Эрнст Юнгер - Гелиополь
Как и все мечтатели, я был на пути к магии, а может, даже и хуже того. Образ жизни игрока неотвратимо толкает его к суеверию, а потом и к преступлениям, которые сами по себе еще тяжелее, чем их судит людская молва или классифицирует суд, — названия им нет даже в книгах, в которых перечислены законы. Подпадая под власть азартных игр, мы очень скоро оказываемся в плену талисмана, гаданий, предсказаний и каббалистики. И, отважившись вступить в эти лабиринты, где на стенах горят таинственные цифры и знаки, мы с каждым кружащим нас ходом, и ложным в том числе, приближаемся к опасности попасть в сети могучей магии. Она невидима, но мощно влияет на наши мысли, поступки. Если порча проникла слишком глубоко, появляются в любое время дня и ночи и сами бесовские силы и повторяют свое извечное обещание, что мир ценой нашей жизни будет принадлежать нам.
Примечательно и то, что отсутствие веры придает этим силам особую власть, делает их особенно влиятельными. С самой ранней своей юности я презирал то, что называют грехом и загробной жизнью. Теперь же эти сферы были настолько далеки от меня, что я даже перестал насмехаться над ними. Я представлял себе мир как один огромный автомат; счастье зависело от того, насколько удалось разгадать его конструкцию. Черт времен средневековья был глупый малый, дуралей, придуманный ребячливым страхом, ребячливыми фантазиями. Он предлагал людям несметные богатства в обмен на абсурдные миры, на ничего не стоящую подпись. Весьма недурно было бы встретить сейчас такого мальца, с кем удалось бы провернуть столь блестящее дельце.
— Будь я на месте черта, я бы не дал всем этим ленивым бездельникам ни пфеннига за их расписку. А если бы он явился мне, я бы дал ему свою за сущий пустяк. Мне не нужны были ни волшебный кошелек Фортуната, ни кольцо Джудара, ни даже двадцать фунтов. Меня устроило бы, если бы вот этот стаканчик опять наполнился.
Так я бормотал про себя, лежа в пьяном угаре головой на грубом деревянном столе. Это было в одном из привокзальных залов ожидания незадолго до рассвета. У меня было тошно и муторно на душе, как на корабле во время сильной морской качки. Я слышал громкие голоса вокруг себя и звон стаканов. Пьяницы ругались с кельнерами, своими девицами и полицейскими, устроившими облаву. Шум нарастал, все гудело и ходило волнами, вызывая позывы рвоты. Полуночники имели обыкновение слетаться сюда, когда в городе закрывались пивные бары, а девочки легкого поведения ловили здесь своих последних клиентов. А такие, как я, у кого не было крыши над головой, дожидались в этом мутном зале наступления нового дня.
Теперь я мог показываться только в таких местах, где царил полумрак, потому что даже бродяги и те отошли от меня. Я являл собой ужасающее зрелище и уже предвидел свалку, где будет валяться мой труп, пугая заигравшихся и случайно забредших туда детей. Я чувствовал, что окончательно стал тем, кого называют отбросами общества, такой гнилью тянуло от меня, разъевшей мне душу и одежду — рубашка, башмаки и что там осталось еще расползались по швам. Настала необходимость, даже неизбежность очистить от себя общество. Однако меня по-прежнему преследовала слабая, иллюзорная мечта о счастье, как мелодия тонущего на корабле, идущем ко дну.
Казалось, моя голова залита ртутью. С трудом, качаясь, я поднял голову. И с удивлением обнаружил, что моя рюмка наполнена. Я протер глаза, но сомнений не было: темно-красный эликсир заполнял ее до краев.
* * *— Это blackberry brandy, подкрепитесь, мой друг! Услышав мягкий, но твердый голос возле своего уха, я оглянулся и увидел незнакомца, сидящего у меня за сяиной и внимательно разглядывающего меня. Человек был в сером дорожном костюме, неброском, но добротного покроя. И лицо незнакомца тоже не бросалось в глаза, типаж, встречающийся на каждом шагу. Резкие и жесткие черты лица указывали на привычку самостоятельно принимать важные решения, а бледность кожи — на работу по ночам. Таких людей можно встретить в министерствах, банках, в промышленных и деловых кругах. Но и там они не сидят на виду, а действуют скорее за дверями кабинетов, скрытых от глаз посетителей. Мы долго блуждаем по коридорам, когда приходим туда по делам, с каждым шагом все больше увязая в хитросплетениях бумажной волокиты, пока кто-нибудь из клерков не приведет вас наконец в тихую келью такого тайного кардинала. Вот тут и прольется свет на ваше дело, в двух-трех фразах прояснится самое главное и будет поставлена заветная подпись. Случается, конечно, встретить их и в ночных заведениях и барах — но тут уже в качестве знатного гостя.
В другие времена подобных людей восприняли бы как олицетворение зла, как некое чудовище, но в мире, где зло — привычное дело, в их руках сосредоточена власть. Интуиция подсказывает, что именно они воплощают собой принципы власти, что они и есть вожди. Однако сами они не придают никакого значения внешним почестям и видят награду себе в работе. Они вынашивают в своих кельях идеи острее любых ножей, изобретают порошочки, поражающие волю целых народов. По своему внешнему виду они скромны, но уверены в себе и знают себе цену. Чувствуется, проблемы, занимающие умы современников, в их руках. И знание этого придает им едва заметную ироничность.
Незнакомец смотрел на меня благожелательно и испытующе. Он проявлял своего рода внимательную заботливость врача, снимающего повязку с загноившейся раны. Он повторил:
— Вам нужно подкрепиться, мой друг.
Я взял рюмку и выпил содержимое одним глотком. Я почувствовал, как меня обожгло огнем и как живительная влага побежала по моим жилам, я посвободнее огляделся вокруг. Пелена тумана спала, восприятие обострилось. И тем удивительнее показалась мне сама эта встреча. Ничто не было мне так чуждо, как вера в добро, и я решил быть начеку. Тот, кто заговорил со мной в такую минуту, мог замышлять только что-то недоброе. С другой стороны, я был в таком положении, когда терять уже нечего. Незнакомец улыбнулся.
— Возможно, вы думаете, что я умею читать мысли? А если даже и так, почему вас это удивляет? Читать мысли — никакое не колдовство. Это искусство, основанное исключительно на точном расчете. В нем легко набить себе руку, и им промышляют на ярмарках. Пусть вас это не тревожит. Что может быть проще, угадать, чего ждет пьяница от пустой рюмки, — конечно, чтобы она скорее наполнилась. Нет ничего более естественного. В основе каждой мысли заложена своя движущая пружина, в данном случае — жажда выпить. Это простейший пример, но степень проникновения в чужие мысли возрастает по мере накопления знаний о существующих комбинациях, что дает универсальный ключ в руки для их разгадки. Достигнув такого уровня, можно выиграть любую партию.
Ах вот что, шулер. Возможно, он ищет напарника, с которым можно передернуть карту. Сам черт мне его послал — теперь держи ухо востро.
И небрежно так я двинулся вперед:
— Выиграть любую партию? Да, но тут, пожалуй, умению читать мысли требуется еще немножко помочь руками.
— Помочь руками? Нет ничего проще. Смотрите. — И, как я и предполагал, Серый вытащил колоду карт, ловко перетасовал ее и развернул в руке веером:
— Назовите три карты, любые.
Я назвал семерку пик, бубновый валет, крестовый туз.
— Тяните.
И действительно, я вытянул по очереди все три карты, в той же последовательности. Малому цены не было; я почувствовал, что настроение мое поднимается:
— Здорово сработано. Только я не вижу, при чем тут чтение мыслей. Скорее можно даже сказать, что я угадал ваши мысли, вытащив эти карты.
Серый весело посмотрел на меня и захихикал:
— Великолепно, я сразу понял, что вы неглупы. Ваш аргумент очень удачен — я слишком упростил эксперимент. Сделаем по-другому.
Он заново перетасовал колоду и положил ее передо мной:
— Задумайте опять три карты, но не называйте их мне. Так, а теперь тащите.
Я снова вытащил три карты и с возгласом изумления, которого не сумел скрыть, увидел три задуманные мною карты. Незнакомец любовался моей столь очевидной обескураженностью.
— Так кто же прочитал мысли — вы или я? Вы не сможете ответить на этот вопрос, потому что не знаете, что такое мысль. Мысль — не что иное, как движение материи. Из нее же состоят как ткани мозга, так и шарик рулетки и колода карт. Только бесконечно легче отгадать, что скрывается под рубашкой игорной карты, чем в черепной коробке человека. Однако, если хотите, я обучу вас этому искусству.
Мне с каждой минутой становилось все яснее, что я попался на удочку матерому мошеннику. Мне только оставалось непонятным, что ему от меня надо, поскольку любому дураку было ясно, что взять с меня нечего. Даже ни один старьевщик не позарился бы на меня. Первое, что приходило в голову, он хочет позабавиться надо мной, и тогда я решил: будь что будет, я дам согласие. Я тоже рассмеялся и сказал:
