Влада Воронова - Пути Предназначения
— Это необычная история, господин. Желаете подробности?
— Нет, — брезгливо повёл плечом Ланмаур. — Подробности бытия простолюдинов меня не интересуют.
— Это может быть важным, — возразил человек.
— Нет.
Спорить человек не решился. «И всё же это может оказаться очень важным», — подумал он.
+ + +Злата варила абортирующий напиток. На середине срока «полулунное зелье» избавляет от плода мягче и безопасней любых фармакологических средств большой земли.
В кухню вошёл её отец, преподобный рабби Григорий, — высокий, смуглый, светло-зелёные глаза. Голова, как и положено священнику, гладко выбрита, на лбу вытатуирован маленький чёрный треугольник — символ богини-матери, и три коротких горизонтальных линии — знак младшего посвящения.
— Не торопись, дочка, — сказал он Злате. — Сначала поразмысли, и только потом решай.
Девушка опустила голову.
— Я опозорила тебя, — тихо ответила она.
— Ты любила его?
Злата молчала.
— Ты его любила или просто похоть потешить захотела? — жёстко и требовательно спросил Григорий.
— Я и сейчас люблю его. Это лишь усугубляет твой позор и отягчает мой грех. Я люблю того, кто любви не достоин, и ничего не могу с собой поделать.
— Зато собираешься решить чужую судьбу, — кивнул на «полулунное зелье» Григорий.
Злата прикоснулась к заметно округлившемуся животу.
— Ребёнок ему не нужен.
— А тебе?
— Мне? — Злата посмотрела на отца с недоумением.
— Да. Тебе. Ты говоришь, что дитя зачато по любви. Так почему ты хочешь прогнать его в город Нерождённых Детей? Ведь ребёнок перед тобой ни в чём не виноват. От грехов отца он свободен.
— Какая любовь, — закричала Злата, — если Михаил сбежал в тот же день, когда я сказала ему о беременности?! Он никогда меня не любил!
— Я говорю о твоей любви, дочь. Твоя любовь была подлинной. Так зачем ты хочешь её предать, отвергаешь дитя своей любви?
— В нём дурная кровь, он зачат подонком! Ненавижу его!
— Кого именно? — спросил Григорий. — Жандарма или ребёнка, который даже не родился и, тем более, не совершил никаких дел — ни плохих, ни хороших?
Злата не ответила. Посмотрела на отца. Выключила конфорку под кружкой с «полулунным зельем» и отвернулась к окну.
Григорий подошёл к дочери, прикоснулся к плечу.
— Отец даёт ребёнку только плоть, а душой наделяет мать. Так учит наша вера, Злата. Такова воля благодатной, родившей этот мир.
— Благодатная родила чудовище, — горько сказала Злата. — Не получилось у неё передать миру свою душу.
На кощунственные слова преподобный не рассердился.
— Изначально мир благодатен, как и его мать, — тихо ответил он. — Но в мире живут люди. Разные люди, Злата. Кто-то уродует мир, кто-то делает хоть немного лучше. Великая мать родила этот мир для нас, своих детей, и от нас зависит, каким он становится.
— Хочешь сказать, — криво усмехнулась Злата, — что ребёнок будет таким, каким воспитаю его я? И подлая кровь отца его не испортит?
— Да.
— Может быть, — согласилась Злата. — Но Совет Благословенных, папа… Дочь священника, которая рожает без венчания… Тебя и так считают отрицателем святых заветов, постоянно твердят, что ты нарушаешь каноны веры. А из-за меня…
— Да пошёл этот Совет… — презрительно фыркнул преподобный Григорий. — Я стал слугой матери-всего-сущего потому, что это было угодно ей, а не кучке старых властолюбцев, у которых за обилием ранговых татуировок не видно знака богини. Даже если приказом Совета меня лишат звания преподобного, слугой великой матери я останусь.
Злата вздохнула. Для священника отец всегда был слишком своеволен, на грани отлучения ходит ещё с первого курса семинарии. Нарушением канонов больше, нарушением меньше — ему действительно уже давным-давно всё равно.
— Но посёлок, папа. Злые языки, косые взгляды… Я боюсь.
— Девочка моя, — Григорий обнял дочь, осторожно положил руку на живот. — Ты собираешься сделать миру самый величайший дар, который только может быть — новую жизнь. Тебе ли бояться какой-то глупой тётки Жозефины и выжившего из ума деда Филимона? Ты должна гордиться собой, девочка, ведь ты делаешь мир богаче на целую жизнь. Ты даришь это дитя миру, а он гораздо больше нашей деревни, и люди в нём живут разные. Кроме Филимона и Жозефины в мире есть те, для кого твое дитя будет счастьем и благословением. Так не лишай их своего дара. Ты рожаешь дитя для мира, Злата, для собственной радости и гордости, а не для соседей.
Девушка неуверенно кивнула. Отец мягко улыбнулся:
— Ну так какое тебе дело до соседских пересудов?
— Никакого, — ответила Злата. Но без особой уверенности.
— Тогда надевай самое красивое платье, — сказал отец, — и пойдём к столяру заказывать кроватку для ребёнка. И начинай придумывать имя. Ты уже знаешь, кто это будет — сын, дочь?
— Это будет сын, папа. И я назову его Авдеем.
— Имя хорошее, — одобрил преподобный. — А сейчас иди наряжайся.
Злата кивнула и выплеснула в раковину «полулунное зелье». Отец умел убеждать, не зря он считался лучшим проповедником таниарской церкви.
…Неизменно нарядная, словно для святого праздника, Злата ходила по запылённым поселковым улицам с величием императрицы, уверенно и гордо несла живот, в котором зрела новая жизнь. Перед такой гордостью опускались насмешливые взгляды, умолкали ядовитые язычки.
А через два года после рождения Авдея приехал Михаил.
— Арест был внезапным, я не успел дать тебе весточку. А переписка политзекам запрещена.
— Ты напрасно приехал в Гирреан. Это скверная земля для отлучённого жадарма.
— Это земля, по которой ходишь ты, — ответил Михаил. — А значит — самая прекрасная в Иалумете.
Злата не ответила. Михаил осторожно взял её за руку.
— Ты выйдешь за меня замуж?
— У меня есть сын.
— У нас есть сын. Ведь это мой ребёнок?
Злата высвободила руку.
— У него твоя кровь. Но сможешь ли ты сделать его своим ребёнком, знает только великая мать.
— Я буду стараться, — пообещал Михаил. — Так ты пойдёшь за меня?
Злата ответила поцелуем.
+ + +Ланмаур опять открыл видеоролик Авдея Северцева. До чего же красив гадёныш! И преисполнен той же уверенной свободой, что и папаша. Ланмаур нахмурился: Малугира так и не удалось научить держать спину с истинно вельможным величием, а этот ублюдочный худородок императору фору даст.
— Откуда у гирреанского простокровки могли взяться благородные манеры? — спросил Ланмаур человека.
— В пустоши много людей дворянского звания — и простые придворные, и высокие вельможи. Почти каждый из них открывает если не школу, то хотя бы курсы Общего и Высокого этикета. Это неплохой приработок к скудному казённому содержанию. Ведь у большинства опальников имущество на период ссылки переходит под управление Финансовой канцелярии. К тому же в Гирреане учителей уважают точно так же, как и по всей Бенолии. Если опальник занят учительством, таниарская община принимает его под свою защиту и не позволяет уголовникам, да и жандармам, на него наезжать. В благородных манерах таниарские простолюдины большого толка не видят, но детей на выучку посылают охотно, говорят, что лучше это, чем по улицам со шпаной болтаться.
Ланмаур отошёл к окну, долго смотрел в темноту.
— Северцев действительно возьмёт гран-при? — спросил он.
— Да, господин. Члены жюри в один голос твердят, что теперь их задача — не конкурсантов оценивать, а подобрать Северцеву достойное сопровождение для финального концерта. Соперничать с ним всё равно никто не сможет.
Ланмаур швырнул в угол видеопланшетку.
— Завтра — второй день первого тура, — сказал он. — Прослушивают тех конкурсантов, которых не успели прослушать сегодня. Северцев будет свободен целый день. Чем он намерен заняться?
— С утра репетицией, после учитель прогуляет его по Плимейре, а вечером опять репетиция.
— Так в городе он будет… — Ланмаур не договорил.
— …с часу дня и до четырёх, — закончил человек.
Ланмаур бросил ему конверт с деньгами и жестом велел убираться. Человек подобрал чудом уцелевшую видеоплашетку и выскользнул из номера.
— Первого и седьмого сюда, — приказал губернатор придверному теньму. — А ты следишь за Северцевым. Дашь знать, как только он поедет в город.
* * *Плимейра Авдею понравилась — вся в зелени, стены домов светлые, много фонтанов.
— Так зачем ты взял с собой вайлиту? — спросил Джолли.
— Хочу попробовать себя в настоящем конкурсе.
— Каком? Твой единственный конкурс — «Хрустальная арфа».
— Нет, — качнул головой Северцев, — это ваш конкурс, учитель. Демонстрация достижений вашей школы. А мой конкурс будет вон там, — кивнул он на стоэтажное здание межпланетного торгового центра.
