Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности)
– Начальник… – надменно процедил он. – Я с администрацией не сотрудничаю. У меня вот здесь… – Крест потыкал себя пальцем в предплечье. – …тигра была наколота. Там сукой не был и здесь не буду, понял?
По тёмному покрытию сумрачного зала беззвучно прозмеился огромный огненный иероглиф, и оба вскочили. Переглянулись.
– Шлюмка? – хрипло спросил Крест.
Василий пожал плечами, досадуя, что забыл выяснить у Сократыча значение этих струящихся знаков. В прошлый раз, помнится, алый иероглиф скользнул по полу, когда тарелка уже собиралась улетать…
Сообщники стояли, напряжённо озираясь, минуты три. Вроде нигде ничего… На всякий случай обошли тонущую в сумерках пятиэтажку, стараясь не ступить невзначай в светлое пятно скока. А на потолке? Не сговариваясь, запрокинули головы. Тоже пусто… В подавленном настроении вернулись к подъезду.
– Облом, – вынес приговор Крест и шагнул в осветившееся парадное.
– Ты куда?
Он обернулся.
– Там же Маша! – напомнил Василий.
– Ну…
Оба непонимающе смотрели друг на друга. Потом в голове Василия забрезжила догадка – настолько жуткая, что он даже попятился.
– Ты… к ней, что ли?..
– А лучше за свайку держаться? – огрызнулся Крест и, повернувшись, с какой-то особой щегольской вихлецой пошёл вверх по лестнице. Подъезд провалился во тьму.
– А если шлюмка нарисуется? – крикнул вдогонку Василий, но ответа не получил. Отступил на несколько шагов, оторопело глядя, как по очереди неспешно вспыхивают и гаснут окна второго этажа – то бледно-синеватые, то малиновые, то прозрачно-жёлтые… Потом начали вспыхивать и гаснуть окна третьего.
Мысль об интимной близости с куклой Машей казалась Василию отвратительной и противоестественной. Он вспомнил надвигающийся на него безликий ужас и простёртые объятия бледных четырёхпалых ручек. Бр-р…
Перевёл взгляд на чёрное прямоугольное жерло подъезда – и, вздрогнув, отступил ещё на шаг. Из непроглядного мрака на него смотрели два круглых жёлто-зелёных глаза. Это ещё что такое? Воображение мигом дорисовало змеиную голову и туловище, и Василий мысленно себя проклял. Во-первых, за то, что не остановил дурака-сообщника, а во-вторых, за то, что запихнул железяку неизвестного назначения на козырёк подъезда. В руках, в руках её надо было держать! Не выпуская!
Бочком-бочком, опасаясь повернуться спиной к гипнотически мерцающим глазам, Василий добрался до угла дома и, обливаясь пОтом, двинулся крадучись вдоль стены к подъезду, готовый ежесекундно отскочить назад. До железяки оставалось четыре… три… два метра… Василий прыгнул, правой ухватил железяку, а левой что было сил оттолкнулся от края козырька. Отбежал, пятясь, шагов на десять… Никаких глаз в гулком чёрном жерле подъезда уже не наблюдалось.
Перевёл дыхание, взвесил на ладони увесистую железяку и, подойдя к парадному, переступил порог.
Вспыхнул свет, расплылись смутные тени. На первой ступеньке коротенькой лесенки, присев и распушась взрывообразно, в ужасе смотрел на Василия лупоглазый человекоподобный зверёк. Отскочил на следующую площадку – и снова замер.
– Ффух… – выдохнул Василий и расслабился. – Телескоп ты! – с упрёком сказал он зверьку. – Нельзя же так пугать!..
– Гать? – чирикающим голоском переспросил тот.
Василий моргнул.
– Ну ни хрена себе… – озадаченно пробормотал он и вдруг насторожился.
Такое впечатление, что где-то снаружи разговаривали. Поспешно вышел из подъезда и вскинул глаза к одинокому озарённому прозрачно-жёлтым светом окошку на третьем этаже. Там, надо полагать, уже вовсю упивались сладострастием.
Василий выругался – и тут же вновь насторожил ухо. Нет, в самом деле, где-то поблизости разговаривали… Точнее – говорили. Взволнованный сбивчивый голос, кажется, принадлежал мужчине и вроде бы доносился из-за угла.
– …обо всём человечестве… – удалось разобрать Василию. – …да и кого ещё, скажите… если бы я верил в Бога… мы запутались, мы разрушили…
Может, это там дедок с ума сходит? Кроме него, здесь, пожалуй, никто таких слов и в заводе не держит.
Василий заглянул за угол. Никого. Или это он на той стороне речи толкает?
Василий обошёл здание с торца и выглянул на ту сторону. По серому пористому покрытию разбросаны были овальные светлые пятна скоков. А неподалёку от противоположного угла, раскинув мощные посадочные опоры, стояла летающая тарелка. Из открытого люка лился нежный розовый свет.
– Крест! – заорал Василий. – Слазь с мохнатки! Шлюмка нарисовалась!
Не тратя ни секунды, метнулся назад, к подъезду. Чуть не наступив на шарахнувшегося с писком «телескопа», следившего, видать, за Василием из-за угла, подскочил к козырьку парадного и сорвал один из пластиковых мешков. Из отверстых тёмных проёмов слышался приглушённый грохот – это с третьего этажа кувырком по лестнице спускался Крест.
«Не успеем!..» – в отчаянии подумал Василий.
Снова выбежал на ту сторону и увидел, что космический аппарат стоит, по-прежнему разинув сияющую розовую пасть как раз ему навстречу. Рывок Василия был мощен. Как он умудрился не влететь по дороге в какой-нибудь скок, которых там было разбросано в изобилии, для него так и осталось загадкой. Подбегая, метнул в люк мешок, потом – железяку, и наконец прыгнул сам. Отбив колени и локти, упал на броневую плиту и судорожно заполз внутрь. Тут на голову ему шлёпнулся ещё один пластиковый мешок, по озарённому розоватым свечением коридорчику запрыгали капсулы, и в тарелку, поддерживая плетёные на манер корзины штаны, забрался Крест.
Обессиленно привалясь спинами к стенке, оба с одинаково шальными улыбками долго отдыхивались и ждали, когда закроется люк.
Люк всё не закрывался, и Василий, заподозрив неладное, подполз поближе к выходу – посмотреть, в чём дело.
– Вот это ни хрена себе… – поражённо вымолвил он, поднимаясь на колени.
В сужающуюся щель между корпусом и основанием трапа была воткнута мужская туфля. Не веря глазам, Василий высвободил её и осмотрел.
(Сорок первый размер, с правой ноги, ношеная, нечищеная, сильно стоптанная, коричневатого цвета, чьё производство – неясно…) Каким же хладнокровием должен был обладать человек, если перед тем, как покинуть летающую тарелку, он сообразил заклинить люк туфлей!
***Когда серая броневая плита с державной неспешностью опустилась перед Никитой Кляповым, открывая путь в иной мир, он почему-то первым делом сорвал с лица очки. Мысль о том, что представители высшего разума вместо глаз увидят эти уродливые толстые линзы, ужаснула его. Коридорчик сразу утратил очертания, люк слегка размыло, а наклонная броневая плита, ведущая к иной жизни, словно бы распушилась по краям.
В результате Никита едва не ступил мимо трапа, заклинил в непонятно откуда взявшейся щели правую туфлю и лишь чудом достиг земли, не причинив себе при этом серьёзных увечий. Холодноватое жемчужное мерцание обняло его и наполнило трепетом. Возникло ощущение, что он стоит на дне огромного замершего в ожидании амфитеатра. «Свершилось», – внятно произнёс кто-то в гулкой голове Никиты Кляпова.
– Я не могу поздравить вас с удачным выбором, – услышал он свой взволнованный, надтреснутый голос. – Хотя понимаю, что выбора как такового не было. Вы просто взяли на борт первого встречного… Поэтому, прошу вас, не судите обо мне… то есть, по мне… обо всём человечестве. Я… – От волнения перехватило горло, и Никита вынужден был на секунду приостановиться. – Я ждал вас… Вы не поверите, но я ждал вас всю жизнь. Да и кого ещё, скажите, мне оставалось ждать? Если бы я верил в Бога… Но в Бога я, к сожалению, не верю… Хорошо, что вы явились хотя бы теперь. Вы почти опоздали… Мы запутались, мы разрушили всё, что могли…
Тут Никита Кляпов уяснил наконец, что говорит в пустоту. Ощутил спиной некий холодок – и оглянулся. Сзади смутно темнело угрюмое прямоугольное строение, чем-то неуловимо знакомое и почему-то внушающее неясный страх. Никита протёр очки и дрогнувшей рукой поднёс линзы к глазам.
Строение подобралось и обратилось в хрущёвскую пятиэтажку самого мерзкого вида.
– О боже… – выдохнул Никита Кляпов.
Не отнимая пальцев от оправы, приблизился к стене, потрогал с опаской и тут же отдёрнул пальцы. Стремительно обернулся. Увидел мерцающие заросли гигантских опор и с благоговейным ужасом возвёл глаза к потолку. Потом вновь недоверчиво воззрился на монолит пятиэтажки. Казалось, ещё секунда – и Никита Кляпов сойдёт с ума.
Наконец он двинулся вдоль стены и, дойдя до конца, заглянул за угол с таким видом, словно надеялся, что строение окажется плоским, как бы вырезанным из бумаги. Увы, нет…
Никита со страхом оглядел мощный торец дома. Затем лицо его прояснилось – и тут же осунулось.
– Да, – произнёс он с болью. – Вы правы. Я понимаю, что вы хотите сказать. Именно так мы и живём… Ничего лучшего мы и не заслужили…
