Геннадий Емельянов - Пришельцы
Следователь Ольшанский постучал шариковой ручкой по столу и задал вопрос:
- Я слышал, что не так давно Вы, товарищ Суходолов, исчезали на целых трое суток? Было такое?
Гриша сразу нахохлился, посмурнел и сапко задышал носом:
- Я уже понес административное наказание за тот поступок, и нечего, значит, ворошить старое.
- Какое же вы понесли наказание?
- На вид мне поставлено. В устной форме.
- Ласково с вами обошлись. Ласково...
- Я одни благодарности имею за свою работу, потому и обошлись со мной, как вы говорите, ласково. Понятно?
- Не совсем. Меня не очень интересует, признаться, какое вы понесли наказание, меня интересует, куда вы исчезали?
- Еще чего! Может, вас интересует, на ком я жениться собираюсь?
- Если понадобится, гражданин Суходолов, то и спрошу, на ком вы собираетесь жениться.
"Вот оно, уже и гражданином навеличивает!"
- Вы по существу, пожалуйста, мне ведь некогда - сев на носу.
- Вы же не сеете и не жнете, насколько я понимаю? - следователь Ольшанский скупо улыбнулся, и во рту у него сверкнула коронка из нержавейки.
- Ну, если я не сею и не жну, то вы и подавно! Вы совсем в стороне от хлеба-то, гражданин хороший.
- Вы не сердитесь, пожалуйста, я не хотел вас обидеть.
- А обидели между тем!
- Прошу прощения, коли так.
Участковый Голощапов тяжело вздохнул, не одобряя, видимо, разговор такого рода, и закурил папиросу, отгоняя ладошкой дым в сторону. Голощапов думал: "Гришка, он малость пустобрех, но и деловой, грамотный в своем ремесле, тут уж ничего не скажешь. И потом, исчезал он не просто так, веская у него была причина - исчезнуть. Что-то за этим определенно кроется".
- Я повторяю вопрос: где вы отсутствовал" целых трое суток?
- А я прошу разрешения спросить - в свою, значит, очередь: вы меня разве подследственным считаете?
- Не считаю, но...
- Никаких "но"! Отвечать я вам не обязан. Где был, там меня уже нет. К невесте ездил, например.
- Почему же председателя не известили об этой вашей незапланированной поездке?
- Любовью был охвачен роковой, забыл!
- Вы ж на работе!
- Забыл и про работу, любовью охваченный. Роковой. Участковый. Голошапов опять вздохнул, пристально рассматривая хромовые свои сапоги, генеральские, привезенные с войны. Сапоги он выменял на зажигалку у одного разбитного старшины в тишайшем городке под Берлином. Зажигалка была особая - в виде голой женщины, и сапоги достались особые, несносимые, вечные. Правда, надевались они нечасто, а все-таки без малого сорок лет с той поры минуло. "Пора на пенсию! - подвел черту Голощапов и загасил в пепельнице недокуренную папиросу "Беломор". - Шибко я неуверенный стал для такой должности. И стеснительный. А он молодой (имелся в виду следователь), он не стесняется!"
- У вас все? - весьма официально поинтересовался бухгалтер и встал, даже каблуками ботинок стукнул, подражая военным из кино, людям строгим и четким.
- Я еще и не начинал, товарищ Суходолов! - следователь улыбнулся и показал свой нержавеющий зуб. - Не начинал еще. И вы на мой вопрос не ответили.
- Как это не ответил? Ответил!
- Хорошо. Где живет ваша невеста, которая зажгла пламень неугасимый?
- Это дело личное, и невеста моя здесь ни при чем.
- Так-то оно так...
- Только так!
- Хорошо. - Следователь слегка постучал шариковой ручкой по столу и мизинцем, морщась, притронулся к переносью. - Оставим это до следующего раза.
- Следующего раза не будет! - Суходолов хотел верить, что эта их встреча - последняя, он покаялся, что черт занес его в кабинет, который, пожалуй, стоит теперь обходить стороной: этот из области - не простак, хватку имеет и, не дай бог, доберется до сокровенного, до Тайны.
- Зря вы так-то, товарищи! - задушевно произнес из своего угла участковый Голощапов. - Дело-то общее. Неясности всякой тут много, но ить и разобраться можно. Полегоньку, потихоньку, но можно ведь, а?
- Если потихоньку, да полегоньку, - сухо ответил участковому следователь по особо важным делам Ольшанский, - то наше дознание на год затянуться может! Роскошь непозволительная - год в этой дыре канителиться. Вы, товарищ Суходолов, -это мой последний вопрос - как относитесь к скотнику Лямкину?
- Никак не отношусь: Лямкин да и Лямкин, пустомеля и алкоголик. Чего еще-то?
- Нн-да. И каким образом он воскрес однажды?
- Шутил, наверно. Такие у него шутки, значит. Никому воскресать не дано. Христос вот только разве ожил, так давно это было. И библия, согласно мнению ученых, она врет; Ну, я пошел, хоть не пашу и не сею, а человек я сельхозартели своей - нужный.
- До свидания, - следователь коротко кивнул и поджал губы.
3
Геологи-буровики, руководимые Витей Ковшовым, ребята разбитные и своевольные, никаких особых перемен в начальнике своем не заметили. По молчаливому согласию, буровики Витю ни о чем не расспрашивали. Ковшов первое время был тих, задумчив и подолгу сиживал на скамейке возле будки, подставив лицо солнышку. Он сидел, как старик - обмякший и ко всему равнодушный, а запланированная работа катилась своим чередом. Стояла теперь ясная весна, дожди иссеялись, тайга зазеленела свежо и яро, тропки просохли, на полянах появились жарки, особо большие и особо яркие. Наверно, каждую весну мы приятно обманываемся, когда утверждаем, что цветы нынче особые? Пусть так. Первые цветы, первый скворец, первые утки на озерах, первый босой пацан на реке... Воздух вздрагивает, течет с горы и падает, как водопад, притом, кажется, позванивает, как стеклянная канитель. В тайге паслись колхозные стада, и коровы были похожи издали на пестрые камни. Многие видели у воды лосей, они пили без суеты, роняя с губ тяжелые капли, Потом, вскинув головы, часами завороженно смотрели вдаль.
Старухи смотрели из-под руки на восход, где солнце, будто мяч, катилось по голубому небу, и говорили одинаково, крестясь притом: "Хорошо-то как, осподи!"
Витя Ковшов исправно ходил к следователю, молчал при допросах и лишь пожимал плечами: ничего не знаю, ничего не помню. Однажды, когда Ольшанский,, этот въедливый представитель областной милиции, был излишне докучлив, подследственный (или свидетель?) сказал, багровея:
- А что. Лечу это...
- Где летите?
- В тоннеле вроде. Да лечу это, он орет: "Возвращаю вам дурака, вам без них жить - скучно!"
- Кто орет-то?
- Откуда мне знать! Встретить бы этого типа, я бы его из собственных ушей вытряхнул! Я институт кончал, а он - "дурак"! Я в Томске институт окончил, а он орет.
- Я в Омске институт окончил, - сказал следователь назидательно. - Ну и что?
- Юридический, поди? - Ковшов надул губы с выражением презрительным.
- Юридический.
- Это - не образование, - отрезал Ковшов. - Ты, поди, и четыре действия арифметики забыл? Язык у тебя мускулистый, вот и все твое образование!
- Я вас на "вы", между прочим. Зачем же вы меня тыкаете? Мы с вами в одном полку не служили, гражданин Ковшов!
- И не будем служить: я к танковым частям приписан, я лейтенант запаса танковых войск, вот что. А это... вы?
- Неважно, к чему я приписан; Вы, наверно, гражданин Ковшов, не совсем отчетливо представляете себе нынешнее свое положение. Вас ведь за хулиганство судить будут.
- За какое такое еще хулиганство? - - У колхозной конторы под чьим руководством бурили? Под вашим чутким руководством!
- Ну, под моим. Так их ребята заровняли, ямы-то. Бульдозером завалили.
- Факт, однако, есть факт, гражданин Ковшов. - Ну и что? Пятнадцать суток дадите? Отсижу, подумаешь. Теперь, говорят, перед отсидкой-то и не бреют наголо, волос на голове: останется, никаких, значит, особых примет. С работы не выгонят - народу в нашей фирме всегда не хватает. Стращать меня нечего, товарищ следователь, я пуганый.
Участковый Голощапов сердито фыркнул: ни стыда у этого недоросля, ни совести. "Молодежь нынче наглая пошла, спасу нет!" Голощапов представил, что было бы с ним, получи он пятнадцать суток. "Повесился бы я на первой березе, вот что!"
Следователь по особо важным делам с усталостью и разочарованием показал рукой на дверь: идите, мол, своей дорогой, гражданин Ковшов с высшим образованием, - толку от вас решительно никакого, тем более на полянке, видел через окно следователь, томится, окруженный собаками, свидетель Никита Лямкин, общаться с которым - одно удовольствие.
Лямкин, в отличие от Ковшова, был вежлив, обстоятелен в советах я искренне хотел во всем разобраться. Олег Степанович Ольшанский на этот раз задал свидетелю такой вопрос;
- Когда вы летели, Никита Макарович, то есть возвращались в этот мир, вы что-нибудь слышали? Ковшов вот слышал...
