Жан Коломбье - Досье «72»
Пара-тройка стаканов дали мне возможность более ясно взглянуть на вещи и списать этот момент слабости на последствия мигрени, а также на кошмары, которые я видел во сне. Когорты стариков, выстроившихся перед бойнями, о которых во время теледебатов говорил Вассеро, вероятно, помешали спать спокойно не мне одному.
Появление Кузена Макса положило конец моим вопросам. Держа под мышкой несколько газет, он рухнул на лавочку с лицом, которое свидетельствовало о тяжелом дне. Настроение у него было угрюмое.
— Что за идиоты!
— Кто? Французы?
— Да не французы, они проголосовали так же, как их руководители. Нет, я говорю о газете «Либерасьон». Видел, до чего они докатились?
Нет, я еще не видел их первую полосу, превращенную в сообщение о кончине и трауре. Там был только один заголовок: Восемь миллионов приговоренных к смерти.
— Ну и что? Разве это не так?
— А из тебя вышел бы прекрасный политикан! Да наплевать на правду. Главное, как представить вещи. А тут они не просто сгущают краски в прямом и переносном смысле, они этому радуются. Они воют, как волки на луну, и втихую хихикают. Ну да ладно, давай поговорим о другом… Что говорят по телевизору?
Тут как раз началась программа новостей, и по телевизору наговорили и показали много чего. Сцены всеобщего веселья ночью в центрах городов. Молодые люди, которых в разгар танцев с криками «мы победили, мы победили» спросили о причинах веселья, с трудом смогли объяснить свою радость.
— Ну, мы, это… победили, — сказал один из них в то время как его приятели подталкивали его, чтобы он привел более веские аргументы. — На деньги стариков мы получим работу. Нет, не на деньги стариков, а на деньги, которые государство на них сэкономит. И потом мы будем раньше выходить на пенсию. И потом для стариков это клево, они будут меньше страдать, правда?
Молодежь криками подтвердила свою убежденность в этом, а более взрослые люди встретили эти слова молчанием. Несмотря на продолжительные поиски, журналистам не удалось найти ни единого человека семидесяти лет и старше. Не рассчитывая на их участие в празднике, журналисты с удовольствием показали бы, как старики играли в честную игру, признались бы, да, проиграли, но обиды нет. Но делать было нечего, старики заперлись по домам, пошли слухи об убийстве в восемнадцатом округе: какой-то старик, которому мешал спать шум на улице, якобы открыл огонь по толпе. Но после расследования выяснилось, что это были не звуки выстрелов, а разрывы петарды, что трупы еще шевелились, но были слишком пьяны, чтобы встать на ноги.
Поэтому журналистам пришлось ждать утра, чтобы пощупать пульс находящегося в состоянии нокдауна третьего поколения. Конечно, было уже слишком поздно, никто и никак уже не мог повлиять на результаты голосования, но следовало признать, что опрошенные предки не явили собой столь трогательный имидж своего поколения: недоверчивость, обида, агрессивность, зависть. Потрясенные случившимся, они не успели перед выходом из дома привести себя в порядок, и эта небрежность сильно им навредила. Какая-то старушка в бигуди проскрипела: «Они хотят нас всех убить, что ж, пусть убивают». Ее подруга в домашнем халате объяснила, что хорошо смеется тот, кто смеется последним: она намерена изменить свое завещание! Ее напарник по связке, древний, как лампадка, старик — возникал вопрос: кто кому помогает справить нужду? — погоревал о будущем своего пса, а потом подумал и трагически произнес: «Собака умрет вместе со мной! Да, мы отправимся на кладбище вместе, правда, Султан?»
После ликований и стонов на улице специалисты стали проливать свет на сам референдум и на его результаты, удивившие всех, кроме них. Одна врач-психоаналитик разложила по полочкам темную сторону человеческой души. Оказалось, что в этих темных зонах скрыто чувство безнаказанности за самое ужасное из преступлений, убийство своих родных. Ее коллега-социолог предпочла настоять на определяющей роли общества, где царит закон джунглей, где слабым нет места. Некий экономист предложил смело заглянуть в будущее: что же теперь произойдет? Будут ли достигнуты обещанные успехи? Как смогут воспользоваться ими предприятия?
Мнения специалистов разделились, один политик из оппозиции — из тех, кого большинство считали бесполезным и не любили, — задал вопрос: «Если это не пиррова победа[7], как тогда это назвать?» — и набросился с гневными обвинениями на правительство, чьи маневры только что завели Францию в туннель, из которого нет выхода. И в заключение он не удержался и сообщил свой возраст, о чем его никто не спрашивал. Он не собирается использовать до конца свой депутатский мандат. Он ему надоел, да, надоел!
Иностранные корреспонденты сделали обзор реакции на голосование из других столиц мира: никто не осуждал, никто не предостерегал и ни единой угрозы гуманитарного вмешательства. Нет, представители правительств сообщали, что руководство их стран с большим интересом следило за ходом эксперимента и что, как всегда, принимало во внимание особенность психологии французов. Потом красивая представительница метеослужбы рассказала, что в ближайшее время нас ожидает хорошая погода, а я не мог отделаться от мысли, что, несмотря на прогнозы специалистов и призывы политиков, жизнь начинает входить в обычное русло. Операция «Семьдесят два» еще не стала частью обычая, но, анализируемая, приветствуемая, отвергаемая, она уже стала частью жизни. Через несколько недель она будет пугать людей все меньше и меньше. Люди дадут приручить себя. И тогда придет время внедрять эту операцию в жизнь.
17А кто будет этим заниматься? Я? Давай говорить начистоту: применение меры входит в сферу компетенции Министерства внутренних дел. Бофор будет постоянно за этим присматривать. Но он попросил меня подумать над проблемами, которые могут при этом возникнуть, и предложить их решение. У него под рукой будет специальная команда, почти все те же люди. Но он очень рассчитывает на меня. Он хочет, чтобы я стал в некотором роде руководителем проекта. Представляешь? Вместе с Бертоно, Бужоном и иже с ними… — Ты доволен?
Кузен Макс озабоченно наморщил лоб — лоб карьериста, который сделал карьеру. Доволен? Он не будет плевать в колодец, Бофор всегда проявлял к нему уважение и симпатию. Но теперь он возлагает на него огромную ответственность. Огромную! Он не жалуется. Понятно, он всю ночь не сомкнул глаз. Потому что понимал, что стояло за этой столь ответственной задачей. Смерть миллионов людей. Одно дело разработать проект, быть уверенным в его непогрешимости и необходимости, знать, что настанет день, и сам станешь жертвой своего проекта, а другое — взбрыкнуть перед препятствием. Особенно когда это препятствие называется смертью. Смерть, смерть, только это в жизни и является настоящим.
— Я — технократ, и, как таковой, я считаю, что индивидуум должен подчиняться общим интересам. Но это не мешает мне иметь совесть. О, она не сможет меня парализовать, я буду вести себя, как дисциплинированный солдат, но… Знаешь, о чем я думал этой ночью? О том молодом солдате СС, который охранял одну из дорог в Орадур-сюр-Глан во время бойни. Он не дал пройти по дороге одной семье, он этим спас им жизнь. И он плакал. А ведь он был солдатом дивизии «Райх». А буду ли я, организовав подобный помноженный на десять тысяч Орадур, похож на этого солдата? Я могу возглавить какой-нибудь комитет, рабочую группу. Смогу ли я назвать это «Райхом»? Ладно, хватит глупостей. Я устал. Не спал, без конца пил весь день в ходе собраний… Давай я лучше расскажу тебе, как провел вечер, это будет намного веселее.
Как только была открыта первая бутылка шампанского, Бофор с волнением в голосе, возможно, наигранным, поднял свой бокал:
— Господа, извините, дамы и господа, начинается новая эра. Мы можем быть горды выполненной нами работой. За ваше здоровье, за наше здоровье и, главное, за здоровье нашей любимой страны.
Бокалы в руках гостей помешали им устроить бурные аплодисменты, но серьезность на их лицах не вызывала сомнений, что все они были охвачены волнением. Каждый сказал краткую, но верноподданную речь. Бертоно настоял на том, чтобы все подняли тост за Гарсена, который так умело противостоял Вассеро, не так ли?.. Этот герой удостоился тройного приветствия и многочисленных похлопываний по спине. Он облил шампанским брюки и смущенно и молчаливо пустил слезу. Никто не посмел поинтересоваться причиной этих слез: неужели по поводу мокрых брюк? Спавшая с плеч ноша? Семейные неурядицы? Его коллеги прекрасно все поняли: он оплакивал свою судьбу приговоренного к смерти. На первой повозке! Но зачем он сказал это перед телекамерами? Вот к чему приводит комедиантство. Да, он заткнул рот Вассеро, но какой ценой! Он упустил два года, целых два самых прекрасных года жизни! Шампанское ободрило его, друзья расточали ему похвалы, которые он не уставал выслушивать, да, действительно, стоит вспомнить лицо Вассеро, когда он спрашивал, кто будет первым. Ах, он никак не ожидал таких слов от Гарсена, нет, честно, Гарсен, вы были просто великолепны от начала до конца! Наполнившись алкоголем и комплиментами, премьер-министр, пошатываясь, отправился домой выслушивать ругань своей супруги, которая, как все знали, была очень сварлива.
