Юрий Никитин - Alouette, little Alouette…
– Они тебя уже полюбили, – сказал он поспешно.
– Я их тоже, – ответила она. – Но дело в другом… Знаешь ли, чем больше проходит времени, тем больше понимаю, какой была дурой. Нет, не тогда в отеле!.. Тогда я была сама собой. Но потом, когда все это началось…
Она смотрела на него расширенными глазами, он ждал, но она молчала, и он спросил с неловкостью:
– Да, я понял… некоторое несоответствие. Ну, так получилось. Но потом прошло? Сейчас уже выветрилось?
Она вздохнула.
– Я же сильная, понимаешь? У меня дед – скала, отец – стальной человек, и я у них была сильным ребенком, готовым к жестокой жизни, где я всех нагну и буду править!.. Но когда потом в отеле осталась одна, злилась и не знала, что делать, мне все больше хотелось, чтобы ты взял меня… нет, подобрал меня, как дрожащего под холодным дождем щенка.
Он пробормотал:
– Ну-ну, ты не щенок… Ты не палец – всю руку оттяпаешь.
Она грустно улыбнулась.
– Другому – да, а к тебе готова всю жизнь подлизываться. Я же говорю, наваждение какое-то!.. Я немножко сдвинулась.
Мягкий женский голос, в котором она узнала свой, произнес с дружеской настойчивостью:
– У вас учащается сердцебиение. А артериальное давление выше нормы… Дышите чаще.
Максим сказал с неловкостью:
– Извини, что-то он начал лезть не в свое дело. Наскачивал, гад, апдейтов, пока я на работе.
Она сказала с удивлением:
– А почему у меня дом не такой? И даже у моего отца?
Он сдвинул плечами.
– У тебя потому, что ты… слишком умная, а отцу твоему эти ухищрения и не нужны. Он бизнесмен, а дом для него всего лишь нора для сна и отдыха.
– А ты?
Он развел руками:
– Что я… Дом смотрит за мной, а я постоянно смотрю за ним. И вовремя поправляю, налаживаю, устраняю баг. Ты же знаешь закон, что каждая лампочка перегорает раз в полгода. Когда в дома одна, то нет проблем, а когда их тысяча… Так вот в таком ультрасложном доме постоянно где-то что случается. Я могу поправить, а ты?.. Нет, ты дома не ночуешь, а твой отец? Будет всякий раз вызывать бригаду инженеров– наладчиков и терпеть, когда они ползают вокруг него и что-то отсоединяют, меняют…
Она прервала:
– Постой, что значит дома не ночую?
Он ухмыльнулся:
– Ты же золотая молодежь.
– Я ночую в гостиничном номере, – напомнила она. – Это, правда, не дом, но и не чужие квартиры, так на что ты намекнул?
– Я разве намекнул? – удивился он. – Мне кажется, сказал то, о чем судачат в прессе открыто.
Она фыркнула:
– И ты веришь прессе?
Он ухмыльнулся шире:
– Нашей? Разумеется. Я всегда могу определить, проникают эрасты в митохондрии или нет.
– Тогда тебе живется проще, – протянула она. – Хотела бы жить в твоем мире…
– Да? – спросил он. – И что бы ты в нем делала?
Вопрос прозвучал жестоко, он сам ощутил и посмотрел почти виновато, но она ответила просто:
– Кофе тебе подавала бы. Тапочки. Если хочешь, в зубах бы за тобой носила.
– С ума сошла? – спросил он испуганно. – Меня феминистки за такое разопнут.
– Тогда что я буду делать? – спросила она. – Не в лаборатории, а в нашей квартире?
Он взглянул на нее в упор:
– Все-таки решила дожать хилого интеллигента? Не понял, зачем это тебе?
– Даже не знаю, – призналась она, – что будет, когда потеряю эту… цель. Мир рухнет. Мой мир… Нет, мой мир уже рухнул, но закроется вход и в другой мир, твой.
– Подумаешь, – сказал он, – прекрасно жила и без него.
– Когда-то ты прекрасно жил и без митохондриков, – возразила она. – Но ты меняешься, почему нельзя мне?
Он поспешно оторвал взгляд от ее коротких волос. Как ни придавай им форму, но короткие – все равно короткие, а длинные – все равно круто и здорово, а еще и дико красиво. Дура перед ним редкостная, взял бы и прибил. Но вот только она и сопротивляться не будет, дескать, хочешь – прибей…
– Запад есть Запад, – сказал он, – Восток есть Восток, и вместе им не сойтись…
Она спросила недовольно:
– Это кто у нас Запад?
– Я Запад, – пояснил он, – так как ученый. Ну, как кот, хотя тот был больше преподавателем. А ты – Восток, прекрасный, загадочный и нерациональный.
Она покачала головой:
– А ты хоть помнишь концовку этой поэмы? «Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род, если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?!»
– Ого, – пробормотал он. – Кто бы подумал…
– То-то, – сказала она победно, – не надуешь. Я, вообще-то, и училась хорошо, и мой диплом искусствоведа Сорбонны получен честно!
– Кто бы подумал, – сказал он с недоверием. – А-а-а, вот почему ты красивая… Искусствовед, значит?
– Да, – ответила она с достоинством. – Почему у крупного молодого ученого не может быть жены-искусствоведа?
– Действительно, – согласился он. – Да только где их взять?
– А я?
Он оглядел ее с головы до ног.
– Ты?
– Да, – подтвердила она. – Почему бы тебе не жениться на мне?
Он пробормотал:
– Мне кажется, слово «жениться» вообще не прозвучит. Такие, как ты, просто выходят замуж. Или, еще точнее, вступают в брак. Сочетаются. Подписывают брачный договор.
– Я старомодная, – сообщила она.
– Ух ты. С каких пор?
– Когда увидела рядом с собой пустую постель, – ответила она. – Тогда еще не поняла, чего хочу, потом дошло… Чтобы ты взял меня замуж! Чтобы женился на мне. Не я вышла за тебя, а ты взял меня.
– Да понял, понял, – буркнул он, – не совсем еще глухой. Что за бзык… Все мы стараемся быть хозяевами ситуаций. Это инстинкт.
– А женщины хотят, – пояснила она, – чтобы решали за них… Это тоже инстинкт. Но, правда, чтоб решали так, как им хочется!
– Им?
– Нам, – согласилась она.
– Ну да, – сказал он саркастически, – чтобы потом мы были еще и виноватыми.
Она вскинула брови:
– А как иначе? Вы ведь мужчины! Вы принимаете решения. Даже если их принимаем мы.
Ей показалось, что так бы он смотрел на рассуждающего о митохондриях бурундука. Неважно, что говорит, главное, вообще что-то пищит членораздельное и размахивает лапками.
– Очень удобно, – согласился он.
– Мужчины не возражают, – напомнила она.
– Еще бы, – сказал он, – хотя бы видимость лидерства… Вообще-то, интересная проблема. Вот мы с тобой два таких примитивных примата, руководимых только простейшими инстинктами, у которых, правда, на службе послушный головной мозг с хорошо развитыми лобными долями… И вот оба знаем, что перед нами распахивается… нет, не сам по себе, а мы сами его распахиваем, новый мир! И в этом мире не будет, как мы предполагаем, места инстинктам вообще.
Она затаила дыхание, Максим наткнулся на интересную идею или просто неожиданный поворот, теперь только бы перед ним не опозориться, влезть в обсуждение зайчиком, подвякивать и поднявкивать вовремя, вроде и она что-то да понимает, тогда у него язык не повернется ее выгнать.
– А почему не будет? – спросила она. – Тогда наш инстинкт нас туда не пустит!
– Но сингулярность на марше, – напомнил он. – Она вот-вот… скоро все рванется быстрее пули… И тогда как?
– Может быть, – предположила она робко, – в сингулярности тоже инстинкт?
Он посмотрел на нее, как на вылезающую на четвереньках из пещеры дурочку в грязной звериной шкуре.
– В сингулярности?.. Инстинкт?.. Что за дикость… Если, конечно, не предположить совсем уж дикое, что сама вселенная развивается инстинктивно…
– А почему не предположить? – спросила она отважно, еще не понимая, что именно он предположил. – У нас вся жизнь теперь такая дикая… А твоя чудо-кухня кофе тоже делает?
– Да, – сказал он, – прости, что не предложил. Уже темнеет, а тебе лучше взбодриться перед выходом.
Она посмотрела в сторону окна, за которым догорает красочный закат, небо уже в фиолетовых тучах на темно-багровом бархате.
– Пожалуй, – сказала она как можно более просто и буднично, – мне проще остаться у тебя. Ты почти рядом с научным центром, а мой отель на дальнем краю города.
– Вызвать такси? – предложил он.
Она посмотрела с великой обидой.
– Ты меня настолько ненавидишь?.. Я лягу на диванчике.
– Не поместишься, – отрезал он и добавил: – У тебя ноги длинные.
– Я ниже тебя на два дюйма, – напомнила она. – Кстати, считается, это самые идеальные параметры для пары.
– Брехня, – сказал он твердо. – У нас ничего не может совпадать.
– Ладно, – решила она, – если боишься, что диванчик развалится, лягу в кресле. Если согнусь, то… помещусь. Потерплю.
Он поморщился:
– Ладно, ложись на диване. Только…
– И не подумаю, – прервала она. – Спи спокойно. И пусть тебе Анечка снится и в эту ночь.
– Почему Анечка?
– Бедная девушка влюблена в тебя, – пояснила она.
Глава 4
Ночью проснулся, она рядом, ее голова лежит на его плече, обняла и даже согнутую в колене ногу закинула на живот… Прислушался к ее ровному дыханию: в самом деле спит, тихая и мирная, лицо счастливое, умиротворенное.
