Александр Тюрин - Конечная остановка: Меркурий
Там били не какие-нибудь ламинарные и турбулентные потоки, а струи рвущие и жгущие, струи распирающие и струи сжимающие, струи, дающие устойчивость, и струи, уносящие невесть куда. Все они откликались на полюса, которые имелись в моем распоряжении.
Что это за Река такая? Как называется? Может, я увидел иномирье, подноготную всех вещей, те корешки, из которых растет все живое, полудохлое и неживое.
Марсианин, прости меня за многословность, я знаю, ты этого не любишь. Кроме того ты уверен, что я неверно подбираю слова. Струи, волны, иномирье — еще куда не шло, просто худ.лит. Полюса, напряжения — это уже хуже, какое-то жалкое наукообразие, подражание мизикам. А пульсации — просто липа, абстракция, дрисня, размазанная по стене.
Раз так, перехожу к сути. Там в “зазеркалье” находилась порча — некая паразитическая структура, сокращенно гад-паразит. Он, как настоящий сутенер, жил за счет Реки, использовал ее и заодно отравлял. Он отличался от нее в первую очередь целеустремленностью и боевитостью. Путеводная пульсация имела прямое отношение к этой порче.
Гад-паразит выдавал превеликое множество пульсаций, они, как щупальца здоровенного спрута-активиста, извивались там и сям, бултыхались в струях, питались ими и набухали почками. Серьезно, я там видел почки, которые должны были распуститься уже в нашем самом обычном мире.
Помню, на Ганимеде тоже водилась одна препротивная тварь. Ученые ее называли просто полипептидным соединением. Но такое, с позволения сказать, “соединение” охотилось на людей. Вполне возможно, эта полипептидная штука не замышляла ничего дурного. Должно быть, она просто вступала в реакции разложения с окружающими веществами и специально общественную мораль не нарушала. Однако же, тем гражданам, кого она ловила для этих своих реакций, казалось, что их харчит огромный липкий слизень. И вряд ли их утешала мысль, что все проделывается не со зла.
Щупальце гада-паразита проводило меня в местность, где из земли повылезало много камней, отчего она напоминала зубастую пасть крокодила. А потом впечатление изменилось, потому что прущие из земли скалы выглядели расщепленными, они смахивали на тощие сталактиты и даже пучки волос. Судя по всему, шевелюра эта была металлической, хорошо хоть не заостренной. Вездеход застрял меж каких-то зубьев, запутался в волосне, и я не стал его вытаскивать, благоразумнее ему остаться там.
Я своим ходом перся через “волосы”, и те, подчиняясь грустному процессу облысения, падали. Наверное, потому что внутри них — в самой сердцевинке — сидела гниль, которая слушалась меня! Эта гниль произрастала не из нормальных благопристойных струй Реки, а из почек гада-паразита. И слово “гниль” не очень-то подходило. Скорее уж ткань, скопление упругих НИТЕЙ.
Я понял, что не стоит обходить даже самые крупные скалы, напротив, можно двигаться свободно и непринужденно. Достаточно мановения, мысленного толчка и огромная подгнившая каменюга превращается в труху. Я был просто поглощен своими успехами на поприще скалодробительства.
На это было бы приятно посмотреть со стороны. Ты надвигаешься лоб-в-лоб, еще немного, и врежешься в твердь. И вдруг эта неприступная твердь жалко расщепляется, истончается словно от страха перед тобой. Впечатление такое, что прочесывает ее здоровенная гребенка, в итоге скала становится толпой иголок, которая перед твоей грудью просто рассыпается в пух и прах. Может, гад-паразит не такое уж противное создание, раз природа теперь мне так покорна?
Пылевая подушка стала более разреженной, завиднелись звезды, из-за горизонта в одном месте проявился красноватой змеей мощный солнечный протуберанец. Батюшка-Меркурий был почти красив. Почти, причем своей хищною красой.
Наконец, прогулка закончилась, потому что дополняя пейзажную лирику промеж двух закаменевших всплесков металла, похожих на свежевылезшие рожки, показался переквалифицировавшийся пахан.
— Меня ищешь? Или тянет к Новой жизни, как стакан к бутылке водки? — стал глумиться он.
— А, ты про эту дрисню? Ничего, и с ней разберемся, подотрем. Узнаем даже, как ваша мафия ее использует. А теперь, ты, драный умыкатель женщин, отдавай мою фемку обратно. Не зли меня, я ведь импульсивный, сначала стреляю, а потом уже придумываю, как с начальством объяснится за очередную ликвидацию.
— Чего тебе злиться-то? Ты теперь сильный. Эта, как ты выражаешься, дрисня, тебе могущество дала. А взамен такую малость попросила — одну пчелку из фемского улья.
Кажется удивление, любопытство, сомнение, прочие высоконаучные чувства, даже страх отступили перед тем, что называется здоровой яростью. Я взял на мушку сквизера разбрехавшегося пса. Только бы суметь подранить его, а потом он мне все подробненько расскажет и покажет, это я ему могу гарантировать.
Аккуратно совместил сетку целеуказателя и прицельный вектор. Промашки вроде не должно быть — этот пес стоит картинно как мишень на стрельбах. Мыслеусилием нажал на спуск. Михайло Потапычу хоть хны. Я быстро поменял ствол в руке — сквизер уступил место гразеру, который проткнул бы даже субнуклоновые поля — но самочувствие фаната пучок гамма-лучей не ухудшил.
Подтверждая доброе здравие, дядя Миша хлопнул в ладоши. Между его рук родился разряд, который заторопился в мою сторону. Не настоящее это электричество, по крайней мере, не то, к чему привыкли наши физики и прочие эдисоны. Это все те же НИТИ, только очень напряженные. Возможно, такой липовый разряд и погубил мою машину во время первой ходки в долину Вечного Отдыха.
Ох и шарахнуло меня! По-моему, стало хуже чем на электрическом стуле, потому что не на чем было сидеть. Детская забава этот ваш электрический стул. Пришлось удариться оземь, кататься и корчиться на голой земле. Покорчился, но в итоге отрешился от страданий, почувствовал себя человеком-юлой.
И осенило меня. Чтобы одолеть молниеносца нужен боевой робот-трансформант. Вроде тех, что я видел на военных учениях. Громадный цельнометаллический аппарат без шарниров.
Я не безумен… Тот, кто сидит во мне, нашептывает, что я на многое способен. Он знает, что говорит, потому приходится родственником (сыном, отцом) гаду-паразиту. Контроллер тоже нитяной, его ниточки пасут сейчас мои нервные клетки. Я чувствую эти ласковые стебельки.
Как сделаться общественно-опасной движущейся махиной, от которой будут дрожать земля Меркурия и сердца врагов?
Вспомнились крылатые слова моего ротного командира: “Настоящий солдат даже из сапога чай заварит”. А я что? Ненастоящий, что ли, резиновый?
Гордо напоминая башенные орудия линкора, завращались мои поля, выстреливая самое большое напряжение. Я отчетливо видел Контроллера. Налип темным студнем на сплетения моих каналов-пульсаций и доит их. И с каждым глотком выбрасывает очередную порцию длинных подвижных шипящих нитей. Такое зрелище я бы не рекомендовал для просмотра детям моложе сорока лет.
Нити вытаскивают металл из почвы и наплавляют остов робота методом холодного литья…
Нити закаляют металл корпуса, насыщают молибденом и титаном грудь и плечи, широкие ступни, объемистые кулаки, мощный утюг головы.
Нити прокладывают энергетические трассы и устраивают слоистые сочленения из мягкого железа.
Нити прошивают кристаллические матрицы, которые запоминают тысячи жестов, поз, движений, приличных и неприличных.
И тем не менее, очень хотелось, чтоб никто меня не застукал за этим делом — особое чувство стыда, присущее меркурианским копам, сохранилось несмотря на все передряги.
На сцене с ревом возникает тиранозавр рекс — добро пожаловать из мезозоя. Как можно понять из имени — царь зверей, он же генсек животных, по сравнению с которым лев — просто секретарь райкома. Но лязг металла указывает на то, что наш тиранозавр к тому же и король машин.
Раскаленное сердце из расщепляющихся материалов, по сверхпроводящим жилам токи разбегаются по телу и приводят в движение железные мускулы. Ни одного шарнира — слои чистого металла легко скользят друг по дружке. Мускулы и суставы — сплошная кристаллическая и молекулярная механика. Кулаки — просто грубые кинетические снаряды, разгоняемые в соленоидах. Глаза — большие и красивые, и вдобавок гамма-лазерные. Изо рта пышет водородная плазма, нагретая огненным сердцем, заодно работает МГД-генератор, из носа летят молнии, в каждом ухе вертится по четыре локатора. И это все — я. Все адаптированно ко моей незаурядной личности. Кое-какие части нового тела я чувствую так, будто они обычные мои органы, остальные члены — агрегаты, чуткие к моим неумелым приказам, или вообще самоуправляемые.
— Похоже, ты занялся производством видеоклипов для горнорудных компаний,— уничижает голосом бандит-проповедник.
— Я, человек-гора, посоветовал бы тебе сделаться сейчас поделикатнее,— голос мой грохочет куда внушительнее.
