Алекс Адамс - Еще жива
Челюсть швейцарца вздрагивает, словно механизм часовой бомбы.
– Я же тебе говорила, – бросаю ему. – Я же говорила…
ТогдаВаза сопротивляется мне.
Но не молотку, взятому напрокат.
Хруст, черепки, осколки. Кости.
Сейчас«Элпис»… Ничего особенного: ярко-красные заклепки, острый нос, режущий морскую гладь на две пенистые волны. Этому судну не нужны рекомендации, не нужны вычурные украшения, чтобы показать, что гавань принадлежит только ему, поскольку оно единственное, на котором теплится жизнь. На борту пассажиры, они ждут на палубе и наблюдают. Я приставляю ладонь козырьком к глазам и ищу дружественные лица, но не нахожу ничего, кроме отражения своей собственной печали.
Капитан сходит на берег, трап дрожит от его тяжелых шагов.
– Вам нужно в Грецию?
Его усы вздымаются, когда слова пробиваются сквозь их щетину.
– Да, пожалуйста.
– Хорошо, но вы должны будете заплатить.
То, что раньше было деньгами, теперь ничего не стоит, да и нет их у меня в любом случае. Все, что я могу предложить, – это душевный покой, расслабление и побег от реальности. Все в одной маленькой белой таблетке. Он знает, что это такое. Жадность в глазах капитана выдает его голод, когда я вытаскиваю блистер из кармана и расплачиваюсь с ним за себя и за Лизу.
Он кивает, сделка заключена. Я подхватываю свои вещи, чтобы бежать, бежать, бежать искать Ника.
Я и швейцарец смотрим друг на друга.
– Здесь мы скажем друг другу «до свидания». Лиза!
– Я тоже еду, – говорит он.
– Нет.
– Мир свободен. Я могу ехать куда захочу, даже паспорт для этого не нужен. Кто ты такая, чтобы решать, что мне делать? Ты – никто.
Мы прожигаем друг друга взглядами. В его глазах я вижу пустыню, где ничто не сможет выжить. Я первая не выдерживаю и отвожу взгляд.
– За себя будешь платить сам.
Он переговаривается с капитаном, но я не вижу, как он расплачивается за перевоз. Когда они заканчивают, я отвожу капитана в сторону. Я сообщаю ему, кого я разыскиваю, описываю Ника в подробностях. Он обдумывает мои слова и отрицательно качает головой.
– Я не видел никого похожего. Людей бывает совсем не много каждый раз, но такого не было.
– Вы не ошибаетесь?
– Ну, кто знает. Сейчас все выглядят одинаково. Как вы: уставшие, голодные, грязные.
Вся тяжесть мира перемещается с моих плеч на голову, пригибая ее вниз.
– Мы сейчас отправляемся, – говорит капитан.
– Он мертв, – раздается голос швейцарца у меня за спиной.
Частная жизнь для него пустой звук.
– Я знал, что ты идешь к мужчине, – продолжает он. – Для чего же еще женщины все это делают?
– Он не мертв.
– Это он отец твоего ублюдка?
– Не лезь не в свое дело, черт бы тебя побрал! – рявкаю я.
Капитан ждет.
Я отражаюсь в окне вокзала без всего того, что меня отягощает. Возможно, это та я, что была раньше, или, может быть, та, которой хотела бы стать. Я там сильная, решительная, твердая. Я верю, что Ник жив и что он добрался до Греции благополучно. Он поехал каким-то другим маршрутом. И ни во что другое верить я не собираюсь. А раз он там, меня ничто не может остановить.
– Я еду, – говорю я.
Вперед и только вперед.
Часть вторая
Глава 10
Не было ни ядерной войны, ни борьбы за жизненное пространство, ни конфликтов из-за прав человека, ни местных диктаторов. Конец света начался из-за погоды, именно так, как и говорил Дэниэл, тот парень, с которым у меня было «слепое свидание». Он ошибся только насчет виновников. Это был не Китай, это были мы. Как оказалось, мы оба были правы.
Конец начался в сезон тропических циклонов, хотя в действительности семена были посеяны намного раньше, когда возникло множество теорий и началась массовая регистрация патентов на тему контроля погоды человеком, так что на финансирование этого были выделены гигантские суммы.
Изменение погоды. Игры в Бога. Современное человечество, которое не в состоянии преодолеть смерть и едва справляется с контролем над болезнями, обратилось к очередной сомнительной затее.
Ученые возопили, но их быстро заставили замолчать, заткнув им глотки субсидиями на те исследовательские проекты, о которых они мечтали. Это развязало руки бизнесменам, правительству и поддакивающим им остальным ученым, жаждущим экспериментов с погодой.
Ураган Пандора – так его назвали, хотя по алфавиту должно было быть другое название. Кое-кто говорил, что поведение урагана типично для женщины: то обнимает берег, то обрушивает ливни и шквалы на тот участок суши, который осмелился заглянуть в его единственный глаз в тот момент, когда он гипнотизирует северное побережье Мексиканского залива, вынуждая верить в ложное затишье.
Эксперимент проходил в условиях секретности. До тех пор, пока не увенчался провалом. После этого в средства массовой информации просочились подробности.
Пандора начала собирать урожай жизней, стирая жилища с лица земли по своему собственному усмотрению, сметая плодородные почвы в океан, опустошая и без того уже скудные кошельки.
Через неделю циклон сформировался на восточном побережье Австралии. На этот раз эксперимент прошел удачно и циклон утих, не успев причинить разрушений на суше.
Атака произошла в тот момент, когда Соединенные Штаты и их союзники праздновали победу.
Это был электронный Перл-Харбор, лишивший страну возможности покупать книги, узнавать время начала киносеансов, посылать картинки кошек со смешными подписями. Это грубое попрание прав, возмущались люди, пока не осознали, насколько все серьезно. Внезапно до них дошло, что их благополучие существует только в компьютерных базах данных. Они – виртуальные миллионеры и миллиардеры. Или, вернее, они ими были, пока Китай не осуществил свою «улицу с односторонним движением».
Страна впала в панику. Мы прыгнули слишком далеко вперед, чтобы возвращаться к бумажным газетам и записочкам, передаваемым учениками друг другу в классах. Интернет исчез. Мобильные телефоны теперь можно было использовать только как фонарики и красивые пресс-папье. Мы стали заложниками всех тех удобств, к которым привыкли за последние двадцать лет. Мы в растерянности…
«Дайте нам технологии», – требовал Китай, как будто дело происходило в открытом море и у них на борту были пушки, попугаи и «Веселый Роджер».
Но Соединенные Штаты не предоставили им того, что они требовали, леди Свобода к такому не привыкла. Вместо этого она купила союзников. Наши технологии – в обмен на их поддержку.
А потом какой-то умник додумался, что если мы можем укротить ураган, то, вероятно, сумеем помочь разрастись другому. Не знаю, насколько это реально. Пусть об этом думают те, кто умнее меня. Но именно тогда все полетело к черту. Атомная бомба с ее разрушительной мощью была отложена в сторону ради нового потенциального оружия, получить которое желали все, – погоды. Матушка-природа, покорившись наконец воле человека, стала машиной войны.
Все пригодные к службе отправились на войну. Никто не пытался перебежать через границу, поскольку они тоже стали ареной войны. Выбрал не ту границу, и последнее вкусовое ощущение во рту – свинец.
Университеты закрылись, теперь и они перестали быть убежищами для тех, кто не хотел воевать.
Кто мог знать, что последняя битва не будет иметь никакого отношения к Богу?
Сейчас«Элпис» раскачивается на волнах, и вместе с ним мой желудок. На то, чтобы пересечь Средиземное море, нужно всего несколько часов, но капитан сказал, что запасы топлива на судне ограничены и нужно использовать их как можно более экономно. Поэтому мы еле тащимся. Путешествие продлится столько времени, сколько получится. Все это он излагает на ломаном английском, восполняя жестами пробелы своего словарного запаса.
Нас с десяток, не считая экипажа судна. Все мы в подавленном состоянии, наши сердца растоптаны безразличной пятой судьбы. Еще недавно этот маршрут был полон совершающих свое свадебное путешествие молодоженов и отдыхающих отпускников, которым было бы нелегко изобразить что-либо менее радостное, чем широкая улыбка удовольствия. Но мы совсем другие. Мы едва ли способны выдавить из себя что-нибудь большее, чем угрюмая подозрительность по отношению друг к другу.
На борту еще две женщины, обе среднего возраста, может, сестры, а может, подруги. Они держатся друг за дружку, как за спасательный жилет. Мужчины, ссутулившись, занимают свои тщательно выбранные позиции. Никто из нас не показывает остальным спину. Мы – животные с соответствующими инстинктами. Кто несет в себе болезнь? Кто выглядит как человек, но им при этом не является? Мы наблюдаем. Мы гадаем. Мы не рискуем.
Мое внимание привлекает мужчина в дальнем углу. Ему, вероятно, лет шестьдесят, хотя потрясения способны старить людей до срока, а мы испытали их больше, чем отпущено человеку на одну жизнь. Его плечи ссутулились, как будто на него одного возложено бремя тысяч людей. У него, как мне кажется, поседели не только волосы, но и сама душа. Отчаяние сквозит в каждой его черточке. Этот человек не вписывается в окружающую действительность, и я мысленно помещаю его в различные ситуации из моей прошлой жизни, пытаясь определить, к какой он лучше подойдет.
