имеют ли между собой сообщение обе половины сада. Оказалось, что нет, так как стена, сделав поворот, примыкала прямо к дому.
Взглянув случайно наверх, Супрамати увидел два окна, почти совершенно скрытых густою зеленью и со спущенными жалюзи. Он не помнил, чтобы видел полутемную комнату с окнами, выходившими в стену. Сначала он никак не мог ориентироваться, где бы могла находиться эта незнакомая ему комната, и только после долгих размышлений пришел к заключению, что она должна быть рядом с его спальней, хотя в разъединяющей их стене и не было двери.
Зарождалось подозрение, что это был заветный уголок Нарайяны, который, чтобы не иметь вечно перед глазами голую стену, посадил спереди каштаны.
Сильно заинтригованный, Супрамати вернулся домой и произвел тщательный осмотр спальни. Воспоминание о ночном видении внушило ему мысль, что, может быть, именно в этой комнате Нарайяна спрятал труп своей жертвы и что вход в нее находится за шифоньеркой. Однако несмотря на все свои поиски, он не нашел ничего.
Вечером он никак не мог заснуть, а читать тоже не хватало терпения. Окна таинственной комнаты не выходили у него из головы; поэтому он бросил журнал и откинулся на подушки.
Свет лампы отражался на слегка потемневшем золоте обоев. Вдруг рассеянный взгляд Супрамати остановился на более блестящей точке в центре большого цветка. Машинально поднял он
руку к блестящей точке и вздрогнул, убедившись, что это была маленькая металлическая кнопка.
Он вскочил и начал нажимать и передвигать кнопку, предполагая в ней пружину. Супрамати не ошибся. Кнопка подалась под его давлением, и кусок стены, скрытый в коврах так, что его невозможно было заметить, бесшумно скользнул на невидимых шарнирах. Образовалось отверстие, за которым было так темно, что ничего нельзя было разглядеть.
«Это та таинственная комната, окна которой я видел», – подумал Супрамати, поспешно надевая туфли и набрасывая халат.
Супрамати горел желанием увидеть тайник Нарайяны и то, что он там прятал. От Нары он знал, что отель этот принадлежал покойному со времен великого короля Людовика XIV, во время малолетства которого он купил его и отделал по своему вкусу и потребностям.
Супрамати зажег огонь и вошел в тайную комнату, вход в которую закрывался толстой портьерой.
Он очутился в комнате средних размеров, меблированной в стиле самого утонченного рококо. Голубая шелковая материя, усыпанная гирляндами цветов и маленькими амурами, покрывала стены. Пол был закрыт обюссоновским ковром, по белому фону которого были рассыпаны розы.
Против входа, между окон, стоял маленький письменный стол чудной работы, отделанный золотом и перламутром. На стене над ним висел портрет Нарайяны в роскошном костюме времен Людовика XV. На нем был надет изумрудно-зеленый камзол и кружевное жабо; волосы его были напудрены. Рукой он опирался на золотую рукоятку тонкой шпаги. Из-под кружев широкой манжетки, подобно капле крови, сверкал таинственный перстень братства Грааль.
В этом роскошном костюме Нарайяна был обольстительно хорош; что-то демоническое сверкало в его черных глазах.
Супрамати любовался с минуту классическими чертами лица своего предшественника, затем, глубоко вздохнув, он отвернулся и стал осматривать комнату. В ней царил большой беспорядок: лежал опрокинутый стул, на ковре валялась раскрытая шкатулочка, а на бюро, очевидно впотьмах, были разбросаны разные бумаги.
