Юрий Никитин - Сборник "Русские идут!"
– Ты куда теперь, парень?
– Надо бы обратно, – ответил Дмитрий хмуро, – но там с этими сволочами... что как с неба упали, уже разобрались! Но я хочу задать пару вопросов в нашем управлении...
Он постарался сделать голос как можно зловещее, вырулил машину в сторону заслона. Один из полицейских прыгнул в кабину, через мгновение проход расширился: пусть парень явится в штаб поорать о своих правах человека, которого бросили под пули. Дмитрий нажал на газ и понесся на предельной скорости, интуитивно чувствуя, что именно так и должен поступить, именно этого от него и ждут.
Когда справа мелькнула полоска дороги, что какое-то время шла параллельно, он бросил джип на обочину, выбрался по косогору, рискуя перевернуться, дальше соседнее шоссе уходило круто на север, он заставил джип выбраться на эту серую заасфальтированную полосу, вжал педаль гад до отказа, и его понесло с такой скоростью, что встречный ураган едва не раздирал машину на части, раздирал ему рот и слезил глаза.
Дорожный знак указал, что скоро будет проселочная дорога, и когда та показалась, аккуратно отмеченная, Дмитрий уже чувствовал, что роща клином уходит далеко, там в глубине есть речушка, воздух неуловимо пахнет влагой быстротекущей воды, и что дальше эта равнина перейдет в балки, байраки, буераки и овраги.
Дорога плавно заворачивала в сторону насыпи. Видно было как поверху потащилась длинная блестящая гусеница поезда, локомотив похож на ракетный снаряд, мчит стремительно, отсюда видно...
Дорога постепенно понижалась, по краям стены росли, загибались как лепестки тюльпана, а когда насыпь выросла, там темнела широкая дыра тоннеля, в которую и ныряла серая асфальтовая полоса.
Внезапный переход от яркого солнечного дня к темноте туннеля, хотя и ярко освещенному круглые как блюдца инопланетян плафонами на потолке ударил по нервам. Он удержался от инстинктивного желания снизить скорость, крепче вцепился к руль, подошва на педели газа, ветер ревет и свистит в ушах...
Далеко-далеко впереди показался джин. Через мгновение уже было видно, что он битком набит фигурами в черном, и что стремительно несется навстречу. Дмитрий стиснул руль, напрягся, ибо горячие куски металла ударят в его тело, будут рвать на клочья плоть, ломать суставы и разбивать кости, и нужно удержать руль, чтобы ударить точно, педаль газа вдавлена в пол, ветер ревет и размазывает кровь по его лицу.
Джип стремительно вырастал в размерах. Дмитрий уже разливал лица, затем глаза... его несло навстречу как горячий снаряд, он ощутил пьянящее чувство восторга, в душе нарастало ликование, руки вросли в руль, крепкие как корни дерева. Он откинулся на спинку сидения, педаль расплющена о пол, сейчас ударит всей своей мощью, размечет, уничтожит, расплещет по стенам туннеля мозги и куски мяса своих врагов, и в огненном взрыве вознесется к своим древним богам, к своим родителям и своему деду...
Он услышал могучий ликующий крик, в зеркальце увидел свой разинутый рот, страшный, окровавленный, кричал он сам, кричал нечто непонятное, и лишь где-то в глубине сердца чувствовал, что это тот самый страшный воинский клич, с которым воины Святослава защищали Киев от хазар, а затем разнесли вдрызг саму Хазарскую державу...
Джип вырастал, он успел увидеть расширенные в животном ужасе глаза на этих побелевших, несмотря на зеленые полосы, лицах, один сделал движение выпрыгнуть на ходу, Дмитрий ревел в восторге и несся навстречу чести, сердце разбухло, он сам стал этим сердцем...
...и вдруг несущийся навстречу снаряд с людьми резко метнулся в сторону. Дмитрий вжался в спинку кресла. Его несло в простор расширяющегося туннеля, непонимающего и уже с острым чувством потери. За спиной грохнуло, затрещало: армейский джип, увернувшись в последний миг от столкновения лоб в лоб, ударился боком в бетонную стену. Его протащило со скрежетом, сыпались искры как при электросварке, потом перевернуло трижды, Дмитрий успел увидеть как из бешено вертящегося джипа выбрасывает фигуры в черном, а впереди на него несся расширяющийся круг света...
Его вынесло в блистающий мир, оранжевое солнце на синем небе, ухоженная зелень по обе стороны идеально ровного шоссе, но он чувствовал себя обманутым и ограбленным. Из раскаленной груди словно вынули пылающее сердце. В его все еще напряженном теле возник холод, словно вместо сердца вложили замороженный камень.
– Сволочи, – прошептал он, – сволочи...
Он сам чувствовал, что это не ругань, а жалоба обманутого. Обманули подло и гадко! Сейчас их разбросало по всей длине тоннеля, искалеченных и стонущих, но все-таки живых, ведь имперцы предпочитают всю оставшуюся жизнь провести в больничной постели, им будут подкладывать судно, но зато останутся живыми, не погибнут, как велит мужской долг, что выше, чем просто жизнь человека...
Мир заволокло красным туманом. Он понял, что тело уже снизило скорость, а сдуваемая ветром струйка крови снова сползает в глазную впадину. Слева на горизонте начали вырастать красновато-оранжевые горы, отвесные, словно доски огромного крашеного забора, источенные поколениями жуков-древоточцев, трухлявые, с плоскими вершинами, тоже изъеденные и источенные, словно вершины пней, где семья красноголовых муравьев живет не одно поколение, все расширяя свои помещения.
Справа тянулось зеленое поле, опасно ровное, только в миле впереди темнела густая роща. Впереди он различил могучие стволы буков, их ветви дают хорошую защиту сверху, ни один вертолет не заметит, только бы роща не была с пятачок...
Еще издали он заметил три легковые машины, перегородившие дорогу. По ту сторону машин застыли темные фигурки, на этот раз многие держали легкие карабины наизготовку. При его приближении кое-кто взял карабины наизготовку, остальные вытащили пистолеты и спрятались за машинами.
Он начал притормаживать, делая вид, что собирается остановиться, даже чуть подал к обочине, но в критический момент врубил газ полностью, вцепился в руль и направил машину прямо в щель между машинами. Они потеряли драгоценные мгновения, когда можно было отпрыгнуть прицельный огонь, а когда прозвучали первые выстрелы, они были торопливые и одиночные. В следующее мгновение он увидел как фигурки в панике разбегаются, уже поняли, что он идет на таран.
Держа руль одной рукой, он дважды выстрелил вправо, где фигурки стояли на безопасном расстоянии и уже вскинули карабины. Один дернулся и выронил карабин, остальные бросились к укрытию. Джип врезался в баррикаду. Страшно тряхнуло, грохнуло, заскрежетало, он на мгновение закрыл глаза, и в следующее мгновение осколки стекла скользнули по лицу.
Когда он раскрыл глаза, покореженный джип прорвался на простор, а сзади горело и взрывалось, его догнала волна жара, дорога и все по бокам озарилось багровым светом. Вдогонку прозвучали запоздалые выстрелы. Джип несся как раненый зверь, в нем поскрипывало, однако машины для армии делают с тройным запасом прочности, тупые полицейские не учли такой пустячок, как и то, что он рискнет пойти на рискованный прорыв.
– Ага, – прохрипел он злобно, – счас... счас я подниму лапки, чтобы не поцарапаться и соглашусь на двадцать лет заключения!
Справа показалась роща, дорога плавно огибала ее по широкой дуге. Он старался угадать, сколько минут еще сумеет продержаться на этом джипе: сделали заслон уже именно на него, ложного морпеха, или же на тот невероятный случай, если чужой диверсант каким-то чудом сумеет как-то добраться до этих краев? В последнем случае понятна их беспечность, диверсанта не ждут, но если уже успели получить сведения от приземлившихся вертолетов, тогда его дела похуже, а прорвался он в самом деле чудом... либо по невероятной дурости и беспечности местных полицейских, в округе которых давно уже ничего не случалось действительно опасного.
Не глядя, пощупал мешок на заднем сидении. Кончики пальцев уловили тепло снайперской винтовки. Она словно верный пес лизнула ему ладонь и сообщила, что с нею все в порядке, гони, мы с тобой, хозяин, им еще покажем...
Дорога задиралась все круче, а легкий склон слева превратился почти в отвесный. Он рассмотрел по другую сторону горы шоссе, чуть более оживленное, быстро заклинил педаль, укрепил руль и, схватив мешок, прыгнул, сгруппировавшись в тугой ком.
Его покатило как мяч, когда услышал треск, грохот. Остановился, распластавшись как лягушка, в голове шум, плечи ноют от ссадин, а на самом краю мелькнули задние колеса джипа. Проломив ограждение, он катился вниз, его там, судя по звуку, подбрасывает, свивает колеса, корежит и вот-вот взорвутся баки. В американских машинах, в отличие от всех остальных, они почему-то всегда взрываются...
Он выхватил из сумки крохотный баллончик, направил на волосы, струя пшикнула, едва прикоснулся к кнопке. Резковатый запах сразу выветривался, кожу слегка щипало. Сожалея, что нет зеркала, он взъерошил волосы, снова попшикал, отшвырнул пустой баллон и помчался в другую сторону от пропасти.
