Иван Наумов - Обмен заложниками
Спирт обжег гортань льдом, слезы затуманили взгляд. Лекс улыбался.
Патрульный челн дрейфовал над Новокосино на трехстах метрах. Низкие зимние тучи время от времени сочились снегом. Гигантская светящаяся паутина Москвы разгоняла ранние сумерки.
Пакс щелкал каналами встроенного в приборную доску телевизора. Мастер Зонц разглядывал город. Лекс и Дэйзи, затянутые в спецкостюмы, обвешанные блоками переносной лаборатории, размещались во втором ряду.
Вахта выдалась на удивление спокойная — всего один вылет на пожар в квартире. Высаживаться на двадцатый этаж, правда, пришлось прямо с борта, и Лекс успел посмотреть под ноги, перепрыгивая на подоконник с подножки челна. Наверное, когда красиво и страшно одновременно — это и есть романтика.
— Мастер Зонц, — спросила Дэйзи. — А если бы Россия тогда не дала вам площадку для аварийной посадки, где бы вы сели?
Гип развернул к ней голову на сто восемьдесят градусов. У существ, не обремененных жестким скелетом, есть свои явные преимущества.
— В Канаде, Гренландии, Сахаре… Да где угодно — в пустом квадрате сто на сто. Выбирать-то особенно не приходилось. Мы же падали. Вы первыми откликнулись, дали точные координаты, вот и всё.
— Мы вообще отзывчивые, — весело похвалился Пакс.
На работу в Центр он попал прямо из игрового зала, когда взял кубок мира по какой-то леталке. И с тех пор, как ему доверили челн, ничто более парня не интересовало. Даже Дэйзи отходила на второй план, стоило мастеру Паксу сесть за штурвал. Но в своем деле он действительно был лучшим, и Лекс иногда даже немного завидовал.
— И чинили бы каких-нибудь эскимосов или папуасов, — задумчиво протянула Дэйзи.
Зонц долго разглядывал ее немигающими фасетчатыми глазами, похожими на велосипедные катафоты.
— Больше всего в вашей цивилизации, — наконец сформулировал он, — меня удивляет готовность разделяться по какому-нибудь формальному признаку. Одно дело читать об этом в учебнике истории и совсем другое — видеть своими глазами, жить внутри такого общества… Это очень поучительно для меня, мастер Дэйз.
Гипы принципиально не группировались даже по расам. Среди коллег мастера Зонца были и птицы, и насекомые, и покрытые мехом звери, но все звали себя гипами, отрицая очевидную разницу в происхождении. В московском Центре преобладали губчатые гуманоиды, как Зонц. Сто шестьдесят гипов с разбившегося десять лет назад корабля распределились между двадцатью Центрами починки.
Не сидеть же нам просто так тридцать пять лет, объяснили они, пока за нами прилетят. У вас тут есть, чем заняться. Можем помочь, если не будете мешать. Обошлось без переговоров за длинным столом. Гипы охотно передали российскому правительству несколько технологий, не слишком сложных для человеческого восприятия, и попросили разрешения на биологические исследования.
Под вой и истерику стран, обделенных волшебным пирожком, гипы собрали первый стенд и показали действие хаджата. С того момента все встало с ног на голову, и теперь хирург от бога Алексей оказался мальчиком на посылках. Высокотехнологичным таким мальчиком, с большим ранцем на груди и четырехбуквенным «рабочим» Именем. И в этой роли — гораздо более эффективным в спасении людей, чем если бы остался хирургом. Это и угнетало.
— О, про нас показывают! — Пакс прибавил громкость и перекинул изображение на большой экран у себя над головой.
Немолодая женщина с неприятными морщинами вокруг рта взмахивала руками, что-то рассказывала терпеливому ведущему. Титр в нижнем углу кадра гласил: «Хаджат — жизнь после смерти?»
— Опять коматозные глюки, — констатировала Дэйзи, теряя интерес к передаче.
А Лекс вспомнил кое-что из рассказанного профессором.
— …Никакого тоннеля! — воскликнула гостья передачи. — Сразу свет, белый, ровный… Решила, что я в облаке…
Мастер Зонц посмотрел на темные тяжелые тучи над челном и медленно изогнул ротовую щель дугой. Скоро они научатся еще и улыбаться, подумал Лекс.
— И тогда появился Он! — женщина экстатично вытаращилась в кадр.
— Он?
— Ангел! Это ангел пришел ко мне, светлый, добрый, грустный, одинокий… — еще один эффектный залом рук. — Он заговорил со мной, я и спрашиваю, я уже умерла? А он такой: что ты, Зоя Михайловна! Тебе еще жить и жить! Сердце срастется, сосуды прочистятся…
— Он так и говорил — про сосуды, сердце? — поинтересовался недоверчивый ведущий.
— Ну, я это так поняла… — засомневалась женщина. — А главное, он говорит: если хочешь, Зоя Михайловна, я все время буду с тобой! Вот тут я уже и прокумекала, что Бог мне послал хранителя, чтоб заботиться, значит, обо мне. О'кей, говорю, пожалуйста, мой ангел! И он прошел сквозь меня…
— Исчез?
Женщина опустила глаза, словно прислушиваясь к себе, и сказала, наивно и очень трогательно:
— С тех пор он во мне, и всегда со мной. Где раньше ничего не было, теперь тепло-тепло… И покой…
Изображение исчезло, и тренькнул сигнал тревоги. На экран выпала мелкомасштабная карта с горящим красным кружком.
— Твою мать, это же за Владимиром! — обалдел Пакс, хватаясь за штурвал.
— Патруль, вызываю патруль, — ворвался в кабину нервный голос.
Пакс рванул челн вбок, и потемнело в глазах. И Лекс и Дэйзи тоже тренировались держать перегрузку до пяти «же», но каждый раз ощущали себя сметаной в маслобойке.
— Челн-три. Вызов принят, — подтвердил мастер Зонц. — Сообщите подробности.
Рваные края облаков заплясали перед лобовым стеклом.
— Наш реанимобиль стоит на мосту, вам нужно на юг, по течению реки метров на сто, мы туда съехать не можем…
— Расчетное время — три минуты… — это Пакс.
Челн с хлопком перешел на сверхзвук.
— Автобус, рейсовый, почти тридцать человек. Пробил ограждение, упал в реку. Проплыл сколько-то, теперь встал на дно, вода до крыши. Пассажиров вытаскиваем, но все с термошоком, почти у всех остановилось сердце. Пятеро еще держатся. Ждем вас.
— Подлетаем. Отбой. — Мастер Зонц тут же вызвал другой канал. — Слышал? — Гипы в присутствии людей, и особенно в совместных вахтах, старались говорить по-русски. — Нам всех не забрать.
— Четвертый. Иду к вам, — Лекс узнал сухой и бесстрастный голос мастера Куриэра, одного из двух «богомолов» в московском Центре.
Огненным пятном засверкал под челном Владимир. Пакс уверенно шел по карте, заходя на цель с учетом данной реаниматорами поправки. Снова навалилась перегрузка, ранец резко потяжелел и потянул вперед. Мелькнул мост с разноцветными мигалками реанимобилей и гаишного жигуленка, и почти сразу челн завис над затонувшим автобусом. Крыша «Икаруса» смотрелась диковинным красным плотом на темной ленте воды.
К счастью, все пассажиры уже были на берегу. Лежали рядами, прямо в мешанине снега и грязи, а среди них сновали измотанные спасатели. Пакс заложил короткий последний вираж, и челн встал, чуть накренясь, максимально близко к потерпевшим.
Дверцы распахнулись одновременно. Мастеру Зонцу не приходилось давать указаний — постоянная практика научила экипаж действовать максимально быстро. Потому что пять минут — это черта, отделяющая живого человека от навсегда мертвого. Потому что после остановки сердца мозг еще пять минут держится, а потом начинает умирать, клетка за клеткой.
Анализатор — пучок тончайших игл. Нужно попасть в шею так, чтобы захватить и артерию, и одну из желез, и хрящевую структуру трахеи. Через семь секунд, после подтверждающего бипа, светящимся маркером мазнуть пациента по лицу. Один из баллонов хаджата — их позволено брать в руки только гипам, — сразу настраивается на биохимию пострадавшего и начинает светиться тем же цветом, что и полоса на его лице. Хаджат работает и без диагностики, но медленнее и ненадежнее.
Зонц и Пакс подтащили ящик с баллонами прямо к пострадавшим. Лапы-ласты гипа едва удерживали тяжелую коробку. Хаджат полагалось брать из челна поштучно, но здесь было слишком много работы. Лекс и Дэйзи перебегали от одного тела к другому, и синеющие в темноте лица с закрытыми глазами расцветали флюоресцентом.
Мастер Зонц проворно выхватывал из коробки начинавший светиться баллон, срывал блокировку с узкого носика, просовывал в рот очередного пассажира, и голубое сияние хаджата вспыхивало там, внутри. Не газ, не жидкость, не плазма — хаджат, — проникал сквозь слизистую, сквозь ткани, струился по венам, рассасывался по лимфотокам. Перехватывал связь спинного мозга с головным, заполнял их, и через несколько секунд брал под контроль каждую молекулу остановленного устройства, называемого человеком. Если успеть все сделать правильно, то дальше можно не волноваться — хаджат не позволит тканям разрушиться сколь угодно долго.
Подход к вопросу лечения оказался столь механистичен, что слова «врач» и «лечить» так и не приросли к гипской медицине. Что, впрочем, никак не повлияло на ее эффективность.
