Александра Давид-Неэль - Посвящения и посвященные в Тибете
Его первой мыслью должно быть А в его сердце.
Затем может быть использован один из двух методов: более общий случай, для начинающих, заключается в созерцании того, как А выскальзывает из сердца и повисает в воздухе. Оно созерцается как символ Пустоты, и надо приложить достаточные усилия для достижения совершенной концентрации на этой мысли. Второй метод, используемый более подготовленными учениками: А мгновенно вырывается в пространство и исчезает, как будто бы поглощенное бесконечностью, после чего ученик пребывает погруженным в мысль о Пустоте.
На восходе солнца медитация продолжается упражнениями, описанными в пункте I.
При столь кратком изложении у читающего не может создаться правильного представления обо всех аспектах этих практик.
Я достаточно подготовлена, чтобы доказать их действенность, и тем не менее честность заставляет меня признать, что в свете объяснений компетентных лам они приобретают несколько иной оттенок.
Например, указанное А – не столько буква тибетского алфавита, сколько символ незыблемости Бытия, не имеющего ни начала, ни конца закона Вселенной. Сосредоточивая свое внимание на этих буквах, струящихся подобно речной воде, ученик в конце концов постигает идею потоков энергии, пронизывающих его самого, идею непрестанного взаимообмена между ним и внешним миром, идею единства той всеохватывающей активности, которая создает здесь человека, там дерево, где-то – камень и великое множество других представлений, – говорят те, кто практикует такие упражнения.
Идея пустоты, связанная с этими разнообразными упражнениями, выражает временный характер внешне монолитного "я", существование которого, согласно фундаментальному учению буддизма, отрицается во всех существах и вещах. Тибетцы выражают это словами "ганзаг-даг-мед-па, чой-даг-мед-па" – "человек лишен "души", "я"; "все вещи лишены "самости".
Это – буквальный перевод ортодоксальной буддийской формулы: всё составное непостоянно; все составное подвержено страданию – все вещи лишены "души" ("Дхаммапада").
Ламаисты особенно выделяют это учение о не-самости, расчленяя третье положение на два подпункта. Они утверждают: на более низком уровне просветления челЪвек постигает, что его собственная личность – это круговорот непрестанно изменяющихся образований, но представление о "душе", "самости", "я" между тем еще сохраняется. Полное осознание того, что все сущее в равной мере лишено "самости", указывает на полное Просветление.
Кратко описанные выше ежедневные упражнения и другие, сходные с ними, выработаны для того, чтобы привлечь и зафиксировать внимание начинающего, хотя он и не сразу постигает их значение или цель.
Медитация в пункте II имеет целью выработку беспристрастности, индифферентности. Предполагается, что эта практика позволит ученику достичь своих сокровенных глубин, сферы совершенного спокойствия, пребывая в которой он будет абсолютно бесстрастно анализировать свои действия, чувства, мысли.
ГЛАВА IX
КАК ИСПОЛЬЗОВАТЬ И ВРЕМЯ СНА.
КАК ВЕСТИ СЕБЯ В СОСТОЯНИИ СНА, ЧТОБЫ РАСПОЗНАТЬ СКРЫТЫЕ НАКЛОННОСТИ
Гэлугпа, или так называемые "желтошапочные" ламы, последователи Цзонхавы, проявляют меньшую склонность к созерцанию, чем их "красношапочные" коллеги. Большинство отшельников, живущих в ските, принадлежат к той или иной ветви "красной" школы: кармапа, сакь-япа или дзогченпа. Гэлугпа, желающие уединиться, по большей части довольствуются небольшой хижиной "цам-кханг" (прибежище для медитации), построенной отдельно недалеко от монастыря, или же присоединяются к группе отшельников-ритодпа, отдельные скиты которых образуют небольшую колонию в пустынной местности. Более состоятельные гэлугпа имеют резиденции в спокойных местах, где они останавливаются, если им необходимо уединение.
Их медитативная практика, как правило, менее диковинная и сложная, чем практика мистиков-налджорпа.
Тем не менее не следует думать, что они ограничиваются просто интеллектуальной медитацией. В отличие от них многие "красные" полагают, что различные выполняемые ими упражнения – не более чем опоры для достижения ментальной устойчивости и прогресса на духовном пути, необходимые лишь до тех пор, пока все обряды и ритуалы не будут отброшены, в то время как большинство "желтых", по всей видимости, рассматривают ритуализм как нечто неотъемлемое и отказываются от него весьма неохотно.
Те из них, кто наиболее подготовлен в психической тренировке, утверждают необходимость постоянного самоконтроля даже во время сна. В этом отношении они следуют Цзонхаве, который посвятил специально этому вопросу несколько страниц своей знаменитой работы "Лам-Рим-Чхен-По". Ниже я приведу основные элементы этой практики.
Цзонхава говорит, что весьма важно не терять впустую даже время, отведенное для сна, становясь неподвижным как камень или допуская появление в уме бессвязных, абсурдных и порочных сновидений.
Беспорядочные проявления у спящего человека ментальной активности вызывают бесполезную трату энергии, которую можно было бы с успехом употребить на что-нибудь более полезное. Кроме того, действия и мысли спящего идентичны по своим результатам действиям и мыслям бодрствующего человека. А отсюда следует, что и во время сна нельзя "творить зло".
Я уже отмечала, что ламы согласны с этой теорией, и теперь мы обратимся к тем доказательствам, которые наиболее выдающийся из них выдвигает в ее защиту. Это удивит многих на Западе. "Каким образом, – спросят они, – воображаемое действие приводит к тем же результатам, что и реальное? Следует ли посадить в тюрьму человека, укравшего во сне чей-нибудь кошелек?"
Это сравнение неудачно, оно не соответствует ламаистской точке зрения, ибо у них не возникает вопроса о "тюрьме" или "судье", карающем вора.
Тибетцам не присуща вера в воздаяние за добро и зло силой собственной совести. Даже в народных религиозных представлениях роль Шиндже, Судьи Мертвых, сводится к простому применению незыблемых законов, которые им не созданы и не могут быть изменены. Кроме того, Цзонхава и его последователи в данном вопросе обращаются не к общей массе верующих. Согласно их учению, наиболее серьезные последствия мысли или действия заключаются в тех психических модификациях, которые они создают в индивидууме, являющемся одновременно их автором. Физическое действие приносит его творцу ощутимое физическое следствие, которое в той или иной мере приятно или неприятно, но предшествующий ему ментальный акт (то есть воля к совершению физического действия) некоторым неощутимым образом ухудшает или улучшает своего автора, создает в нем оккультные свойства и тенденции, полезные или гибельные для него, и эти скрытые изменения характера индивидуума могут также, в свою очередь, вызвать физические последствия.
Тибетцы придают большое значение сфере бессознательного, хотя, конечно, они не называют ее так. Они считают, что проявлениям нашей истинной природы препятствует постоянное напряжение, которое характерно для нашего бодрствующего состояния. Причиной этой напряженности является то, что в бодрствующем состоянии мы отдаем себе отчет о нашем социальном положении, нашем окружении, учениях и примерах, которые воскрешает наша память, и множестве других вещей. Истинную природу можно распознать в тех импульсах, которые вырываются из этой недоступной сферы без влияния всех вышеуказанных факторов. Сон в значительной мере устраняет все эти факторы напряженности, освобождает сознание от оков, сдерживающих его во время бодрствования, и позволяет свободно проявляться естественным импульсам.
Поэтому именно во сне проявляется реальная личность, и ее действия, пусть даже воображаемые, с точки зрения бодрствующего человека представляют собой истинный волевой акт и вызывают все связанные с ним последствия.
Основываясь на этих представлениях, наставники-мистики и рекомендуют человеку, стремящемуся к самопознанию, внимательно обозревать поведение в своем сне. Но помимо этого они настоятельно советуют ученику постараться определить, в какой мере состояние бодрствования способно повлиять на сознание спящего человека.
Одним словом, по мнению тибетских мистиков, намерение эквивалентно действию. Убийца становится убийцей в тот самый момент, когда у него возникла мысль об убийстве. И хотя может случиться нечто, воспрепятствующее совершению преступления, это ни в коей мере не изменит психического состояния преступника.
Если принять эту теорию, то получается, что убийство, совершенное во сне, выявляет те преступные тенденции, которые сдерживаются различными факторами, не действующими во сне. Но, как установлено выше, все скрытые психические тенденции, которые в данном случае порождают волю к "убийству", впоследствии механически осуществляются.
